Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис - Страница 23

Наверное, отсюда в том числе и развивается тяга к власти, которая даёт сопричастности больше, чем какое-либо другое явление в обществе. Если эта сопричастность имеет место быть, становятся важны и другие сопутствующие явления — дружба, к примеру, или вопросы творческой самореализации возбуждают желание жить.

Особняком здесь стоит семья. Она… должна быть. Она — как данность, непременная часть любой жизни. Семья — опора, оттолкнувшись от которой, можно взлететь. Если иначе, то приходится вдвойне, втройне сложнее — и жить, и добиваться чего-то в жизни.

Итак, пока моя неуемная фантазия уже занимается программой освоения Марса, я не стал ей мешать, а лишь задвинул подобные мысли на задворки своего сознания. Сам же подведу итог.

У меня есть семья: мой отец, мать, два брата и сестра. По нынешним меркам — очень богатая семья. И дело не только в материальных благах, но и в том, что из пятерых детей трое выжили, в том числе и я. Вот истинное сокровище каждой семьи и Божье благословение!

Так что база, семья, у меня есть. Да, они мне родные, так я это и ощущаю. Что же тогда с самореализацией? Да и здесь, вроде бы, всё в порядке. Ага, и это думаю я, сидящий в подвале без единого лучика света!

Но ведь это и вправду так. Я взял на себя миссию и уже соответственно ей действую. Скоро за мной придут. Вот уж в этом я был уверен. Придут уже даже для того, чтобы посмотреть, кто столько всего наговорил.

Посмотрят: сумасшедший или складно врёт?

А на самом деле придут, чтобы развеять свои же страхи. Пусть не сразу прониклись ни словами, ни тем, что у меня прямо из груди серебряный православный крест словно бы растёт.

А потом тот же Долгоруков, Матвеев, может, ещё кто услышал… Они задумаются, присмотрятся к окружению, найдут тех, кому можно задать вопрос о состоянии дел. И когда ответов чётких не будет, а сомнения только помножатся, за мной придут.

На это ставка. На психологию. Но не только на нее.

Фантазия — та, опять же, рисовала иное: вот бы я просто пришёл в Кремль, меня бы пропустили, я бы поговорил, глядя прямо в глаза Матвееву или хоть бы и самому государю, и все — оп! — прониклись бы сразу же моими словами! Вот это было бы, конечно, здорово. Не пришлось бы думать о том, жёсткое ли мясо у крысы, и что будет с моим желудком, когда я это стану проверять на практике.

Ведь костерок-то тут не разведёшь.

Межгалактическому слёту русской космической конфедерации, до чего дошел прогресс у меня в фантазиях, состояться было не суждено. Ощущение времени показывало мне, что прошло достаточно. Так что желание действовать вдруг разрушили российскую космическую империю, будто бы она и не имела миллионы космических боевых звездолётов в своём флоте.

Больше мне тут делать нечего. Если утопающие не хотят спастись, то как их за волосы из воды не тяни, они утонут. Это выбор каждого: быть слепцом и глупцом, ничего не предпринимая; или стать активно бороться за себя и свое место под солнцем.

Я поднялся, похромал к двери. Она уже была открыта. Отмычки и нож справились с немудренным замком. Не сказать, что медвежатник, не специалист по вскрытию сейфов или даже дверей. Ну так и замок здесь был такой простой, что труда не составило бы открыть его и удариться в бега. Однако своей возможностью я пока не воспользовался. Лишь держал в уме и такую возможность.

А дальше? Можно же пройти через другие ворота, спокойно, чинно, придумать еще какое оправдание. Да то, что подрабатываю порученцем у главы Стрелецкого приказа Долгорукова. Нет? С боем прорываться. А уже потом подымать полк.

И все равно, даже в таком случае, я не собирался предавать нынешнюю власть. Даже бунташный полк должен будет прийти в Кремль на защиту царя. Пусть тогда попробуют меня бросить в темную.

— Отчего задвижкой дверь не закрыли? Желали, кабы сбежать пробовал? — прошептал я, выходя в коридор.

Никого тут не было, ни в подвале, ни когда я поднялся наверх, на первый этаж здания. Оставались только чуть дальше двери, ведущие к конюшням. И все, почти что свобода.

Выждав немного времени, когда глаза перестанут сильно щипать от света факелов, я, проделав те же манипуляции с дверью, доведя отмычку до характерного щелчка, приоткрыл скрипучую дверь и прислушался. Вот стоило же только лишь навесной замок повесить, и все, я оказался бы взаперти. Так нет же… Хотя, а кто знал, что так можно?

— Приведите его ко мне! — услышал я приближающийся голос. — Не пойду в колодную, не по чину мне.

Порадовало то, что голос этот был явно такого человека, что привык повелевать. Но и насторожило кое-что: говорил явно не Долгоруков. Всё-таки кроме него и боярина Матвеева в Кремле никого из власть имущих я не видел.

Матвеев… мелькнуло в голове, и я оставался практически уверен, что это он. Я не видел, через узкую щель, не видна была делегация по мою душу.

В голове сразу нарисовалась картина, как Никифор, а я не сомневался, что это он сопровождает Матвеева, теперь, наверное, думает, что ж ему делать. Ведь я, вроде бы как, побитый. Наверняка руки в серьёзных гематомах, как и ноги, в боку также болит. Но всё же относительно того, с каким усердием меня пинали, я словно и не битый.

Я спрятался за дверьми, в темном углу, ожидая, когда войдут в колодную люди. И это случилось скоро. Да, Никифор, со товарищи. Только уже не десяток был с ним, а семеро.

— Я ж зачинят дверцы, — недоуменно сказал десятник, но вошел во внутрь.

Они прошли мимо, поспешили спуститься по лестнице вниз. А я вышел из-за двери и встретился лицом к лицу с Матвеевым.

— Артамон Сергеевич, боярин! — сказал я и поклонился.

Матвеев посмотрел будто бы мне за спину. Наверное выискивал Никифора и его людей. Потом недоуменно взглянул на меня. Тут же к Матвееву приблизился, насколько я понимаю, офицер полка иноземного строя.

— Нет его, боярин, нет ката. Сбяжал! — прежде чем выбежать из дверей, уже кричал Никифор.

И вот он уже смотрит на меня и недоумевает. Наверное, думает о том, чтобы меня схватить. Но знает, что не совладать.

— А ты, стрелец сбежать удумал? — с интересом, рассматривая меня, спрашивал Матвеев.

— Нет, боярин, — несколько лгал я. — Но вольного зверя клетка не удержит.

— А ты, стало быть вольный? — не теряя интереса к моей персоне, спрашивал Матвеев.

В это же время прибежали все стрельцы Никифора, солдаты полка нового строя тоже подтянулись. Боярин поднял правую руку, останавливая служивых.

— Вольный ли я? И да, и нет. Нет вольного человека в полной мере. Вот даже ты, боярин, не волен сидеть сиднем и ничего не делать, когда Отечество наше в опасности. Потому и решил со мной поговорить. Ибо я могу предупредить, могу помочь, — отвечал я нарочито мудрствуя, чтобы произвести впечатление умного.

— Хм… Стрелец научать меня станет…

А после Матвеев то ли увидел в рукаве моего кафтана нож, то ли что-то опасное для себя почувствовал. Но боярин не ушел, он только решил предупредить офицера.

— Ротмистр Рихтер, подойди со своими людьми ко мне ближе и смотри за этим стрельцом! — на немецком языке тем временем прозвучал приказ от Матвеева.

— Не будет от меня обиды. С чего обступать меня. Вот он я, боярин… Не бунтовать пришел, а говорить.

— Неужто немецкую речь разумеешь? — спросил меня, заметив это, Матвеев.

— И ангельскую також разумею. Також разумею, но говорю не шибко добре на французском! — поспешил я ещё больше заинтересовать боярина.

Офицер — безусловно, наёмник — подошёл все же ближе, и его люди, шесть солдат, оттеснили десятника Никифора с его стрельцами.

Интересно, ведь ещё не произошла военная реформа, которую должен был в реальности проводить Василий Голицын. Это же только после реформы были введены новые звания, в том числе и ротмистра для конных соединений. Но Матвеев обратился к офицеру именно так.

— Ну пошли отсюда… Не сбежишь жа? — сказал Матвеев, но почему-то он был уверен, что бежать я не стану.

Не сейчас, когда есть такая возможность поговорить с одним из влиятельнейших людей нынешней эпохи.