Невьянская башня - Иванов Алексей Викторович - Страница 41

— Пойдём-ка глянем, что ли, — задумчиво предложил Артамону Акинфий Никитич и первым пошагал к углу башни.

А в это время Савватий вслепую обыскивал горницу на верхнем ярусе палаты. Он помнил, где они с Акинфием Никитичем в прошлый раз оставили блёндочки, и теперь надо было найти огниво. Без света в подвале делать нечего. Огниво лежало в печи на загнетке вместе с пучком лучин.

Затеплив лампу, Савватий по внутристенной лестнице спустился в подклет. Всё как в прошлый раз и как всегда: стены, своды и мрак, но пахнет смоляным дымом факела — недавно здесь побывал Демидов. Встав на колени, Савватий принялся тщательно изучать чугунный настил. Ага! — плита с небольшой выемкой на стыке! Видно, под ней и расположен лаз в подвал.

Савватий вернулся наверх, в двойную горницу, и взял у печи кочергу.

В подклете он поддел кочергой чугунную плиту за выемку и, нажимая всем своим весом, приподнял её, как на рычаге, а затем с лязгом сдвинул в сторону. В квадратном кирпичном углублении обнаружилась чугунная рама и чугунная крышка с мощным кольцом в петле. Савватий взялся за кольцо обеими руками и с натугой вытащил тяжеленную крышку из проёма.

Вот он — лаз в подвал! В неприкасаемую тайну Акинфия Демидова!

Савватий думал, что в подвале царит тьма кромешная. Он ошибся. В чугунном проёме внизу тихо сиял неяркий и переменчивый свет.

* * * * *

Башня вздымалась над ними, высвеченная луной во всю высоту — от «молнебойной державы» на шпиле до фундамента, погружённого в сугробы. Эта громадина казалась соединённой в нерасторжимое целое, как дикая скала, не прочностью строительного раствора и не упругостью железных связей внутри своих толстых стен, а каким-то совсем иным, нерукотворным стяжением. И покосилась она вовсе не из-за каких-то там подземных ручьёв: просто её воздвигли на обрыве, на самом краю дозволенного людям, и обрыв, не удержавшись, медленно съехал в бездну, лишая башню опоры.

— Как он залез-то здесь? — задумчиво сказал Акинфий Никитич.

Артамон пожал плечами.

«Подручников» рядом не было, и Акинфий Никитич спросил напрямик:

— Отчего ты не донёс мне, что в Невьянске — демон?

— Кто в такое поверит? — усмехнулся Артамон. — И я тоже не верил.

— А народ верит?

Артамон потоптался, хрустя снегом.

— Говорят, сейчас бабы даже печки свои в избах на ночь водой заливают, чтобы ни уголька не было и нечисть не выскочила.

— А почему никто ко мне не пришёл и не пожаловался?

— Боятся тебя, — хмыкнул Артамон. — Поболе, чем демона.

Акинфию Никитичу стало больно. Артамон был прав. Его, Акинфия Демидова, боялись. Но не за лютость и жестокость — нет, ничего подобного он не творил. Боялись из-за его богатства, силы и власти. Не от бога такая удача Демидовым, Никите и Акинфию, — обычному кузнецу и сыну кузнеца.

Акинфий Никитич вздохнул.

— Пойду я на завод схожу, Артамон Палыч. Надо разведать доподлинно, Катырин ли обезумел. А ежели Катырин, то как оно случилось.

— Я с тобой, — сказал Артамон. — Мало ли чего. У меня сабля.

За бело-голубым гребнем плотины чернели изломанные громады двух доменных фабрик — старой и новой, ещё пока не действующей. Из трубы старой фабрики валил дым, багрово подсвеченный снизу пламенем.

Акинфий Никитич попал как раз на перерыв в работе. Свежий чугун поломали и порубили на куски и отвезли в амбар — потом, уже на кричной фабрике, эти куски разогреют в горне и кинут под молоты. Доменную печь загрузили шихтой. Литейный двор почистили. Теперь работным можно было немного отдохнуть, пока мастер не поднимет, или пообедать: такой ночной обед назывался полудрёмником.

— Здорово, железны души, — сказал Акинфий Никитич.

Работные, сидевшие кто где с узелками, горшками и крынками, вставали и молча кланялись. Акинфий Никитич видел, что его появление не вызвало обычной бодрости и оживления. Работные были подавлены. Так случалось, когда на фабрике сильно обжигало кого-нибудь или кто-то вообще погибал. Артамон бдительно озирался по сторонам и держал руку на рукояти сабли.

— И кого сожрало? — напрямик спросил Акинфий Никитич.

— Михал Михалыча… Катырина… Мастера… — не в лад ответили ему с разных сторон.

Акинфий Никитич, прищурясь, посмотрел на доменную печь. Света на фабрике сейчас было немного, и домна уходила кирпичной грудью во мрак. Мерно качались и сопели меха, постукивали очепы, скрипела ось колеса, и вода лилась из ларя с безмятежным плеском. В утробе домны урчало, будто бы домна переваривала не чугун, а проглоченного человека.

— Как всё было? — Акинфий Никитич обвёл работных взглядом.

— Лётку прошибли, чугун потёк… А с ним из горна выкатился огонь вихрём… Ударил в мастера. Тот поначалу упал, потом вскочил и заплясал… Бесновался, в печь кидался… Мы ловили его, да не словили… Убежал он.

Катырин возвёл эту печь лет двадцать назад. Тогда у Демидовых на Урале имелся лишь один завод — Невьянский. Однако домна Катырина дала столько чугуна, что молоты Невьянска уже не справились с перековкой, и потребовалось строить второй завод. И далее дело пошло: где второй завод — там и третий, и пятый, и десятый… Другие заводы Демидовых выросли из домны Невьянска, словно колосья из зерна. А прорастил то зерно мастер Катырин… Он построил могучую печь — и теперь эта печь его убила.

— Ну, молитесь за упокой души, — мрачно сказал Акинфий Никитич.

Он направился к печи. На место Катырина Акинфий Никитич сейчас примерял юного Гришу Махотина, который придумал Царь-домну, и печь Катырина в сравнении с Царь-домной была как тощая мужицкая лошадка в сравнении с откормленным рысаком. Артамон последовал за хозяином.

Гриша Махотин стоял возле мехов у воронки фурмы — на посту мастера, управителя домны. Через фурму Гриша следил за расплавом шихты.

— Что, Гриньша, тяжко?

Гриша страдальчески покосился на Демидова.

— Терпи, мастер. Сам знаешь цену железа.

Гриша вздохнул. Его явно что-то томило; он колебался, но решился:

— Мне тебе сказать надобно, только один на один… Без чужих ушей.

Акинфия Никитича это удивило.

— Ладно, — он оглянулся на Артамона. — Палыч, ступай домой. Тут мне острастки уже нету. Передай Онфиму, чтобы сходил подвал проверить.

Если уж башню обшарили, то и подвал следовало навестить. Никакой угрозы Акинфий Никитич не ощущал, а проверка всё равно не помешает.

— Ну, как прикажешь, — скривил бороду Артамон.

Ему было обидно, что хозяин что-то утаивает от него и шепчется с Гришкой-сопляком, но спорить Артамон, конечно, не стал и пошагал прочь от домны, на ходу презрительно сплюнув в песок литейного двора.

— Говори, — велел Грише Акинфий Никитич.

— Не моя забота в твои семейные дела соваться… — промямлил Гриша. — Однако ж с демоном этим… ну, с духом нечистым… который деда Мишу…

— Короче! — напрягся Акинфий Никитич.

— Словом, Василий твой тут замешан, — выдал Гриша и перевёл дух.

— Васька?! — поражённо переспросил Акинфий Никитич.

Гриша виновато кивнул. Акинфий Никитич ждал продолжения.

— Он с башкирцами поссорился, когда свой завод ставил, и башкирцы на него шайтана какого-то натравили…

— Васька мне говорил.

— А вчера я с Василием Никитичем на гулянье был… Девки там через костры прыгали… И в костре я шайтана увидел. Он Васю за собой манил… — Гриша потёр синяк на скуле. — А из домны-то на Михал Михалыча как раз тот шайтан и вылетел. Я его узнал. Башка у него козлиная, с рогами… Это от Василия Никитича шайтан в домну попал. Откуда ещё-то?..

Акинфия Никитича будто вознесло в воздух, перевернуло через голову и уронило обратно на ноги. Васька?.. Неужто Васька — причина демона, а не раскольники?.. А почему бы и не Васька, разорви его на части?!..

— Когда Васька в Невьянск приехал? — спросил Акинфий Никитич.

— Да за пару дней до тебя… Как слух появился, что ты возвращаешься, так и засобирались все, кому ты нужен, и он тоже примчался…