Невьянская башня - Иванов Алексей Викторович - Страница 9

— Хозяин велел, — буркнул Артамон. — Не лезь, Кирша, не твоё дело.

— Как не моё?! — изумился Кирша. — Он мой сосед! В чём вина-то его?!

— Вора ищем.

— Савватий, что ли, вор? В мутны очи песок сыплешь!

— Заткни пасть! — огрызнулся Артамон. — Выводите Лычагина, ребята.

Кто-то из «опричников» нахлобучил Савватию на голову колпак.

Во дворе Артамон опять помедлил, пропуская своих парней вперёд за ворота: не надо, чтобы парни видели его. «Подручники» с пленником вышли на улицу. Оставшись без свидетелей, Артамон раздвинул тесины у стены — одна доска даже хлопнулась на снег — и склонился над находкой. Закрутив армяк с рублями покрепче в узел, Артамон с натугой взвалил его на плечо.

От савватьевской избы до острога было совсем недалеко. Луна ярко освещала улицу, на белизне дороги чернели угловатые тени домов, а за кровлей острожной стены в темноте призрачно мерцал чуть склонённый шпиль демидовской башни. Парни, что вели Савватия, пересмеивались, а Савватий шагал покорно, как и надлежит изобличённому злоумышленнику.

Возле проезда в острог, рядом с которым горел костёр ночных сторожей, топтались Филька, Митька, Прошка и Матвейка.

— Не словили мы того беса, Артамон Палыч, — сказал Прошка. — Юркий он, как блоха. То ли в Тульский конец почесал, то ли по Сулёмской улице…

— Даром харч истребляете, разлямзи! — сердито ответил Артамон.

В хозяйском доме Артамон оставил Савватия и «подручников» в сенях, а сам обтопал ноги от снега, вытер сапоги о тряпку на полу, пихнул шапку за пазуху и с ношей на плече пошагал вверх по лестнице в советную палату. Слепой Онфим услышал шаги и открыл дверь. Хозяин и главные приказчики сидели у стола и ждали возвращения Артамона с Савватием.

Акинфий Никитич, Степан Егорыч и Гаврила Семёныч молча смотрели, как Артамон с мягким звоном свалил свой тяжеленный узел на столешницу и щедро раздёрнул армяк, предъявляя добычу. Серебро блистало безмятежно.

— Во дворе у Савватия наткнулись на мужика, он вот это добро прятал в снегу за тесинами, что у стены стояли, — сообщил Артамон. — Мужик сбежал, мы гнались, да не догнали. А Лычагин внизу.

— Благодарствую, — скупо уронил Акинфий Никитич. — Обожди в сенях.

Говорить при Артамоне он не хотел. Артамон, вздохнув, вышел.

Акинфий Никитич обвёл приказчиков взглядом.

— Не верю я, что Лычагин — вор, — наконец выдал Егоров. — Не верю.

— Я его не исповедовал, но веры тоже нету, — добавил и Семёнов.

В глубине души Акинфий соглашался с приказчиками: гнев его уже остыл. Савватий был при заводе с самых давних начал, Акинфий его ещё мальцом помнил. Не будет такой работник двурушничать.

— А как же это истолковать? — Акинфий Никитич кивнул на серебро.

Егоров насупленно пошевелил бровями.

— Я думаю так… Цепень где-то в Невьянске ошивается. Это его Артамон у Лычагина застал. Да, его. Но Лычагин о Мишке не ведал, — Степан говорил неспешно и рассудительно. — Цепень знал, что Лычагин — бобыль. Хозяйство без хозяина. Рубли же пуда полтора весят. С таким грузом не побегаешь… Вот Цепень и спрятал у Лычагина свой армяк. Вчера спрятал. А сегодня явился поживиться и напоролся на Артамона.

— Зачем Цепню у Савватия деньги прятать? Зарыл бы свой армяк в каком другом укромном месте под снег, — возразил Акинфий Никитич.

— Снег выдаст, — сказал Гаврила. — Снег — что лист исписанный.

— А если Савватий сам бы нашёл? Цепень этого не боялся?

— Нет, — ответил Егоров. — Тесины те я Лычагину осенью с пильной мельницы выдал — сеновал перекрыть. Ежели осенью их в дело не пустили, то они до весны будут стоять. Никто их не тронет. Надёжный тайник.

— По уму Савватий-то сам у себя мог и получше деньги упокоить, — заметил и Гаврила. — В погребе, али в амбаре, али в подклете схоронил бы.

— Сомненья нет, что Цепень сбежал по пруду, — добавил Егоров. — На выездах из острога сторожа стоят. А у Лычагина задворки на пруд смотрят.

Акинфий Никитич размышлял и вертел в пальцах серебряный рубль.

— Всё складно получается, — заметил он, — только где здесь Тараска?

Вздёрнув клин бороды, Егоров промолчал.

Акинфий Никитич со звяком бросил монету в кучу.

— Ладно, железны души, — сказал он. — Главное — Цепень где-то у нас в Невьянске шастает. Он не знает, что мы его тайник вычистили. От денег он не уйдёт и властям не сдастся. А в Невьянске мы его отыщем.

— Надобно засаду на него сделать, — сказал Егоров. — У Савватия.

— Артамон сделает, — согласился Акинфий Никитич. — А вы ступайте по домам. С Лычагиным я сам всё порешу.

Приказчики поднялись и поклонились. Онфим отворил им дверь.

За чёрными окошками советной палаты вдали негромко, нежно и ясно зазвонили куранты, отыгрывая колоколами три часа ночи.

* * * * *

На расписном своде советной палаты извивались плети винограда и резвились райские львы с круглыми добрыми лицами. Акинфий Демидов сидел у стола с грудой серебряных рублей и думал о навалившихся на него бедах, о мастере Лычагине и Невьянске.

Тридцать три года назад по воле государя Петра батюшка отдал в казну свой обихоженный завод в Туле и взамен получил новенький казённый завод, построенный верхотурским воеводой на речке Невье. Но воевода соврал. Так сообщил батюшке приказчик, отправленный в Сибирь на разведку.

В сентябре 1703 года Акинфий сам приехал на речку Невью. Ему было двадцать пять лет. Не вьюноша уже, однако и не муж. Он увидел мелкий и замусоренный пруд с торчащими пнями, неумело возведённую плотину и на взрытом пустыре за ней — единственную домну в окружении балаганов с крышами из коры: это были фурмовая фабрика, вертильня для пушечных стволов и молотовые мастерские. И ничего не работало. Он, Акинфий, принялся переделывать завод, а вскоре прибыл и батюшка, привёз умелых мастеров из Тулы и Москвы. Среди них был молодой Федот Лычагин с женой. Через год у Лычагиных родился сын. Его назвали Савватием…

Акинфий Никитич встал, злобно сгрёб со стола серебро в армяк и отнёс в тёмный угол, чтобы Савватий ничего не увидел.

— Онфиме, кликни-ка Лычагина ко мне.

Савватий вырос при заводском деле. Мальчонкой приносил отцу обед в доменную фабрику, постигал арифметику в цифирной школе Демидовых. Когда пришло время, Акинфий отправил его в горное училище Татищева на Уктусском заводе. Савватий стал механическим мастером. Потом Акинфий Никитич назначил Лычагина приказчиком по заводским машинам. Это было весьма немало. На заводах казны Татищев учредил должность механического мастера всего-то год назад — на пять лет позже Демидова — и очень гордился своим Никитой Бахоревым, хотя платил ему вдвое меньше.

Савватий вошёл и молча поклонился.

— Садись, — Акинфий Никитич указал на скамью у стола.

Он без смущения рассматривал Савватия словно своё изделие. Лицо у Савватия было простое, крепкое… Мог ли он предать? Причина имелась — Невьяна. Однако было и возражение. Предать Акинфия Демидова означало предать завод Акинфия. А завод — родство первородное. Оно выше любви и мести. И неважно, что Демидов — хозяин, а Лычагин — наёмный работник. Савватий не стал бы губить хозяина, как и сам Акинфий, отняв Невьяну, не поломал Савватию его предопределения — ведать машинами на заводе.

— Помнишь Мишку Цепнера с Кадашёвского монетного двора? — спросил Акинфий Никитич. — Ты с ним куранты ставил.

— Помню, — не поднимая глаз, ответил Савватий.

— Ты его к себе домой водил?

— Не водил. Он в башне жил безвылазно. Как ты и велел.

Когда Цепень появился в Невьянске, Акинфия Никитича здесь уже не было — он уехал, и надолго. Всеми делами завода занимался Степан Егоров.

— Так вот… — Акинфий Никитич потёр тяжёлый подбородок. — После курантов никуда Цепень из Невьянска не убрался — ни в Екатеринбурх, ни в Москву. Он в моём каземате сидел. Так надо было.

Акинфий Никитич глядел на Савватия испытующе и пристально.

— А сейчас он сбежал. И украл заводскую казну. Унести всё сразу не смог — и спрятал у тебя на дворе. Как это понимать прикажешь?