Акбилек - Аймаутов Жусипбек - Страница 46

застелен. В одном углу стояла железная кровать. Мы с мачехой присели на ту кровать. Мужчины сели на стулья вокруг стоявшего в середине русского стола. Говорят о чем-то непонятном, дымят папиросами. Не знаешь, куда и ткнуться, что делать.

— Да, правда. Они, городские, так и поступают при первой встрече. Потом?

— Потом на вечер пригласили гостей. Кровать для меня занавесили. У мачехи разболелась голова, и она прилегла в прихожей. Стали собираться гости, вежливо так здороваются. Уселись за блюдо с мясом и давай стукаться стаканами и пить водку и выкрикивать: «За здоровье невесты!» Дядя Акан пить не стал, но они прицепились к нему и не отставали, пока не выпил. А я сижу, вытянувшись, одна за занавеской. Сижу и жалею дядюшку… Чере счур опьянели. Один парень вроде как пил поменьше, так они и на него навалились. Особенно гудел мой муж, настаивал: «Пей, ты почему не пьешь?» Их успокаивают — не слышат, а этот, мой муж, кроет заплетающимся языком, орет: «Застрелю!» — и кидается к ружью.

— Боже, ай! Спаси!

— От испуга я чуть не описалась. Все вскочили, расколотили всю посуду, пол, стол — все гремело, все в доме перевернули. Я в ужасе вскочила, выглянула из-за занавески, смотрю — моего мужа держат двое парней. Глаза у него выкатились, перекосились. Только тогда я заметила, что он косоглазый, правда — не горбатый. В руке у него ружье, так и старается дуло приподнять. Расстроилась я, страх перед ним мне прямо в кости впился. Очень уж, сестра моя, характер у него оказался скверным. Гости кое-как утихомирили обоих, стали расходиться. Кругом разгром: валяются разбитые стаканы и бутылки, водочные лужи, мебель опрокинута. Перепуганная дракой, я вскочила, тошнит страшно, и с визгом бросилась в переднюю. Но кто поможет? Муж проводил гостей, пошатываясь, подошел ко мне и, обняв, опять принялся целовать. Водкой невыносимо воняло. Материт парня, с которым подрался, добрался до кровати, свалился на нее одетым и захрапел.

— Ой, святые, ай! Какой у тебя муж! Плохой…

— Плохой? О плохом я только начну говорить…

— И что ты сделала?

— Поплакала-поплакала, из последних сил расстелила на полу у кровати одеяло, прилегла и только на рассвете сомкнула глаза. С тех пор ни одного спокойного дня не было, придет со службы и пьет водку, и пьяный кроет всех матом, ни прибавить, ни убавить ничего. Со мной словечком не перебросится, словно я бездушный предмет какой-то. Только и знает, что залезет на меня, сделает свое дело, и все. Остается только свернуться клубочком и замереть. Через неделю мужа уволили с работы. Партия, что ли, или кто там так решил. Поймался на взятке, передрался со всеми товарищами, ну, в общем, показал себя вовсю. После этого решил со мной вместе вернуться в родные места. Заглядывала к нам одна казашка. Болтливая, бойкая такая на язык. Однажды приходит и говорит: «Ты за мужа своего дурного не держись, он за решетку попадет. К тому же у него ничего нет, не откупится. И с ним не уезжай. Оставайся зде сь! Мы тебе хорошего мужа найдем…» Соблазняла всяким, всего я и не поняла толком. Я мужу, конечно, все пересказала, когда он вернулся. Как же мне с ним было разводиться, если я только что за него замуж вышла? И муж мне говорит: «Это мои враги. Все врут. Не беспокойся». И привез меня сюда.

— Он, значит, семейский?

— Да, зде сь у него плохенький дом был. Но туда он меня не повел, а устроил у одного своего друга, снимавшего жилье. Жена у него татарка, двое детей, лохматенькие такие, беленькие. Чай поставили. Попили чай вместе с семьей хозяина. Вдруг появляется какая-то рябая русская баба, задыхается, губы дрожат, встала в дверях, бледная вся. Все замолкли и глаза опустили. Но молчание недолго тянулось, рябая уставилась на меня с ненавистью и говорит:

— Ты, что ли, его новая жена? Я тоже его жена. Он меня бросил с маленьким сыном. А денег кормить его нет. Забирай себе! — и плачет, глаз от меня не отводит. Я молчу, пораженная. Потом хозяин дома мне все разъяснил. Оказалось, муж мой был женат на русской. А от меня утаил.

— Ойбай, позор какой

— Еще какой позор! Сижу, ничего не понимаю. Наяву все это происходит или мне все снится — не пойму. Плачу сижу, тут муж приходит. Та женщина уже ушла. Муж сидит, попивает чай и говорит:

— Ребенка не приму.

Ему друзья:

— Как знаешь, — говорят, и хотя толком ничего не сказали, но прямо-таки ощущалась какая-то брезгливость в них к нему.

Здесь я вспыхнула и говорю:

— Почему не примешь? Он же с русской матерью русским станет. Возьми к себе!

Что же мне оставалось делать… так и сказала. Задели меня очень его вранье и жестокость. Как он мог. отказаться от ребеночка, ведь все равно он его сын, а ребенок моего мужа и мой ребенок. И ее, ту женщину, не понимаю, как можно бросить свое дитя. Муж так и не послу­шался меня. Та его первая жена и из его домика уехала куда-то, а туда мы переехали. Плохенький домик такой, как для младшей жены. А брошенный мужем ребенок время от времени заглядывал к нам. Хорошенький мальчик лет пяти-шести. Никогда и не заикался, что мой муж его отец. Знал казахский язык. Жалела я его, бедненького. Спрашиваю:

— Будешь мне сыном?

— Буду, — отвечает.

А явится муж, и тут же сразу:

— Отправляйся к себе, не приходи! — и гонит его.

Но куда ему идти? Вот и попрошайничал на улицах.

Однажды ему встретился мой муж — его родной отец, протянул он свою ручку, но тот ничего не дал. Что за черствый человек, не знаю… — произнесла молодуха и замолчала.

И где сейчас твой муж?

Уехал по делам в другой город, говорит — служба. Прошло два месяца, а ни одной ве сточки от него.

Рожала?

Был один выкидыш. Другого ребеночка сами загубили.

А как зовут твоего мужа?

Наговорила я тут про него…

Ничего такого ты не наговорила, сестренка. Просто поговорили. Чего ты так боишься, просто назови его имя и все.

Что у лошади на шее?

— Хомут.

— Нет, еще выше.

-Дуга?

— Вот и его имя.

— Какое странное. А ты не болеешь? Отчего ты такая худая?

— Как тут не похудеешь? Даже гусыня в одиночестве чахнет… Приболела… это правда. Покашливаю.

— Ей, дорогая Камиля, ай! Бедненькая, чего только ты ни испытала, чего только ни натерпелась…

— Ну что я… Лучше расскажи о себе!

Услышав просьбу поделиться своими воспоминаниями, горожанка задумалась, и череда прошедших лет и дней вновь развернулась перед ней.

Читатели романа, видимо, уже сами догадались, что речь идет об Акбилек. А молодуха Камиля — ее двоюродная сестра, дочь брата ее матери, в свое время человека состоятельного, побывшего волостным. Ну ладно, лучше вернемся к истории Акбилек.

Летом того трагического для нее года приехал в аул с продразверсткой ее старший брат Толеген. Нашел он Акбилек, прятавшуюся в доме у Уркии. Прожив в ауле месяца полтора, Толеген примирил отца со всем, что случилось с его дочерью, и привел Акбилек обратно до мой. Как она плелась по аулу с пылающим лицом, ау, лучше не вспоминать.

Толеген заявил, что готов забрать сестру с собой в город. Отец промолчал. Наверняка рад был отделаться от нее.

Так уж случилось, что Толеген как раз намеревался жениться на одной девушке, Марише,

приехавшей со старшим братом, учителем, с Урала, живет там такой народ — есек. От казахов они отличались разве что языком, были людьми открытыми, с широкой натурой. И невестка сама видная такая, рослая, глаза черные-пречерные. Видимо, были у них свои причины переехать в Казахстан, возможно, связанные с тем, что там, у себя на родине, они относились к знати.

Свадьба брата с Маришей поразила Акбилек, не было ни сватовства, ни всего того, что положено вековыми традициями. Никто рук новобрачных не соединял, и никаких теток не было, коим положено вести невесту к постели и расстилать ее, волос ей никто не расчесывал, приданое не развешивали, не дарили чапаны сватам. Просто Мариша сама вошла в дом без свадебного наряда с открытым лицом. Вошла и ни перед кем не кланялась, никому не вы­сказывала свое почтение. И ее никто не встречал с пе сней «Жар-жар». Все одним чохом — и вот тебе весь той. Гости, правда, были. Невестка сама собирала на стол, сидела рядом с братом и свободно переговаривалась с гостями.