Император Пограничья 12 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 41

Крылов подошёл ко мне:

— Прохор Игнатьевич, проверили остальные бочки. Отравлены ещё две. Яда хватило бы на десятки смертей.

— Уничтожить заражённый товар. Трофиму выплатить полную стоимость из казны. И усилить охрану складов.

Ярмарка продолжилась с ещё большим энтузиазмом. Торговцы, увидев, как я защищаю их безопасность, стали активнее. Местные жители гордились, что их правитель не побоялся публично обвинить могущественного князя.

Вечером того же дня Зарецкий пришёл с докладом о проверке отравленного мёда.

— Воевода, обнаружил интересную деталь. Концентрация яда в мёде уже начала снижаться. Сахара — глюкоза и фруктоза — вступают в реакцию с цианидом, превращая его в циангидрины. Они практически безвредны.

Я нахмурился, осмысливая информацию.

— То есть через несколько дней мёд стал бы безопасным?

— Именно так. Дня через три-четыре от яда не осталось бы и следа. Только химический анализ мог бы обнаружить продукты распада.

Хитрый план. Первые покупатели отравились бы — паника, смерти, хаос. Но когда начали бы искать источник, проверять остатки мёда у торговцев — он уже был бы чист. Никаких доказательств. Трофима, а значит и Угрюм, могли бы обвинить в чём угодно — от некачественного товара до умышленного убийства, но доказать отравление было бы невозможно. Концы в воду. А Тайный приказ остался бы в тени.

Только наша оперативность и Скальд с его чутьём помешали этому плану. Ещё день промедления — и мы бы не смогли доказать диверсию.

К вечеру третьего дня, когда ярмарка завершилась, ко мне пришёл Захар с отчётом.

— Барин, вы не поверите! Оборот — больше трёх тысяч рублей! В четыре раза больше, чем на последней ярмарке двадцать лет назад!

— А пошлины?

— Триста рублей чистыми в казну. Плюс местные торговцы заработали вчетверо больше обычного. Все довольны, барин, ей-богу! Чуть не пляшут от радости!

На следующее утро начались неожиданные последствия успеха ярмарки.

Первыми пришли старосты ещё трёх деревень — Заречного, Крутояка и Спасского. Все просили принять их под протекторат Угрюма.

— Видели, как вы с диверсантом разобрались, — говорил седобородый староста Заречного. — Владимир нас не бережёт, только подати дерёт. А вы — настоящий защитник.

Затем явилась делегация местных торговцев с петицией — просили проводить ярмарку два раза в год, весной и осенью.

— За три дня больше заработали, чем за месяц торговли по деревням, — объяснял лавочник. — Да и безопасность вы гарантируете.

Но самым интересным оказался визит дородного мужчины с окладистой бородой и хитрыми глазами.

— Станислав Жмых, купец из Княжества Белой Руси, — представился он с заметным акцентом. — Наслышан о ваших Реликтах. Готов закупать оптом по хорошим ценам. Имею налаженные пути в Речь Посполитую.

Это открывало новые торговые возможности, выход на западные рынки.

Вечером, сидя в кабинете и разбирая отчёты, я размышлял о произошедшем. Диверсия Сабурова провалилась, превратившись в политическую победу Угрюма. Ярмарка укрепила экономику и привлекла новых союзников. Три деревни под протекторатом — это почти тысяча новых подданных.

Но главное — у меня появилась передышка. Строительство академии шло по плану, Федот начал тренировать штурмовой взвод, артиллерия должна прибыть со дня на день. Сабуров пока не решится на открытую атаку после такого провала.

Самое время заняться тем, что откладывал слишком долго. Испытание на ранг Магистра — «Разрушение внутренних оков». Энергия внутри меня пульсировала, словно второе сердце, требуя выхода. Я знал истории о магах, которые сходили с ума во время этого испытания, застревали в собственном сознании или выгорали изнутри. Но больше ждать нельзя. Война на пороге, а мне нужна вся доступная сила.

Завтра я либо стану Магистром… либо Угрюму придётся искать нового правителя.

Глава 17

Я созвал своё окружение в большой зал воеводской резиденции. Первым, как всегда, явился Григорий Мартынович — пунктуальность бывшего начальника Сыскного приказа проявлялась во всём.

— Прохор Игнатьевич, — кивнул он, усаживаясь напротив меня за длинный дубовый стол.

Я воспользовался моментом, чтобы задать вопрос, интересовавший меня с позавчерашнего дня.

— Григорий Мартынович, хотел спросить — почему вы не пытались отстоять жизнь того отравителя? Обычно вы настаиваете на полном расследовании перед вынесением приговора. А тут даже не возразили.

Крылов посмотрел на меня своими проницательными серыми глазами, усы его едва заметно дёрнулись. На его лице промелькнула горькая усмешка.

— Знаете, Прохор Игнатьевич, ещё полгода назад я бы спорил с вами до хрипоты, — начал он, сплетая пальцы в замок. — Требовал бы соблюдения всех процедур, допросов, свидетельских показаний. В Туле я бы арестовал любого, кто посмел бы казнить подозреваемого без суда.

— И что изменилось? — спросил я, хотя догадывался об ответе.

— Пограничье изменило. Угрюм изменил. Вы изменили, если честно, — Крылов откинулся на спинку стула. — Я приехал сюда с набором жёстких правил, видел мир только в чёрно-белых тонах. Закон есть закон, точка. Но здесь, где смерть может прийти с любой стороны — от Бездушных, бандитов, вражеских агентов — я понял одну вещь. Иногда соблюдение буквы закона означает смерть тех, кого этот закон должен защищать.

Начальник стражи помолчал, подбирая слова:

— Тот человек пытался отравить десятки людей. Женщин, детей. Яд в мёде — это не просто преступление, это акт войны. Он не грабитель, укравший кошелёк, не пьяница, затеявший драку. Это военный диверсант, агент чужого княжества. В Туле я бы настаивал на следствии, выяснении всех обстоятельств, соучастников. Потратил бы недели. А здесь? Пока бы мы соблюдали процедуры, его сообщники могли ударить снова. Может быть, успешнее. И что бы я сказал родителям отравленных детей? Что формальности оказались важнее чужих жизней?

— Жёсткое решение для человека ваших принципов, — заметил я.

— Мои принципы никуда не делись, — покачал головой Крылов. — Просто я научился различать, когда они служат справедливости, а когда становятся её препятствием. Закон не догма, а инструмент защиты общества. Когда этот инструмент может быть использован против самого общества, приоритет отдаётся выживанию людей. К тому же, ключевая информация была получена. Мы узнали, кто его послал — князь Сабуров. Узнали цель — дискредитация вашей власти через массовые жертвы. Узнали метод — яд в продуктах. Что ещё выяснять?

Он подкрутил кончик усов и вздохнул:

— Раньше для меня существовали только преступники и законопослушные граждане. Теперь я вижу больше — вижу врагов, которые используют наши же законы против нас. Вижу ситуации, где промедление равносильно соучастию в убийстве.

Он наклонился вперёд:

— Вы, как военный командир — а воевода по сути им и является — имели полное право вынести и исполнить приговор на месте. Быстро, жёстко, публично. И знаете что? Это было правильно. Люди увидели, что их защищают. Торговцы поняли, что могут доверять Угрюму. А потенциальные диверсанты усвоили — здесь их ждёт быстрое возмездие, без проволочек и лазеек.

— Рад, что мы одинаково смотрим на ситуацию, — кивнул я. — К тому же даже задокументированные и позже опубликованные показания отравителя ничего не дали бы политически. Если сейчас выступить с громкими заявлениями в Эфирнете о вине Сабурова, остальные князья сочтут это постановкой Угрюма. Ответным ударом на его предложение выдать меня за награду.

— Вот видите, и это я тоже понял, — усмехнулся Крылов. — Раньше для меня истина была истиной, неважно, выгодна она или нет. Теперь понимаю — иногда правду нужно подавать вовремя и в нужном контексте. Иначе она становится оружием в руках врагов. Я учусь видеть оттенки серого, Прохор Игнатьевич. В мои годы это нелегко, но Пограничье — хороший учитель.

В зал начали подходить остальные. Василиса вошла своей обычной энергичной походкой, за ней — Полина, потом Борис с привычно суровым видом. Отец подошёл неспешно, опираясь на трость. Захар просеменил, а следом и Коршунов.