Горячая штучка - Вайн Люси - Страница 11

На самом деле у меня сохранились свои нежные воспоминания об этом месте, большинством из которых я не делилась с папой. Он, например, не знает, что, когда мне было от тринадцати до семнадцати лет, я блевала в этом парке по крайней мере раз в неделю. И не знает, что здесь есть канава, где я и еще семь человек из нашего десятого класса прятались все вместе, лихорадочно пытаясь избавиться от дешевого сидра в полной уверенности, что «шпики» и «легавые» пришли, чтобы арестовать нас и бросить в тюрьму. Папа не знает, что за финт я выкинула, когда Дэнни Аррингфорд попытался пощупать меня, я сказала ему, что не могу, потому что у меня нет влагалища — я была искренне уверена, что у меня его нет. Наши школьные уроки полового воспитания были такими откровенными и подробными, что я, уставившись на страшную белую птицу, решила, что невозможно предположить, что вся эта ерунда находится у меня внутри. А потом, когда Дэнни, ласково уговаривая меня, сказал, что никому не расскажет о том, что у меня нет влагалища, я всем рассказала о том, что он фригиден, и у него крохотный пенис. Думаю, Дэнни сейчас бездомный.

За эти годы многое изменилось. Не в смысле того, как это выглядит — на самом деле, все буквально то же — вплоть до последней травинки благодаря слишком заботливому микроуправлению медиума Шэрон, назначившей себя «главным ландшафтным дизайнером», — но все изменилось для меня. Парк перестал быть местом для веселья, унылой участи не-совсем-впустую-растраченной молодости и стал местом, где я спасаюсь от сложностей взрослой жизни. Я прихожу сюда, чтобы подумать и поразмышлять о своем дурацком существовании. Здесь я искала одиночества после разборок с Джен. Сюда я приходила, чтобы укрыться от доброжелательных, но надоедливых вопросов папы после разрыва с Тимом. Я приходила сюда, чтобы посидеть и оплакать свою маму.

Я люблю этот парк, но это не все нежные воспоминания.

Папа продолжает разговор.

— Я очень горжусь тобой, Ленни.

О боже, он так гордится мной. Он постоянно говорит об этом мне и Джен, с тех самых пор как стал ходить к психотерапевту, где научился говорить, как одухотворенный идиот, на языке, включающем такие фразы, как «продуманное осознанное родительство, способствующее чувству безопасности и близости». Теперь каждая его фраза начинается и заканчивается тем, что он гордится мной, несмотря на то что ему почти нечем гордиться. Я — его одинокая, почти тридцатилетняя дочь, которая едва терпит свою работу, арендует комнату в Грязной дыре, где напротив нее живет парень, которого она каждый день пытается уберечь от того, чтобы на него не упали ее (посеревшие) трусики.

Вероятно, о последнем он не подозревает, но все-таки.

— Я тоже горжусь тобой, папочка, — говорю я, поглаживая его руку в перчатке. Нужно же что-то говорить, не так ли?

— Я собирался кое о чем поговорить с тобой, ты не против?

Я выжидательно молчу. Когда кто-нибудь заранее предупреждает меня о том, что хочет о чем-то поговорить, я обычно отвечаю отказом. Как правило, это то, о чем тебе не хочется слышать, а то, что они спрашивают у тебя разрешения, означает, что, если тебе это не понравится, ты сама виновата. Я осторожно отвечаю:

— Трудно дать ответ, не зная, о чем ты хочешь поговорить. То есть есть такие вещи, о которых я предпочла бы не говорить с тобой.

Дэнни Аррингфорд.

Папа кивает и выглядит обеспокоенным. Не думаю, что это о Дэнни Аррингфорде.

— Ладно, папа, говори. Все нормально, — смирившись, отвечаю я. Безусловно, это не хуже, чем «75 оттенков Тони» — чтение плохо завуалированной попытки, вдохновленной Пятьюдесятью оттенками серого, вызвало у меня самые неприятные ощущения, которые я когда-либо испытывала. По крайней мере, на этой неделе. Сидя на скамейке, он разворачивается ко мне, плюхаясь ногой в свежую кляксу голубиного помета. Гадость. Я так заботливо избегала этого, а теперь все на его брюках. Кроме того, это его «выходные» брюки, бедный папа. Сказать ему? Он выглядит таким серьезным, я решаю, что лучше не говорить. Он откашливается.

— Ленни, ты знаешь, что я был одинок с тех пор, как твоя мама… ну, с тех пор, как твоя мама…

(Мама оставила нас.)

(Ладно, чтобы быть честным по отношению к ней, умерла.)

— … с тех пор, как твоей мамы не стало. — Он с тревогой смотрит на меня, а я смотрю в землю отсутствующим взглядом. Он продолжает. — И в последнее время я много думал, каким могло быть мое будущее. Жакетта (его психотерапевт) посоветовала мне обсудить с тобой вопрос о том, что я, может быть, начну встречаться с кем-нибудь. — Внезапно он начинает говорить быстрее: — Просто я подумал, может быть, мне попытаться? Попытаться познакомиться с кем-нибудь. Попытаться назначить свидание. Безусловно, я не думаю о том, что кто-то заменит вашу маму, и вы не обязаны называть ее мамой или мамочкой. То есть, если вы не захотите…

КАКОГО ХРЕНА? Ооооох. Черт, этого я не ожидала.

Он продолжает говорить так же быстро.

— Вчера я ужинал с Кэндис и Питером, они такие милые, он так нежен с ней, и Кэндис все время повторяет: «Алан, ты должен вернуться к жизни!»

На секунду он кажется задумчивым.

— Мне кажется, я должен вернуться к жизни, Ленни.

Вернуться к жизни? Куда? Он не выбирается дальше супермаркета «Waitrose» на железнодорожной станции, куда еженедельно ходит «за большими покупками». Что, черт побери, это значит, и кто говорит ему подобные вещи? Я совсем не знакома с Кэндис и Питером. Они переехали в дом по соседству в прошлом году, сразу после маминой смерти, и я слышала о них от папы, а также находила на его кухне кучу ужасных пирогов. И сейчас по возвращении домой нас ожидают похожие на плесень банан и хлеб из кабачков. Я даже не знаю этих людей, и вдруг они вмешиваются в нашу жизнь. Говорят папе, что ему нужно «вернуться к жизни», словно он — персонаж бездарной дурацкой книжки. Мне кажется, что надвигается гроза, и мне прямо сейчас хочется поскандалить с Кэндис. Кто она такая, чтобы говорить подобные вещи моему отцу? Говорить, чтобы он вернулся к жизни? Папе больше никто не нужен. Я присматриваю за ним, разве не так? Я делаю для него все. Выслушиваю его жалобы о том, что растения растут не так, как должны были бы расти, ежедневно звоню ему, каждую неделю приезжаю. Я даю ему все, в чем он нуждается. За исключением очевидного — я не сплю с ним. Но, разумеется, ему не нужен секс, потому что это отвратительно. Господи Иисусе, если бы мне в шестидесятилетием возрасте все еще хотелось заниматься сексом, я покончила бы жизнь самоубийством. Неудивительно, что мама предпочла умереть, раз папа настаивал на том, чтобы она занималась с ним сексом.

Ясно, что я ничего не отвечаю. Только медленно киваю.

Он смотрит на меня, как побитый щенок, ожидая, что я что-нибудь скажу.

— Ладно, я поняла, — произношу я, хотя не поняла и никогда не пойму.

Он продолжает.

— Кэндис говорит, что я могу назначить свидание по Интернету или сходить в клуб одиноких сердец. Как ты думаешь, Ленни? Прошло тридцать пят лет с тех пор, как я был холостяком. Я представления не имею, как это делается.

Я тоже.

— Ты поможешь мне, Ленни?

Он явно страдает, и ему стыдно.

Я вздыхаю.

— Конечно, помогу, папа. Но может быть, немного преждевременно обращаться в клуб одиноких сердец?

Кажется, он испытывает облегчение.

— Да, да, я думал, что это не подойдет. Но как же теперь люди знакомятся? Твоя бабушка устроила мою свадьбу, потому что твоя мама была «приличной» и это был единственной критерий.

Мама не была приличной, это чушь.

Хмм. Как донести до папы, что люди теперь не общаются в реальной жизни и что больше нет приличных людей? Что даже знакомство через сайт в наши дни кажется чем-то ностальгическим. Я определенно не стану устанавливать папе приложение для знакомств…

Он выжидающе смотрит на меня.

— Ну… — начинаю я. — Раньше обычно ходили в бар и завязывали с кем-нибудь разговор, но теперь это практически музейная редкость.