Невьянская башня - Иванов Алексей Викторович - Страница 75

— А что нужно делать? — с потаённой настойчивостью спросила Невьяна.

Савватий задумчиво потёр скулу:

— Нужно успеть до последнего звона курантов. Иначе Демидов демона в домну переведёт. И для того мне требуется как-то проникнуть в каземат под башней. А башню стерегут.

Невьяну обдало холодом. Вот он — рубеж главного выбора!.. Невьяна сжала кулаки. Душа её отяжелела решимостью.

— Я ключи от подземного хода принесу, — сказала Невьяна. — Можно войти через церковь и под домом пробраться в башню. Никто не остановит.

Савватий внимательно посмотрел на Невьяну. Он понял, что ей нет дела до тех, кого сожрёт демон. Она мстит Акинфию за что-то своё. Но Савватий принял это смиренно. Богу виднее, как поднимать людей на битву.

— Ежели так, то погашу его пламень до полночи, — согласился Савватий. — До последнего перезвона курантов.

Сердце у Невьяны колотилось. Невьяна не знала, как сказать о том, что благодарна. О том, что верит в него. Надеется на него. Он был куда больше себя самого, каким она его помнила. И он был лучше Акинфия. Акинфий Демидов умел побеждать, а Савватий Лычагин умел держаться насмерть.

— Хочешь, останусь у тебя до рассвета? — прошептала Невьяна.

Савватий грустно улыбнулся:

— Я же не демон. Я жертв не прошу.

…Невьяна вернулась в дом прежним путём: церковка, подземный ход, подклет. Кольцо с ключами повесила на гвоздь в каморке Онфима — и не заметила, что Онфим уже не спит. Она выбралась в сени, скинула в людской тулупчик и платок, по чугунной лестнице взошла наверх и проскользнула в господские палаты. В кабинете Акинфия Никитича горела свеча. Акинфий Никитич, закутавшись в халат, сидел в кресле с кубком мальвазии в руке.

— Ты где была? — спросил он.

Не отвечая, Невьяна скрылась в покоях.

* * * * *

Всё поворачивалось так, что жить получалось ночами, и Акинфий Никитич проспал почти весь этот день — последний день 1735 года. Впрочем, год сложился нехороший, значит, чёрт с ним, пускай уходит без проводов.

Акинфий Никитич решил начать с демона.

Родовой пламень в горне каземата еле стелился по лещади мелкими язычками, и каземат тонул во тьме. Акинфий Никитич подумал, что Шуртан устал и отдыхает. Или дрыхнет после пиршества в часовне на «гари».

— Эй, Шуртанка, ты меня слышишь? — окликнул Акинфий Никитич.

Огоньки мигали, но ничего не менялось.

— Посмотрел я вчера — дюже могучий ты бог, — чуть усмехаясь, сказал Акинфий Никитич. — Такую чугунную глыбину разгрыз! Оно всем моим работникам не по силам было, а ты в одиночку справился!

Родовой пламень взлетел дыбом сквозь решётку колосника до свода печи — демон внимал словам Демидова. Лесть хоть кого подкупала.

— По нраву тебе моё дело?

Горн стрельнул клубом пламени, и Акинфий Никитич отпрянул.

— Не шали! — прикрикнул он как на строптивую лошадь.

Страх перед демоном у него давно уже исчез. Демон стал ему понятен.

Рано ещё было примеряться, но Акинфий Никитич поневоле глядел в будущее и думал, что Шуртан, скорее всего, не один такой. Возле Старого Шайтанского завода на Чусовой тоже имелась молебная пещера в утёсе; небось и там жил какой-нибудь вогульский бог. И Шуралинский завод был назван так неспроста: шурале — это леший у башкирцев. И лешему занятие нашлось бы… Ежели бы Васька, племянник, по натуре своей был истинным заводчиком, то не лил бы слёзы: ах, батюшка с дядюшкой злыми оказались!.. Здесь, в каземате, Васька вцепился бы в демона мёртвой хваткой: кто ты такой, бесова харя? Какую пользу с тебя содрать можно?.. И не шарахался бы Васька в лесу от шайтана, а изловил бы его и пристроил к своему заводу…

— Что ж, — произнёс Акинфий Никитич, — с тебя, лиходей, — работа, с меня — жертвы. Уговор? Давать буду по заслугам. Теперь разъясняй, как твой родовой пламень мне в домну перенести. Сегодня в полночь за ним приду.

…В свой кабинет Акинфий Никитич вернулся с какой-то ожесточённой бодростью в душе. Кольцо с ключами от подземелья он набросил на «рудную пирамиду», стоящую на столе, на медную фигурку рудокопа: тут ключам и место, скоро они понадобятся. Мысли были заняты грядущими свершениями, и Акинфию Никитичу захотелось проверить Царь-домну Гриши Махотина.

На улице было хмуро и ветрено, небо затянуло сизыми тучами.

У крыльца Акинфий Никитич столкнулся с Гаврилой Семёновым.

— Вовремя ты! — Он взял Гаврилу за плечо. — Пойдём-ка, брат Гаврила, на завод, поглядим, как готовят обиталище для нашего зверя.

Гаврила молча подчинился. Акинфий Никитич видел, что с Гаврилой после «гари» творится что-то неладное, но пускай Гаврила сам разбирается в своих грехах и сожалениях. Поддержал вчера — и довольно того.

Они пересекли Господский двор, поднялись на плотину и по лестнице спустились к доменной фабрике — старой, с домной Михайлы Катырина. Но здесь Акинфий Никитич не замедлился. Он потащил Семёнова дальше — ближе к водосбросу, к новой фабрике с Царь-домной Гриши Махотина.

На кровле новой фабрики возились работные. Скаты вокруг железного терема над колошником уже полностью застелили тёсом, железные растяжки железной трубы гудели под ветром. Над шатром фабрики, как обломанный пень, торчала недоделанная кирпичная труба, опутанная лесами; строители что-то затаскивали наверх на верёвках. Акинфий Никитич свернул в ворота.

В полутёмном пространстве над пустырём литейного двора возвышалась чудовищная громада Царь-домны с разъятым арочным зевом; слева и справа домну подпирали сложные переплетения балок — механизмы мехов. Царь-домна ещё не пробудилась: в её утробе ещё не клокотал огонь, колёса не крутились, меха не вздымались, но уже тревожило предчувствие движения.

А перед устьем печи Акинфий Никитич увидел Степана Егорова и Гришу Махотина. Егоров держал наклонившегося Гришу за воротник тулупа, а Гриша, еле стоя на ногах, шатался и надрывно блевал. Истовый трезвенник, почтительный младший сынок в строгой раскольничьей семье и примерный работник, Гриша Махотин был вдребезги пьян.

— Это что за кабак?! — изумился Акинфий Никитич.

Гриша повернулся к Демидову и вдруг упал на колени.

— Аки… Акинфий Никит-ч… отец родной!.. — захлёбываясь, всхлипывал он. — Хрис-стом богом молю… Не надо!..

— Ты о чём? — попятился Акинфий Никитич.

— Не надо!.. Не сажай де… демона в мою домну!

Злоба обмахнула Акинфия Никитича холодом.

— Тебе-то какая забота, Григорий?

— За что? — зарыдал Гриша. — Оби… обида мне!..

— Какая обида?

Пьяный Гриша плакал, как малое дитя, и не мог говорить.

— Обида мастерству, — скрипуче и неохотно пояснил Егоров.

Акинфий Никитич яростно вперился в приказчика. Он уже всё понял.

— Григорий домну строил по хитрости науки. Да. Премудрость всю вложил. Премудрость. А ежели демон плавить будет, дак разум-то ни к чему. Понапрасну у Григория старанье к лучшей домне. Насмарку дело мастера.

— Не на… надо колдовства… — хлюпал Гриша. — Сам ведь мо… могу…

Акинфий Никитич перевёл тяжёлый взгляд на Егорова.

— А ты, Степан Егорыч, что думаешь? — напрямик спросил он. — Тоже моим демоном недоволен?

Верный Егоров задрал острый клин бороды и помолчал, размышляя.

— Не ведаю, чем кормить оную бестию, — наконец выдал он. — Демон же есть сыроядец. Дозволишь ему работных у домны хватать?

Акинфий Никитич вызывающе ухмыльнулся:

— Считаешь меня худым хозяином? Работников своих, крепостных или вольных, я демону не дам — это накладно! Отыщутся и другие людишки.

— Какие? Приписные мужики?

— Зачем приписных тратить? Мало ли народу лишнего по чащобам шляется? Беглые всякой масти, воры и разбойники… Да и у нас в Невьянске полно пьяниц и нищебродов. Артамон для демона кормёжку всегда наловит.

Егоров несогласно насупился и проворчал:

— Не по-божески оно… Не по-божески, Акинфий Никитич.