Император Пограничья 12 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 28

— Как эксперт подтверждаю художественную ценность оригинального проекта господина Бизюкина! Это был манифест новой эпохи!

«Новая эпоха уродства», — мысленно парировал фон Штайнер. Он знал, что проиграл. Не потому, что был неправ — история докажет его правоту, когда через пятьдесят лет эти бетонные монстры начнут разрушаться, а классические здания будут стоять веками, всё так же радуя глаз. Проиграл потому, что пошёл против системы, против моды, против тех, кто решает, что красиво, а что нет.

Судья уже готовился подняться для вынесения приговора. Фон Штайнер закрыл глаза, готовясь услышать свой приговор. Три года каторги… За что? За попытку сделать мир чуть красивее?

Внезапно массивные двери зала распахнулись с громким стуком. Все головы повернулись к входу.

В зал вошли двое мужчин. Первый — сухопарый мужчина лет шестидесяти с острым, как у хищной птицы, профилем. Седые волосы аккуратно зачёсаны назад, на переносице видны следы от постоянного ношения очков. В руке — кожаный портфель с медными застёжками, потёртый от многолетнего использования. Строгий тёмный костюм сидел на нём идеально, несмотря на худощавое телосложение.

Второй — молодой человек лет двадцати, высокий и статный. Золотисто-русые волосы слегка отливали в свете, падающем из асимметричных окон. Светло-зелёные глаза смотрели с той властной уверенностью, которая обычно приходит с годами командования армиями. В дорогом тёмно-синем костюме, расшитом золотой нитью по манжетам и воротнику, он двигался с королевской сдержанностью — не спеша, но и не медля. Что-то в его взгляде — внутренний огонь, непоколебимая уверенность человека, привыкшего побеждать — заставило фон Штайнера выпрямиться.

— Прошу прощения за опоздание, Ваша честь, — первый мужчина поклонился. — Пётр Стремянников, адвокатская контора «Стремянников и партнёры», Сергиев Посад. Отныне я представляю интересы господина фон Штайнера.

Прокурор вскочил, лицо его покраснело от возмущения:

— Заседание уже почти завершено! Это неслыханно!

Стремянников невозмутимо открыл портфель, доставая документы:

— Мой подзащитный не был должным образом уведомлён о праве на выбор защитника. Это процессуальное нарушение, статья 247 Судебного кодекса.

— Вообще-то он отказался от адвоката! — возразил прокурор.

— Возможно, это и так, — Стремянников слегка улыбнулся, — но это не лишает подсудимого права на адвоката, если он того пожелает. Господин фон Штайнер, принимаете ли вы мою помощь?

Архитектор хотел отказаться — он не нуждался в жалости незнакомцев. Но взгляд второго мужчины остановил его. В этих глазах не было снисходительности — только понимание и уважение. Как будто он видел не безумца-вандала, а человека, борющегося за свои принципы.

— Я… принимаю, — выдавил фон Штайнер.

Судья раздражённо вздохнул:

— Хорошо, защита принята к сведению. А вы кто? — он указал на молодого человека в синем костюме.

— Маркграф Платонов, воевода Марки Угрюм, кавалер ордена Святого Владимира первой степени.

— Тоже адвокат? — судья приподнял бровь с иронией.

— Всё верно, — сухо ответил тот.

По залу прокатился гул. Многие знали это имя — победитель Бездушных, спаситель деревень, человек, чьи слова и поступки обсуждают в каждом трактире Пограничья. Журналисты защёлкали магофонами с удвоенной силой.

Фон Штайнер смотрел на своих неожиданных защитников с изумлением. Зачем маркграфу защищать никому не известного архитектора-бунтаря?

Я смотрел в иллюминатор вертолёта, наблюдая, как под нами проплывают леса и поля Ярославского княжества. Галиев уверенно вёл машину — худощавый мужчина оказался превосходным пилотом, несмотря на сомнительное прошлое в услужении у Волкодава. В кабине рядом со мной сидел Стремянников, погружённый в изучение документов.

В голове крутились мысли об архитекторе, которого нашла Полина. Карл Фридрих фон Штайнер — потомственный зодчий из Берлинского Бастиона Прусской Конфедерации. Получил блестящее образование, построил немало зданий в Берлине, но семь лет назад что-то заставило его бежать в Содружество. Информация об инциденте была скрыта, но человек с таким прошлым редко покидает родину без веских причин.

Фон Штайнер был идеален для Угрюма. Во-первых, его видение совпадало с моим — создать архитектурный ансамбль, который простоит столетия, а не развалится через поколение. Во-вторых, он понимал важность красоты в образовании — академия должна вдохновлять студентов, а не подавлять серостью стен. В-третьих, человек, готовый сесть в тюрьму за свои принципы, не предаст ради денег или выгоды. И наконец, архитектор без покровителей и связей будет полностью зависеть от меня, что гарантирует его лояльность. В-четвёртых, семь лет работы в Ярославле научили его строить из местных материалов и работать с ограниченным бюджетом — навыки, критически важные для Пограничья. В-пятых, человек из Прусской Конфедерации знает европейские строительные технологии, которые можно адаптировать под наши условия. И наконец, изгнанник, получивший второй шанс, будет ценить возможность реализовать свой талант больше, чем избалованный столичный архитектор. Да что сказать, семь лет мытарств в Ярославле создали голодного до признания гения — дай ему свободу творить, и он горы свернёт.

Магофон в моей руке показывал прямую трансляцию из зала суда. Дело шло плохо — судья явно получил указание сверху, прокурор требовал максимального срока, а сам фон Штайнер упрямо отказывался признавать вину. До начала суда оставалось всего два дня, когда Полина принесла мне эту информацию, и всё это время мы работали в авральном режиме.

— Снижаемся, — сообщил Искандер по внутренней связи. — Площадь перед зданием суда свободна.

Вертолёт завис над мощёной площадью, вызывая панику у прохожих и восторг у зевак. Галиев мастерски посадил машину прямо напротив парадного входа, игнорируя свистки городовых.

— Отправляйся на выбранную точку, — приказал я пилоту.

Мы со Стремянниковым вышли из вертолёта и направились к зданию суда. Зал был полон — журналисты, любопытные горожане, зловредные коллеги-архитекторы. После недолгого обмена репликами с судьёй мы прошли к скамье подсудимых, где фон Штайнер сидел в кандалах, всё ещё держась с достоинством несмотря на потрёпанный вид.

— Не мешайте адвокату спасать вас, — шепнул я ему, садясь рядом. — И что бы ни происходило, молчите.

Архитектор удивлённо взглянул на меня, но кивнул.

Стремянников поднялся, дождался паузы в речи прокурора и громко произнёс:

— Ваша честь, защита имеет новую информацию по делу. Полчаса назад в Эфирнете опубликованы документы, доказывающие, что главный потерпевший, господин Бизюкин, получал взятки от строительных компаний за упрощение проектов и удешевление конструкций.

Бизюкин вскочил с места, глаза его выпучились так, что казалось, сейчас его хватит удар. Зал загудел.

— Это клевета! — завопил главный архитектор. — Требую…

— Документы достоверные, — невозмутимо продолжил Стремянников, — и уже переданы в Сыскной приказ.

Я мысленно поблагодарил Коршунова. После доклада Полины мой начальник разведки за двое суток раскопал всю подноготную ярославского архитектурного лобби. Оказалось, за продвижением модернизма стояли строительные компании — классическая архитектура требовала больше времени и материалов, что снижало их прибыли. Декоративные элементы, колонны, фронтоны — всё это удорожало строительство без «функциональной» отдачи. Проще и выгоднее было строить бетонные коробки.

— Это ничего не меняет! — взвизгнул прокурор. — Подсудимый нарушил закон, испортил муниципальное имущество!

— Позвольте мне перейти к сути защиты, — Стремянников достал новую папку. — Согласно статье 247 Градостроительного кодекса, временные декоративные конструкции, не наносящие ущерба основному строению, не являются порчей имущества.

— Но он залил здание гипсом! — возмутился прокурор.

— Гипсовые элементы крепились на специальный состав, позволяющий снять их без повреждения фасада. Вот заключение независимого эксперта. Более того, сам господин Бизюкин в своём выстулении указал, что планирует «демонтировать» украшения, а не «восстанавливать» здание. Демонтаж подразумевает удаление чего-то съёмного.