Соблазн (СИ) - Виннер Лера - Страница 17

Прощальное письмо Удо жгло пальцы, и оставшись в одиночестве, я развернула его в тишине полутемной комнаты.

'Если Вильгельм остался благородным человеком, и ты это читаешь, знай, что можешь больше ни о чем не тревожиться. Живи спокойно и счастливо.

Быть вдовствующей герцогиней много приятнее, чем просто герцогиней Керн.

Если не будешь знать, как распорядиться своим наследством, спроси об этом Бруно. Он не такой дурак, каким пытается казаться.

Твой горячо нелюбимый муж'.

Я опустила порядком помятый листок и устремила бессмысленный взгляд в стену.

Даже в смерти герцог Удо Керн остался невыносимым мерзавцем. Будучи по-настоящему оскорблённым моим побегом и изменой, он мог не прощаться вовсе, но нет. Имея возможность написать полноценное письмо, он отделался злой и саркастичной запиской. Даже без обращения по имени.

Пробегая глазами спешно набросанные строки во второй раз, я с замиранием сердца ждала увидеть между ними то, что не заметила при первом прочтении: жестокий упрёк и насмешку, предложение жить с этим так, как я теперь сумею.

То ли разум меня подводил, то ли ничего подобного в самом деле не было, и это сбивало с толку едва ли не больше, чем всё остальное.

Бруно вошёл без стука и даже не потрудился полностью закрыть за собой дверь.

Забрав у меня бумагу, он нахмурился, читая, а после вдруг хрипло засмеялся, опуская руку, в которой держал адресованное не ему письмо.

— Удо, Удо. Даже умереть захотел мудаком.

— Это не правда, — я не узнала ни собственного голоса, ни слов. — Этого не может быть.

Сейчас мне не было дела ни до бесцеремонности Бруно, ни до причин, по которым она не казалась мне чем-то противоестественным.

Он вскинул задумчивый и тёмный взгляд и не спеша обошёл меня кругом, чтобы положить записку на стол.

— Мне казалось, это известие должно было тебя обрадовать.

— Я не хотела жить с ним, но не желала ему смерти.

Горячности, с которой я ответила, хватило бы на троих, и Бруно наконец посмотрел мне в лицо, а не мимо.

Я не собиралась ни оправдываться перед ним, ни противоречить себе, но, к счастью, он, кажется, снова меня понимал.

— Герцог Керн не мог погибнуть вот так легко. Слова этого человека — это только слова. Удо бы никогда…

Он поморщился, и я умолкла, без лишних слов сообразив, что мешаю ему думать.

Та пара минут, в течение которых Бруно молчал, показалась мне вечностью, но я не рискнула отвлекать его, опасаясь не то сорваться, не то тех выводов, к которым он мог прийти за это время.

— Кто знает, может ты и права… — когда он наконец заговорил, голос прозвучал глухо и странно, как если бы он обращался в первую очередь к себе, а не ко мне. — У тебя хорошее чутье, а для Вильгельма легко это точно не было.

Задохнувшись на мгновение, я попыталась унять отчаянно забившееся сердце.

— Что это значит? Что это вообще за история?

— Я потом тебе расскажу. Когда вернусь.

Словно очнувшись, Бруно направился к выходу так же стремительно, как вошел, и я бросилась за ним.

— Вернёшься откуда? И когда?

Если он прямо сейчас надумал вернуться в свой лес и сделать вид, что ничего не было…

Или того хуже, догонять господина Монтейна…

Остановившись в дверях, Бруно крепко взял меня за плечи, не сомневаясь, что я позволю, и не стесняясь никого из тех, кто мог это увидеть.

— Я выясню, жив герцог или мёртв, и вернусь к тебе.

— Ты же не собираешься?..

Он качнул головой, и вдруг непонятно чему улыбнулся, глядя в пол.

— Вильгельм умён, а того, что сделал ему Удо, не прощают. Он никогда не скажет всей правды.

— Тогда как ты намерен?…

На этот раз он прервал меня, приложив указательный палец к моим губам.

— Есть способы. Верь мне, прекрасная Мира. Через несколько часов я вернусь.

По какому-то одному ему ведомому праву Бруно вёл себя как старший мужчина в доме, как тот, кому полагалось взять на себя все малоприятные и тягостные обязательства, и соблазн в очередной раз довериться ему был настолько велик, что я накрыла ладонью его руку.

— А что в это время делать мне? Сходить с ума от неизвестности?

Краем глаза я заметила прошмыгнувшую по коридору с подчёркнуто незаинтересованным видом служанку.

Конечно же, она видела, как я фактически обнималась на пороге библиотеки с лесником, и от этого я испытала тёмное и совершенно неуместное удовлетворение.

Бруно подобные тонкости по-прежнему не волновали. Взяв моё лицо в ладони, он погладил большими пальцами виски, удерживая при этом так надёжно, чтобы мне не оставалось ничего другого, кроме как смотреть ему в глаза.

— Садись писать письма. Тех, кого следует известить о безвременной кончине герцога Удо Керна, много.

Я моргнула, чувствуя, что мои собственные руки начинают дрожать.

— Но ты же сам сказал…

— Да. Но, даже если мы с тобой правы, не исключено, что эти письма всё равно могут понадобиться.

Мелкая неприятная дрожь постепенно охватывала всё тело, и я шагнула вперёд, пытаясь унять её уже привычным способом — утопить в тепле, которым так щедро делился Бруно.

— Я объясню тебе, когда вернусь. До тех пор, пожалуйста, не делай ничего. Садись и пиши письма.

Не дожидаясь от меня ни возражений, ни согласия, он развернулся и ушёл, и на меня обрушилась чудовищная тишина.

Во дворе царило нездоровое оживление, люди суетились, не зная, что думать и как реагировать на случившееся, но сам замок как будто вымер.

Мне следовало выйти к ним, сказать нечто утешительное и ободряющее, что-то объяснить. Однако Бруно велел мне не принимать никаких решений, и что-то незнакомое, тёплое и хрупкое во мне хотело его послушаться.

Медленно вернувшись в библиотеку, я села за стол и сложила на нём сцепленные в замок руки.

Что думать и чувствовать по поводу новостей о гибели Удо я не знала.

Вильгельм Монтейн просил о встрече со мной, чтобы лично сообщить мне о том, что убил моего мужа. Он не чувствовал по этому поводу вины, но и злорадства не испытывал. Скорее уж он ощущал себя моим спасителем.

Вернув мне герцогскую цепь Удо и передав письмо, которое, очевидно, не читал, он не привёл его коня и не принёс шпагу. При всем проявленном им благородстве это было, по меньшей мере, странно и вселяло надежду.

Надежду ли?

Глядя в пространство перед собой, я силилась понять, в самом ли деле надеюсь увидеть герцога живым?

Его смерть решила бы все мои проблемы разом. Пусть и не слишком усердно скорбящая, но вдова — это не разведёнка и не сбежавшая от мужа взбалмошная женщина.

К тому же, я в самом деле наследовала от Удо почти неприлично много денег. Их точно хватило бы на то, чтобы прекрасно жить до конца своих дней. Перевезти в замок отца так скоро, как удастся его уговорить…

Я в самом деле могла бы жить спокойно и наслаждаться своей жизнью, никого и ничего не опасаясь.

И тем не менее под рёбрами протяжно и тяжело ныло, а сердце билось так отчаянно гулко, что я встала и начала мерить шагами комнату.

О нет, меня не мучила совесть за измену. В конце концов, о верности, которую обещал соблюдать Удо по отношению ко мне, речь никогда не шла.

Я не чувствовала себя виноватой ни в своём бегстве, ни в том, что взяла деньги без его ведома.

Даже сейчас я не собиралась отрицать, что была готова на многое, лишь бы избавиться от этого брака.

Однако теперь, когда моего горячо нелюбимого, как он сам изволил выразиться, супруга с определённой долей вероятности не было в живых, я могла позволить оформиться ещё одной мысли. Той, которую гнала от себя прочь, стоило ей только зародиться.

Мне ничего не стоило просто напросто его отравить.

Удо был сильным и талантливым колдуном. Не обученным кем-то, а унаследовавшим свою силу по роду. Тягаться с ним было бы непросто, но дочь аптекаря и такой же урождённой ведьмы могла попытаться.

Шансы на успех такой попытки были очень велики, и в случае этого успеха я точно так же получила бы всё, о чем женщина моего положения не могла даже мечтать.