Невьянская башня - Иванов Алексей Викторович - Страница 23

Подземный ход раздваивался. Акинфий Никитич встал на развилке.

— Запоминай, — сказал он Невьяне. — Налево — в башню, но туда я тебе покуда не дозволяю. А направо — в церковь. Если надо незаметно из дома уйти или вернуться, то через храм.

Невьяна снова чуть поклонилась, качнув свечу.

— Я не разболтаю, Акинюшка.

Акинфий Никитич погладил её по голове.

— Да особой тайны тут нету. Просто чужакам сюда не попасть.

Во время поисков мастерской, где Демидову чеканят фальшивые деньги, этот ход уже обшарил поручик Кожухов. Иерей Попов донёс, что в подвале его церкви приказчики прячут учётные книги, и Кожухов обнаружил дверь.

Акинфий Никитич направился в сторону церкви. Свет свечи метался по своду, огромная тень хищно бежала по стене, шаги звучали гулко. Проход заканчивался узкой кирпичной лестницей. Акинфий Никитич остановился.

— Теперь меня здесь подожди, — велел он Невьяне. — Наверху — подвал храма, и там мертвецы лежат. Раскольники. Ну, которых солдаты заморили «выгонкой». Их потом единоверцы с Кокуя уносят и хоронят.

— А зачем тебе туда? — поразилась Невьяна.

Про погибших раскольников, лежащих под храмом, сегодня вечером Акинфию Никитичу напомнил Гаврила Семёнов. И Акинфий Никитич сразу подумал, что надо посмотреть мертвецов: вдруг среди них Мишка Цепень?

— Приятеля ищу, — ответил Акинфий Никитич.

Невьяна поняла, что вот об этом его расспрашивать не следует.

Шаркая плечами о стены, Акинфий Никитич поднялся по заиндевелым ступенькам к двери, вынул засов и, наклонившись под чугунной притолокой, выбрался в подвал церкви. Церковь была деревянная, но фундамент имела кирпичный — Демидовы строили крепко. Под пологими сводами Акинфий Никитич увидел несколько наскоро сколоченных помостов, на которых вытянулись длинные чёрные покойники. Изморозь на сводах чуть синела — наружная дверь в подвал была почему-то открыта, и в проёме лучилась луна.

Опустив медный подсвечник со свечой, Акинфий Никитич разглядывал мертвецов. Старуха. Ещё старуха. Мужик — но не Цепень… Господи, сразу трое — мужик, баба и младенец; мужик обнимал бабу, словно умер прямо тут, в подвале… Мальчонка… Старик… Снова мужик — и снова не Цепень… Другой младенец… Старуха… Акинфий Никитич добрался до открытой двери и затворил. Дверь была взломана — косяк иссечён топором…

Мертвец, что обнимал бабу, вдруг зашевелился. Акинфию Никитичу в загривок будто вонзились ледяные иглы. Мертвец медленно сел, уронив ноги с дощатого помоста. Сквозь отросшие и спутанные космы, упавшие на лицо, горели тьмой его глаза. Мертвец шарил вокруг себя корявыми руками.

— Ты сам ко мне пришёл… — тихо произнёс он как бы с облегчением.

В груди у Акинфия Никитича что-то затрепыхалось, душу скрутило.

Невьяна послушно ждала его внизу, в подземном ходе. И она услышала звериное рычание, какой-то шум, движение, потом по скользким ступеням, отчаянно звеня, запрыгал подсвечник, а за ним, хватаясь руками за стены, скатился и сам Акинфий. Он упал, вскочил и, шатаясь, оттолкнул Невьяну.

За его спиной с лестницы растопыренно выпиралось жуткое чудовище — волосатое, костлявое и уродливое, будто оборотень на половине превращения. Это вслед за Акинфием в подземный ход пролезал одичавший и обезумевший мужик с топором. Невьяна попятилась в оторопи. А косматый мужик на свободном пространстве встряхнулся, как медведь, что выбрался из берлоги.

— Не уйдёшь, Демид!.. — исступлённо просипел он. — Мы тебя за Моисея чтили, а ты Ирод окаянный!.. Где ныне Палаша моя? Где сыночек мой?..

Невьяна и Акинфий медленно отступали.

— Мы к тебе с Керженца брели, а ты не спас никого от солдатов!.. — Глаза мужика в свете свечи багровели от боли. — Где Палаша моя и сыночек мой?.. Я не буду ждать, пока тебя Лепестинья покарает, я сам тебя убью!..

— Отдай шандал… — почти беззвучно велел Невьяне Акинфий.

Невьяна увидела, как страшно он изменился: потяжелел, сгорбился для драки и раздвинул локти. Ноздри его раздулись, на висках вспухли вены, в оскале блеснули зубы. Он стискивал медный подсвечник, словно меч.

— Беги! — глухо приказал он Невьяне.

Вдвоём бежать было нельзя — враг догонит и рубанёт по спине топором. Но Акинфий Никитич уже не хотел убегать. Душу грубо взрыла изнутри дурная злоба. Он — Демидов, ему ли покоряться?!.. Ему ли сгинуть в подземелье, как жалкому вору?!.. А Невьяна опрометью бросилась за кирпичный угол развилки и окунулась в густую тьму.

Мужик ринулся на Акинфия Никитича и рассёк воздух топором. Акинфий Никитич обеими руками вздёрнул подсвечник и встретил им удар. Топор выбило у мужика из ладони — отлетев, он звякнул лезвием о стену, однако и у Акинфия Никитича подсвечник тоже отшибло куда-то в сторону, и свеча угасла. В кромешном мраке Акинфий Никитич кинулся на врага с голыми руками — садил кулаками во что-то живое, упругое. Но мужик оказался крепким, по-крестьянски жилистым. Он сцепился с Акинфием Никитичем, и вместе они повалились на кирпичный пол. Ничего нельзя было понять или нащупать: в паучьем сплетении тел метались, судорожно выворачиваясь, локти, плечи и колени. Трещала рвущаяся одежда. Акинфий Никитич сумел поймать врага за волосы и врезать головой в стенку, но и сам почувствовал, как его жадно схватили за горло и начали душить. Темнота подземелья стала набухать тусклой и угрюмой краснотой — то ли глаза наливались кровью, то ли забрезжил пламень близкой уже преисподней.

— Сдохни, Демид! — хрипел мужик.

Невьяна услышала этот ненавидящий хрип. Она никуда не убежала — замерла за углом. Её трясло, хотелось сесть, сжаться и исчезнуть… Но там, позади, Акинфий погибает — и неужели она никак не попытается помочь? Опять кто-то решит судьбу за неё?.. И Невьяна, словно вытягивая себя из вязкого болота, двинулась обратно, ощупывая стену.

Угол. Измятый шорох яростной борьбы на полу и надсадное дыханье… Под ноги Невьяне попался подсвечник, и Невьяна тотчас наклонилась за ним — теперь есть чем размозжить врагу затылок… Акинфий и его враг уже где-то рядом… Невьяна шарила рукой в темноте. Продержись, Акинюшка…

Вдруг какая-то сила словно походя сдвинула её к стене и промахнула мимо: во мраке само собой точно слепилось что-то новое… Донёсся тугой удар и отчаянный вопль, потом второй удар — и стон, а за третьим ударом уже накатила тишина… Нет, не тишина — Акинфий сипел после удушья…

— Жив? — раздался голос Онфима.

Невьяна поняла, что у себя в каморке чуткий Онфим уловил шум борьбы в подземном ходе и устремился на выручку. А с собою взял нож. Тьмы для него не существовало — у него, у слепца, вся жизнь была тьмой.

— С-собака… — свистяще выдохнул Акинфий Никитич.

— Зарезал я его, — спокойно сообщил Онфим. — Вот лежит. Откуда он?

— Раскольник, — сказала Невьяна. — За «выгонку» мстил.

— Невьяна? — вскинулся Акинфий Никитич. — Ты не сбежала?

Невьяна промолчала. Акинфий Никитич заворочался, поднимаясь.

— Не сбежала, — хмыкнул Онфим. — Даже вроде в драку наладилась… Злая, как отец её. Помню Меркула Давыдова.

Акинфий Никитич встал и опёрся о стену.

— Неужто Лепестинья вернулась? — спросил он.

Глава шестая

Во имя Благодати

Посреди огромной и пустой фабричной хоромины гордо воздвигалась громада новой доменной печи. Все пришедшие задрали головы, озирая её снизу доверху: от фундамента из бутового камня до сужения колошника. Колошником назывался колодец в макушке домны, через который в утробу печи рудовозы засыпали из тележек шихту — смесь для выплавки чугуна.

— Какова домна высотой? — деловито осведомился Татищев.

— Девять сажен и три аршина, — голос Гриши Махотина звучал гулко.

— Воистину царица печей, — признал Татищев.

Обычные доменные печи были пониже на две-три сажени.

— Даже мост с плотины пришлось в подъём делать, — не удержавшись, похвастался Гриша и тотчас густо покраснел.

С фабрики мост не был виден — на колошнике смыкались треугольные скаты шатровой крыши. Один скат был наполовину разобран: там на лесах каменщики достраивали дымовую трубу. В распахнутом проёме виднелось облачное небо, внутрь фабрики сеялся снежок. Белёсый зимний свет озарял угрюмое кирпичное чело ещё не пробуждённой Царь-домны: в бутовом основании — дыры продухов; плотная кладка толстых, как в крепости, стен; вдоль углов — ряды чугунных шайб на концах стяжек; развёрстая арка устья с перекладиной темпельного камня в глубине; квадратный ствол дымохода.