Стерва. Обольщение (СИ) - Виннер Лера - Страница 52

— Могу я вас спросить? — решившись, я предпочла смотреть на сад за окном.

— Тебя, — поправил он мягко. — Разумеется, можешь. У тебя, должно быть, десятки вопросов.

Продолжая кусать губы, я побарабанила по подоконнику пальцами.

— Я видела голубое зарево над вашими лесами прошлым летом. Однако вы не можете вылечить герцогиню Ханну. И не смогли снять с герцога Удо проклятие, наложенное Вильгельмом. Вы в самом деле уверены, что сможете помочь мне?

Я намеренно продолжала обращаться к нему, подчёркивая разницу между нами. Сомнения деревенской девки в слове правящего герцога были неслыханной дерзостью, и только это обращение могло хоть немного её сгладить.

А ещё — прямой взгляд в глаза.

Я обернулась и посмотрела на Керна, а он продолжал сидеть в кресле, красивый и невозмутимый.

Сидеть и думать.

Возвращаясь к нему, я всё больше обмирала с каждым шагом, потому что ничего не могла понять. Он подбирал слова? Или же впервые по-настоящему взвешивал свои возможности и желания?

От этого невыносимого ожидания колени подгибались, и я снова опустилась в кресло, на этот раз — на самый краешек.

А вот Бруно чуть склонил голову набок, глядя на меня как-то по-новому.

— Тот, из-за кого в прошлом году появилось зарево над лесом, был первым мужчиной Ханны. И абсолютно сумасшедшим колдуном. Он считал её своей собственностью. Такой же вещью, как книга или, скажем, сапог. За своей вещью можно бережно ухаживать. А можно её сломать. Он сделал так, чтобы она не могла иметь детей ни от кого другого, кроме него. Это известная практика, и обычно она перестаёт работать со смертью того, кто накладывал ограничения. Но мы оба его недооценили. Удо был истощён из-за проклятия, я не успел разобраться в ситуации. Уже потом выяснилось, что он получил от неё добровольное согласие на это. От измученной болью запуганной девочки можно многого добиться, ты хорошо должна об этом знать.

Я только кивнула, не находя слов и задыхаясь от чужой боли.

Он очевидно пытался смягчить эту историю для меня, избавить от самых страшных и мучительных для Ханны подробностей, но то, о чем он рассказывал, я представляла себе очень хорошо.

Она знала не только о том, что значит бежать. Она знала, каково это — выть от страха и беспомощности в четырёх стенах, потому что от кошмара некуда деться. Никто не придёт, не спасёт и не поможет.

Герцог дал мне почти минуту на то, чтобы справиться с собой, а потом продолжал также негромко, объясняя, но не упрекая в моей бестактности:

— Мы с Удо умеем лечить синяки и переломы, но не способны наполнить человека жизнью. Это как… — он посмотрел куда-то в сторону, подбирая подходящий пример. — Как цвет волос. Ты рыжая, Мира брюнетка, и это не хорошо, и не плохо. Это природа, которую нельзя изменить. А твой барон это может. Когда я видел его четыре года назад, он был силён. Теперь этой силы в нём едва ли не больше, чем он способен выдержать.

Я выпрямилась, мгновенно забыв обо всём, кроме новой опасности, которая могла грозить Уилу, но Бруно качнул головой, не позволяя мне себя перебить.

— Я не уверен, что он сам об этом знает. Догадывается, быть может. Но именно поэтому я попросил его заняться Ханной. Он сможет сбросить излишек, а она будет счастлива, потому что они уже почти перестали надеяться.

— Он же уже согласился. Зачем ты мне об этом говоришь? — я пробормотала это едва слышно, глядя в пол.

— У нас ничего не получится, если ты будешь меня бояться и не сможешь мне доверять, — ничуть не задетый герцог пожал плечами и немного подался вперёд. — Вильгельм правильно сделал, что привёл тебя сюда. Мы не можем исцелять, но тот, кто преследует тебя, обязан считаться с нами. Даже если он не захочет слушать, у нас есть возможность и право его заставить. Там, где есть разговор, возможна и договорённость.

Теперь, когда всё тревожившее меня начинало обретать новый смысл, а выдвинутые барону условия начинали казаться не просто честными, а взаимовыгодным, щёки снова обожгло от стыда.

— Я не знала.

— Ты не обязана разбираться в таких тонкостях, — Бруно снова улыбнулся мне коротко, утомленно, но ободряюще. — Что до того проклятия…

Я хотела попросить его остановиться. Сказать, что в этом нет нужды, что я всё поняла, но губы пересохли, и я не могла себя заставить.

Я слишком хотела знать. Крупицы подробностей, самые незначительные детали и тончайшие штрихи — что угодно, лишь бы убедиться в том, что теперь я, действительно знаю, кто такой Чёрный Барон.

— Я нашёл способ снять его через три месяца. Как только улеглась вся эта малоприятная канитель с его похоронами и моим титулом.

Герцог дождался, чтобы я подняла глаза и сказал это.

— Но почему тогда⁈…

— Удо был категорически против моего вмешательства. А мне мысль о том, что он скитается где-то униженный и полубезумный, спокойствия, как ты понимаешь, не добавляла. На любое действие возможно противодействие, госпожа травница. Достаточно было просто отправить колдовство назад к тому, кто творил его. Удо силён, он был способен пережить и само проклятие, и процесс отчитки. Даже на большом расстоянии. А Вильгельм прожил бы после этого не больше сорока часов. Я этого не хотел.

В голове сделалось гулко и пусто. Я застыла, неспособная ни вдохнуть, ни выдохнуть, потеряв ощущения реальности и не замечая, как бежит время.

Бруно Керну я верила.

Ему в самом деле ничего не стоило избавить брата от проблем, прикончить Монтейна несколькими произнесёнными в правильном порядке словами.

Я сама колдовала по-настоящему только один раз, насылая болезнь на деревню. И пусть мной в тот момент управляла добровольно принятая мною чужая сила, я хорошо запомнила, как это было. Ни сомнений, ни страха, ни мук совести. Только власть. Обжигающая, густая и манящая. Щедро дарящая уверенность в моём праве на содеянное.

Сколько же этой власти было у Бруно и как он умудрялся справляться с ней?

Благодарить его было унизительно и глупо, а главное, бессмысленно. Поэтому я молчала, а он ждал.

Наконец, герцог поднялся, направился к оставшейся за моей спиной двери.

Едва ли он мог придумать что-то лучше, чем тактично уйти, оставив меня одну.

Я опустила голову, пытаясь справиться с мыслями и чувствами, но Керн вдруг задержался.

Будто передумав или вспомнив о чём-то важном, он опёрся о спинку кресла, в котором я сидела, и склонился почти что к самому моему уху.

— Кроме Миры об этом никто не знает. Пожалуйста, будь благоразумна.

Глава 24

Бруно ушёл, а я ещё некоторое время просидела, глядя в никуда, и только потом встала и на негнущихся ногах приблизилась к столику.

На нём нашлись два графина, с водой и с коньяком, и, подумав, я отдала предпочтение последнему.

Позволять себе подобные вольности наверняка не стоило, тем более без спроса в чужом доме, но мне слишком нужно было выжечь сковавший изнутри холод.

Воспоминания, пусть и лишённые переживаний, отняли много сил.

То, что мне довелось выслушать от герцога — ещё больше.

Заманивая Чёрного Барона в свою деревню, я не могла представить себе, какой опасности на самом деле его подвергну.

Но вот мог ли Вильгельм не знать?

Мог ли не почувствовать, что стал этому существу ненавистен?

Они ведь не встречались, он не имел возможности этого ощутить.

С другой же стороны, едва ли он знал закона своего мира и его особенности хуже, чем старший Керн.

Не поэтому ли он так охотно делился со мной своей силой на широкой кровати в чужом доме?

Не ради моего успокоения, не из милосердия, а из трезвого мужского расчёта — ставил на мне метку собственника, которую любому желающему придётся ещё оспорить.

Будь тот желающий человеком или нет.

Я с оглушительным в пустой комнате стуком поставила стакан и села в кресло, которое раньше занимал Бруно. Как будто это могло помочь мне соображать яснее или понять ход его мыслей.