Фолкнер - Шелли Мэри Уолстонкрафт - Страница 9

— Случилась странная вещь: никогда о таком не слышал… Я только что разошелся с приятелем — помнишь мистера Невилла, с которым ты встречался у меня за ужином, когда в прошлый раз был в городе?

Тут Фолкнер прибегнул к своей поразительной способности контролировать мимику и голос и холодно ответил, что да, он его помнит.

— А помнишь, о чем мы говорили, когда он ушел? — продолжил его друг. — И как я хвалил его жену, восхищаясь ее добродетелью? Ах, эти женщины, кто их поймет! Я готов был поспорить на любые деньги, что она не опорочит свое доброе имя, — а она сбежала с любовником!

— Да неужели! — ответил Фолкнер. — И это все? Это та странная вещь, о которой никто никогда не слышал?

— Знал бы ты миссис Невилл, — ответил его спутник, — удивился бы не меньше моего: ведь, несмотря на все ее очарование и жизнерадостность, она ни разу не была вовлечена в скандалы и казалась одной из тех, чье доброе сердце неуязвимо перед стрелами Амура, кто способен на теплую привязанность и вместе с тем отворачивается от страстей, остается выше них и никогда им не поддается. И гляньте: сбежала с любовником! В этом не может быть сомнений, есть свидетели; их заметили вдвоем, когда они уезжали; и с тех пор от нее не было ни весточки.

— А мистер Невилл не снарядил погоню? — спросил Фолкнер.

— Он даже сейчас их ищет и клянется отомстить; малый разъярен, я в жизни его таким не видел. Увы, он не знает, кто соблазнитель, и беглецы не оставили следов. Но вся эта история весьма загадочна; любовник словно с Луны свалился, подчинил себе самого ангела добродетели, и скрылись они почти мгновенно! Но их должны найти; не могут же они вечно прятаться.

— И что тогда будет? Смертельная дуэль? — тем же ледяным тоном поинтересовался Фолкнер.

— Нет, — ответил его приятель. — У миссис Невилл нет брата, за нее некому стреляться, а муж признает только закон. Он отомстит законными методами и пойдет до конца; он слишком зол, чтобы драться на дуэли.

— Ну и трус! — воскликнул Фолкнер. — Так он лишится единственного шанса поквитаться.

— Я бы не был так уверен, — ответил спутник. — Он уже составил тысячу планов, как наказать обоих преступников, и всё куда страшнее благородной смерти; в нем пробудились истинная злоба и негодование, и он, кажется, торжествует при мысли, что накажет виновных не смертью, а бесчестьем. Сыплет загадочными угрозами — я, право, не знаю, чем именно он располагает; кажется, есть компрометирующие письма — и твердит, что, как только раскроет личность обидчика — а когда-нибудь это непременно произойдет, — на того обрушится вся его свирепая месть, хотя гордиться тут, я полагаю, нечем. Бедная миссис Невилл! Теперь я думаю, что не так уж она была счастлива с таким мужем.

— Пора прощаться, — промолвил Фолкнер, — мне в другую сторону. Странную ты рассказал историю — любопытно будет узнать, чем все кончится. Прощай!

Несмотря на смелость, граничившую с дерзостью, Фолкнер отпрянул и едва не задрожал, услышав этот рассказ. Он прекрасно понимал, о каком отмщении говорил мистер Невилл, и решил такого не допустить. Планы, прежде туманные, мгновенно обрели более отчетливые очертания. Губы скривились в презрительной ухмылке, когда он вспомнил, что говорил его друг об окутанных тайной последних событиях; он проследит, чтобы обстоятельства этого дела стали в десять раз более запутанными. Горевать о прошлом было бессмысленно; точнее, никакие поступки не помогли бы избавить Фолкнера от терзавшего его мучительного раскаяния, но это не должно было влиять на его поведение. Он не без удовлетворения представил, как его соперник корчился в муках, не имея возможности отомстить, слепо проклиная неизвестного обидчика, который тем временем удалялся туда, где никакие проклятья ему не грозили. В соответствии со своим планом наутро он отправился в Дувр, взяв с собой Элизабет и решив обрести забвение в дальних странах и незнакомой среде. В то же время он был рад, что девочка едет с ним, так как ее детская ласка уже пролила бальзам на его нагноившиеся раны.

Глава V

Путешественники ненадолго остановились в Париже. Тут, в соответствии с планом запутать следы, Фолкнер оформил несколько денежных переводов. Разложив перед собой карту Европы, он начертил на ней карандашом на первый взгляд бессистемный, но на самом деле продуманный маршрут. Париж, Гамбург, Стокгольм, Санкт-Петербург, Москва, Одесса, Константинополь, Венгрия и, наконец, Вена. Как много миль! В путешествии он наконец станет хозяином своей души и не будет бояться посторонних взглядов; никто не задаст ему коварных вопросов. Он будет смело смотреть в лицо каждому встречному, и никто не распознает в нем преступника.

Брать маленькую девочку в такой извилистый и долгий путь было безумием, но именно ее присутствие пролило золотые лучи на этот бескрайний проект. Он не мог отправиться в путешествие в одиночку, сопровождаемый лишь памятью и совестью. Увы, он не принадлежал к тем людям, в ком ясный взгляд и добрая улыбка мгновенно пробуждают огонек; да, этот огонь быстро сгорает, но греет и веселит, пока теплится, и не причиняет вреда. Он не отличался непринужденностью духа, помогающей сразу разглядеть хорошее в незнакомых людях и таким образом завести друзей, что отличались бы умом и добротой. То был большой изъян его характера. Он был горд и замкнут. Его расположение необходимо было завоевать; он сближался с людьми лишь в силу длительной привычки и выбирал только тех, кто соответствовал его придирчивому вкусу и с кем он мог бы свободно делиться своими фантазиями; в противном случае он был молчалив и погружен в себя. Всю жизнь он лелеял тайную пламенную страсть, в сравнении с которой все казалось пресным; с годами любовные надежды сменились гложущей болью раскаяния, но все же сердце его до сих пор ими питалось, и если сердцу ничего было не мило, а сила привязанности не заставляла его выйти из своей раковины, он чувствовал себя несчастным. Представляя, как он прибывает в гостиницу, где его никто не ждет, бродит по незнакомым улицам и городам безо всякого стимула, интереса и любопытства, в одиночку преодолевает огромные отрезки пути — бессмысленное действие для большинства и тягостное для него самого, — он понимал, что будет невыносимо. Другое дело — путешествовать вместе с Элизабет; ее улыбки и нежность, осознание, что он нужен ей, вдохнули жизнь в его замысел. Он полюбил этого ангела невинности и чувствовал, что девочка тоже его любит; это вызывало у него благоговейный восторг. Тем временем Элизабет росла и становилась существом с интеллектом и предпочтениями, надеждами, страхами и привязанностями, и все они были ее собственными, однако она во всем ориентировалась на него, так как он был центром ее мира, без него она не смогла бы прожить и всецело ему принадлежала — не как утраченная любовь его юности, что была с ним лишь в воображении, но мыслями и чувствами навек.

Он планировал организовать путешествие таким образом, чтобы не переутомить девочку и не навредить ее здоровью. Его не заботило, сколько времени на это уйдет; возможно, годы, но сколько, он точно не знал. Зимой, когда переезды становились затруднительными, он планировал останавливаться в крупных городах, купающихся в роскоши. Летнюю жару — пережидать на какой-нибудь вилле, где особенности климата не казались бы такими неприятными. Он мог бы по несколько месяцев проводить в любом месте, если бы ему захотелось, но его дом был рядом с Элизабет в их дорожном экипаже. Он рассудил, что постоянное передвижение с места на место собьет с толку любого преследователя, а переменчивый образ жизни, мелкие заботы и мимолетные удовольствия бродячего существования займут его ум и не дадут разгореться страстям, которые уже повлекли за собой гибель одной жертвы и заставили его ненавидеть себя до скончания дней. «Я выбрал жизнь, — думал он, — и потому должен спланировать ее. Я должен изобрести метод, благодаря которому буду проживать каждый день от начала до конца, имея на это определенный запас терпения. Каждый день у меня будет одна задача; пока я занят ее выполнением, я не буду думать ни о прошлом, ни о будущем; так дни будут складываться в недели, недели в месяцы, а месяцы в годы, и я состарюсь, путешествуя по Европе».