Акбилек - Аймаутов Жусипбек - Страница 21

Бекболат с изумлением думал: «Надо же, и такие люди бывают! Да наверняка бессмертный Такой выживет и в ледяной стране. В любом случае надо выбраться из больницы, к людям, в степь, к казахам, а этот… пропади он пропадом! Только голову морочит!» — с такими мыслями Бекболат направился в больничную палату. В коридоре встретил врача без белого халата, наверное, уже собрался домой. И опять пристал к нему со старым вопросом:

— Когда меня вы отпустите?

— Завтра, завтра, — ответил доктор.

У Бекболата слегка поднялось настроение, прилег на койку, и снова мысли об Акбилек.

На следующий день в положенный час врач осмотрел его рану, присыпал ее белым порошком, вновь перевязал и дал разрешение на выписку. Бекболат снял больничный халат, оделся во все свое и снова вроде как человеком стал. Вышел на улицу, отряхнул борта чапана, повел плечами, подобрался, как птица, выскочившая из клетки, и, не оглядываясь назад, решительно зашагал прочь.

День облачный. Ночью дождило, в колее телег — грязь.

Знакомый город, знакомая улица. По ней идут, ее пересекают матушки, солдаты, площадь перед уездным Советом наполнена казахскими лошадьми…

Бекболат миновал два-три квартала и добрался до квартиры Толегена. Самого Толегена дома не оказалось, на службе. У плиты русская кухарка готовила обед.

— Аман, аман, — здоровается, узнавая…

— Е, не много ли мяса варите?

— Гости придут, — отвечала по-казахски, как могла.

— Какие гости?

— Комиссары собираются.

— Буду и я гостем, — произнес Бекболат, улыбаясь.

— Хорошо. Водки много, свинина есть, — пошутила.

— Брось, ешь сама свою свинину!

Кухарка рассмеялась. Бекболату хотелось о многом поговорить, но не с ней же… прошел из кухни в комнаты. Кухарка, недавно вымывшая полы, закричала:

— Эй, ноги вытри! — и схватила его за рукав.

— Е, отстань! Ноги чистые! — ответил Бекболат и, протянув по влажной тряпке,

лежавшей на пороге комнаты, подошвы сапог, прошел в нее.

Две чистенькие комнаты. Центр первой занимает большой стол. Вдоль него — стулья. В углу на вешалке висит одежда Толегена: двое брюк, одни из черного сукна, вторые из синей диагонали, шуба, брезентовый плащ, короткий камзол, стеганые штаны. И камзол и аульные штаны Толегену носить не к лицу. «Зачем он держит их?» — подумал Бекболат.

Посидел в этой комнате, разглядел, пощупал одежду, недоуменно покачивая головой: «Неужели все это он один надевает?», прошел в дальнюю комнату.

Между двумя окнами стоял письменный стол: на нем папка с бумагами, окаймленная кожей, четырехугольный каменный сосуд с медной крышечкой, по краям два бронзовых подсвечника и еще какие-то штуки для ручек, папирос. В стол встроена полка, плотно заставлен­ная книгами. Напротив у стены стоит сияющая сетчатая кровать, белые подушки, стеганое одеяло. Перед кроватью — небольшой плюшевый коврик, над ней — большие фотографии, у нижней спинки кровати — зеркальный шкаф, обитые бархатом шесть стульев.

Толеген по натуре господин. Советский господин. И титул у него советский. Приятели и не зовут его иначе, чем Продком. Все на свете можно найти у Продкома: и костюм «Москвашвеи», и черную икру. И для него самого, и дшт его друзей бьпие Продкома представляется е сте ственным. Но у каждой медали есть оборотная сторона. Вот и приходится ему от приятелей слышать иногда по поводу своего растущего благосостояния:

И откуда ты все это берешь?

Толеген усмехнется и отвечает:

Таков круговорот в природе.

Прием гостей в доме у Толегена связан с тем же круговоротом. А что делать! Партийцы заговорили о том, что убийцу его матери, пособника насильников его сестры следует устроить

на должность. Мол, у Мукаша есть заслуги перед партией. А выбор места поручили определить Ревкому: ревкомовец Балташ — бедняк, человек уклончивый, кто знает, что он предпримет, вдруг возьмет и пошлет Мукаша волостным в Сартау. Ко всему надо учесть и то, что бай Абен пере ссорился со всеми богатенькими волостными, наделал ошибок: в стороне стоять не будет.

Наконец появился, тонко кривя бе сцветные губы, и сам Толеген с разбухшим портфелем под мышкой, в серой кепке, из-под которой виднелись черные кудри и мышиные глазки. Войдя в дом, переговорил с кухаркой, пристально огляделся, оценил:

Великолепно, великолепно, — проговорил по-русски.

Услышав его голос, Бекболат вышел к нему навстречу. Встретив между двух комнат, здороваясь, протянул ладони. Толеген поспешил перешагнуть порог, а только затем свел свою протянутую все же руку с ладонями гостя. Непонятно, отчего, видать, слышал о русской примете и поостерегся здороваться на пороге.

Как здоровье, рана как? Поправился?.. Хорошо… Служба все время отнимает, не смог вырваться к тебе, — и принялся шумно и нудно осуждать себя за то, что не проведал в последнее время Бекболата в больнице.

Возложил портфель на стол, отошел в кухню, отдал какие-то распоряжения кухарке и, возвращаясь, продолжил:

Есть новости и из степи. И в вашем ауле благополучно… И наш отец… — помешкал. — Настроение у него вроде неплохое.

Промолчал о том, что нашлась его сестренка. Ждет, как себя поведет Бекболат, а тот с чуть заметной радостью проговорил:

— Да, слышал, наладилось.

Толеген, почувствовав, что Акбилек по-прежнему еще желанна для Бекболата, взглянул на него поприветливей. Не зная, как выразить именно к нему свои симпатии, вытащил из кармана серебряный портсигар, наполненный дорогими изящными папиросами:

Закуришь?..

Бекболат, не имевший привычки курить табак, все же посчитал неудобным отказаться, неловко потянулся к протянутому к нему портсигару, ковырнул двумя пальцами и, рассыпая папиросы, все же зацепил одну. Две-три папироски покатились по столу.

Ничего, ничего, — поспешил успокоить диковатого земляка Толеген и сам собрал их в свой портсигар.

Почти трепетная приветливость образованного старшего брата Акбилек польстила Бекболату, и он в мыслях восхитился будущим родственником: «Этот парень всего достиг, любой похвастался бы таким шурином».

Толеген вытянул из своего глубокого кармана белый платок, обильно орошенный душистым одеколоном, помахал им и обстоятельно, проталкивая уголок пальцем в ноздрю, подтер нос. Молчать с гостем, тем паче с женихом, невозможно, неприлично, не дикарь же он, а о чем гово­рить — неясно, Толеген шагает по комнате, протирает нос платком и подумывает приемлемый предмет для разговора. Подходящей темой показалось предстоящее застолье:

Сегодня вынужден принимать гостей. Замечательно, что вы зашли в такой подходящий час.

Хотел было произнести присказку о том, что нежданного гостя ведет удача хозяина стола, да воздержался, показалась она ему слишком уж казахской, слишком двусмысленной, может и не прийтись по душе жениху. И Бекболат хотел ответить на его любезные слова, пошевелился, но не нашелся, что сказать, лишь смягчил выражение лица, что показалось ему красноречивей всяких словоизлияний:

А-а, — и все.

Из центра губернии приехал один товарищ. Его и пригласили, — разъяснил Толеген.

Следовало понимать: смотри, вот мой мир, мой круг знакомств, во-вторых, у меня связи и с центром губернии имеются, для тебя, женишок, я важная фигура. Бекболату надо же было поддержать разговор, опять шевельнулся:

И кто этот парень?

Толеген ответил, что его зовут Акбала и он член губернского ревкома.

Поговорив в таком русле, Толеген, сославшись на необходимость проследить за готовкой еды, вышел. Посчитав неудобным оставаться одному без хозяина в комнатах, и Бекболат вышел наружу размяться.

Первыми гостями оказались Ыкан и Тыпан. Толеген встретил их:

А, Ыка, проходите, — пожал ему руку, усадил на стул.

Бекболат приложил ладонь к груди и также протянул ему руку. Ыкан взглянул на него поверх очков и дал ему подержать свою тонкокостную кисть ребенка:

Как поживаешь?

Толеген предложил стул и смуглому мордастому мужчине:

— А, Тыла, прошу.