Невьянская башня - Иванов Алексей Викторович - Страница 45

На полке под руку Савватию попался железный брусок с насечкой по краю. Савватий вспомнил, что эту штуку ему дал шихтмейстер Чаркин, когда Гриша Махотин показывал Демидову свою Царь-домну; Чаркин сказал, что кто-то выбросил железяку в шихту, как выбрасывают лом на переплавку… Савватий сел за стол напротив спящего Кирши и выложил перед собой рубли с бруском. Потом взял брусок и прокрутил монету узким ребром вдоль насечки. Монета прошла по бруску, будто шестерёнка по шестерёнке.

Савватий, механический мастер, всё понял. Брусок был частью машины, которая наносила рубчики на ребро монеты. Ребро называлось гуртом. Его помечали, чтобы никто не мог срезать с монеты стружку. Гуртильную машину Савватий видел в Екатеринбурхе на монетном дворе.

Савватий поднялся, перетащил безвольного Киршу на лавку — пусть спит по-человечески, сунул рубль ему в карман и укрыл старым тулупом. Кирша захрапел. Савватий зачерпнул воды из кадушки и напился прямо из ковша.

Вот, значит, как оно было… В подвале башни всё-таки чеканили деньги. При той встрече Акинфий Никитич рьяно и настойчиво убеждал его, Савватия, что фальшивые монеты — это сказки. Нет, не сказки. Просто своим злодейским промыслом Демидов занялся не до розыска поручика Кожухова, а после него. Может, розыск Кожухова и навёл Акинфия Никитича на эту мысль… Конечно, Демидову нужно было не умножение богатства — его-то хватало с лихвой. Не хватало мелкого размена, без которого никакие дела не делались. Разменная мелочь требовалась и казённым заводам, потому даже сам капитан Татищев в Екатеринбурхе возобновил чеканку на монетном дворе генерала де Геннина.

Серебро у Демидова имелось своё — законное. Оно всегда выходило при выплавке меди, а медь плавили на Вые, в Невьянске и Суксуне. Можно было сдавать серебро в казну… а можно было и не сдавать. Но деньги нельзя чеканить молотком на наковальне. И в тайном подвале башни Демидов обустроил мастерскую. В горне плавили слитки серебра и отливали прутья. Площильной машиной их давили в полосы. Потом из полос вручную вырубали кружочки. На кружочках штемпелем выбивали изображения — тоже вручную. И гуртильной машиной нарезали рубчики. Всё, монета готова. Её не отличить от казённой. Серебро — настоящее, без примесей. А облик государыни… Так и на казённых рублях государыни все неодинаковые.

Савватий вспомнил пустой подвал. Да, Демидов убрал всё, кроме горна, мехов и водобойного колеса. Железные части машин бросили в шихту, лишь гуртильный брусок уцелел — Чаркин его заметил. А по какой причине Акинфий Никитич вдруг истребил своё хозяйство? И Савватий уже знал ответ. Потому что мастер, чеканивший демидовские деньги, сбежал — и мог выдать тайну Невьянской башни. А мастером этим был, конечно, Мишка Цепень.

* * * * *

— Я ведь, Савка, не просто, понимаешь, чеканщик — бабах, дзынь, бабах, дзынь! Я — любимый выученик Якова Вилимыча Брюса! — хвастался Цепень. — Он меня математике, астрологии и химии учил! Знаешь Брюса, ты, лапоть?

— Слышал о нём, — ответил Савватий. — Он Берг-коллегией командовал.

— Да что твоя Берг-коллегия! — Цепень махал рукой. — Червей на рыбалку копать, это тьфу! А Яков Вилимыч был великий алхимист! Он делал железных птиц, говорил с покойниками и эликсиры варил, ого! Я сам у него лобызал на персте Соломоново кольцо! Его так повернёшь, — Цепень показывал на своём пальце, — и станешь невидимый! Адская сила! А в Сухаревой башне он Чёрную книгу замуровал, в ней все премудрости сатанинские заключены, понял?

Савватий понял только то, что Мишка Цепень — пустобрёх и бахвал, хотя Брюс, возможно, и вправду был чернокнижником, алхимистом и фармазоном.

— Про Сухареву башню знаешь? Она, брат, не твоя Невьянская! Её Брюсу черти строили! Когда я в Навигацкую школу ходил, Яков Вилимыч в ней-то безвылазно жил, и по ночам из его окна чёрный дым валил! Вот на Сухаревой башне куранты были так куранты! Вдарит колокол — бамм, душа в пятки! Яков Вилимыч нас на часовое дело натаскивал: пружины там, колёса, маятники!..

Мишке нравилось пугать разными зловещими чудесами. Он был родом из Немецкой слободы в Москве, учился у Брюса в Навигацкой школе, но стал не моряком, а мастером на Кадашёвском монетном дворе; заодно он промышлял в первопрестольной и механической работой, какая подворачивалась.

В часовых механизмах, надо признать, Мишка разбирался превосходно. Часовая палата Невьянской башни превратилась в мастерскую. Из ящиков Демидова Мишка извлёк множество замысловатых деталей и разложил их на полу. Пояснения лондонского часовщика Брэдлея, записанные в тетрадке, не могли помочь: Мишка читал только по-немецки, а не по-английски; но весьма пригодились рисунки. Мишка изучил их со всем тщанием и без колебаний приступил к сборке курантов. По Мишкиным чертежам Савватий выковал на поторжной кузнице нужные инструменты: длинноклювые щипцы, хитроумно изогнутые крючки и угловатые захваты для болтов с квадратными головками.

В часовой палате словно сама собой выросла мощная железная рама, затем её остов по выверенному порядку начал заполняться разнообразными внутренностями курантов. Мишка растолковывал Савватию, для чего нужна каждая деталь и как она союзно работает с другими деталями. Савватий вникал в Мишкины слова и молча удивлялся: обладая драгоценными познаниями, Мишка Цепень был совершенно пустячным человеком. Машины машинами, но думал Мишка лишь о деньгах, девках и выпивке. Впрочем, на этом Цепня и подловил Акинфий Никитич.

Демидов встретил Мишку в Кунгуре, в воеводском доме. Цепень нанялся на работу в Екатеринбурх к Татищеву и сидел в казённом присутствии, ожидая попутного казённого обоза — скупился тратить деньги, выданные на прогон. Мишка похвастался Савватию, что Демидов обещал заплатить ему сто рублей за установку башенных часов. Условие было одно: полнейшая тайность. А запустит куранты — и всё, катись в Екатеринбурх, как и намеревался.

За Мишкой в Кунгур приехал сам Степан Егоров, главный приказчик Невьянского завода. Мишку, простака, это ничуть не насторожило. В санях, в закрытом коробке, Егоров привёз Цепня в Невьянск и сразу законопатил в башню. Выбираться из башни Мишке строго воспрещалось. А в башню к нему приходил только Савватий, определённый в ученики и помощники. Возня с курантами началась в апреле и продолжалась всё лето.

— Получу деньги от Демидова и Татищева и сразу уберусь из Кадашей, — мечтал Цепень. — Всё равно монетный двор, брешут, скоро закроют. Заведу себе медную лавку, ага. Медная посуда, брат, ныне самый прибыльный товар. И ещё пуговицы буду делать. Машины-то у нас, которые монеты шлёпают, ране у немцев пуговичными были, вот потеха! Буду в торговые бани каждую среду ходить, в среду, попы говорят, все грехи прощаются, ежели до обеда совершил. Девки в торговых банях ух злые на любовь! И жадные, понятно.

Цепень, хоть и немец по крови, больше был похож на татарина: чернявый, вёрткий, ушлый. Не было в нём уважения к себе, какое должно быть в мастере.

— А мастерство тебя не манит? — спросил Савватий.

— А для чего мастерство, дурак ты, Савка? Чтобы работать поменьше, а в карман складывать побольше! На то машины и придуманы. Наука на то!

Цепень знал куда больше, чем Савватий, но Савватий понимал: Цепень не ведает глубины мастерства. Не чует трепета, когда своим умением мастер оживляет пустоту: спящее пробуждается, неподвижное двигается, из ничего рождается польза, словно божий дух умножается. Из косной материи мастер извлекает её скрытый замысел и тем самым доказывает, что этот замысел был, значит, бог есть. Любой своей работой мастер бога укрепляет. Даже если завод — языческое капище, где камлают со стихиями. Может, на небе всё по-другому, а на земле только так: истина — в заблуждениях, воля — в неволе, обретение — в потерях, а бог глядит на людей глазами демонов — как сквозь огонь.

Однако Мишка Цепень всё-таки имел соображенье насчёт мастерства.

— На пуговицах и тарелках, ясно, больших тыщ не зашибить, — поделился он. — А я ведь у Якова Вилимыча трансмутациям веществ учился. Читал книгу Парацельсия и «Коронацию природы» своеручно списал. Знаю семь металлов и три правила теллурических превращений. Так что и я алхимист, вот так! Будут деньги — попробую сульфур и меркурий объединить и сделать Великий магистерий. Если красную тинктуру добыть, то через дистилляцию можно металлы до золота доращивать, надо только с первородного начать — со ртути. Эх, Брюсу-то легче было — он у жидов купил бронзовую голову, она у него в шкапу стояла, я видел, и говорила, как чего производить надо… Я бы золота себе как у Демидова напёк, терем бы отгрохал на Варварке…