Защитник для чужой невесты - Орланд Лилия - Страница 10

– У меня тоже! – Фелиция капризно бросила вилку.

Вилка звякнула о тарелку и упала на скатерть, оставляя на той очередное пятно.

Я промолчала. Только отметила себе еще одно дело: замочить скатерть в щёлоке, чтобы Табите было проще отстирать. Всё же это моя последняя ночь дома, надо успеть переделать как можно больше дел.

– Посмотри, как она ест, – продолжила мачеха, подперев щеку кулаком, – изящно, не спеша, отрезает ножом маленькие кусочки. Учись, пока она тут. А ты своей неуклюжестью вся в отца!

Я постаралась не реагировать на откровенные комплименты. Эмма часто меня хвалила и восхищалась тем, что я считала самым обычным: прямой осанкой, манерами, умением петь, терпением и заботой о ближних. Но ведь она сама научила меня половине из этого! А вторую половину вдолбила гувернантка мадам Изольда.

Однако по части Фелиции, мачеха была права. Ей, словно в насмешку, досталась коренастая фигура и буйный нрав отца.

– Ой, и ничего там изящного нет, – фыркнула Фелли. – Подумаешь, я тоже так могу, когда захочу. Перед кем сейчас ломаться? Дракон-то ушел!

Она отодвинула тарелку и поднялась:

– Пойду спать, а то глаза слипаются.

– А посуда? – откликнулась я.

– Утром помою. Грязные тарелки никуда не сбегут.

Эмма только вздохнула, глядя вслед дочери:

– Кажется, я воспитала настоящую эгоистку.

Потом перевела взгляд на меня:

– Не представляю, что будет, когда ты уедешь.

– Хорошо все будет, – я постаралась улыбнуться, хотя кончики губ никак не желали смотреть вверх. – Идите и вы спать, матушка, я тут сама всё уберу.

– Да, ты никогда не была похожа на своих сестер. Думаю, в тебе это все от матери. Твой отец о ней ничего не рассказывал и все портреты то ли спрятал, то ли уничтожил. Когда я пришла в этот дом, тут не было ничего, что напоминало бы о его первой жене. Кроме тебя, конечно.

Она улыбнулась своим мыслям. Потом продолжила:

– Знаешь, я же понимала, какой он. Грубый, ревнивый, невежественный. Но мои родители видели только его земли и эту усадьбу. Моего мнения никто не спрашивал. Я боялась, что наплачусь с ним, хотела сбежать… Однако увидела тебя, совсем крошку. А ты посмотрела на меня своими огромными голубым глазищами – и все, я пропала. Поняла, что не смогу уйти, так и осталась.

Я, притихнув, слушала ее откровения. Обычно Эмма не любила вспоминать прошлое. Лишь как-то оговорилась, что была лишней в своей семье. Так же, как и я, дочерью от первого брака.

– Ладно, – произнесла она, тяжело поднимаясь. – День был длинным и нервным, мы все измучились. Иди и ты спать.

Я покачала головой:

– Завтра отосплюсь в карете. За меня не переживайте.

Прибрав со стола и вымыв посуду, я устало вытерла руки и сняла с себя фартук. Зажгла свечу и, выйдя из кухни, направилась к лестнице.

Спать хотелось неимоверно. Глаза слипались.

Но не успела я поставить ногу на первую ступеньку, как в дверь постучали.

***

Кто это может быть?

В такое время нежданный визит не мог обещать ничего хорошего.

– Леди Хлоя, – сквозь стук донесся приглушенный дверью мужской голос, – прошу, помогите!

– Гаспар?

Я поспешила к входной двери.

Будить никого не стала. Зачем? Гаспар Берантье точно не тот человек, который будет желать мне вреда. А терять время, пока он стоит под проливным дождём, освещаемый вспышками молний и оглушаемый грохотом грома, тоже нет смысла.

Отодвинув засов, я потянула ручку. Но порыв ветра ударил в дверь, распахивая ее настежь, да так, что огонек на моей свечке погас.

Очередная вспышка осветила закутанную в плащ фигуру.

Прежде чем я сумела сказать хоть слово, мужчина бухнулся на колени.

– Леди Хлоя, прошу, помогите, – прохрипел, протягивая ко мне руки. – Ильза разродиться не может.

– Разродиться? А повитуха? Она пришла?

– Да, еще утром пришли с помощницей. Только ничего сделать не могут. Говорят, ребеночек лежит неправильно, а повернуть нельзя. Пуповина… – Гаспар осекся, захлебнувшись коротким рыданием, – пуповина задушит!

Видеть его рыдающим на коленях было невыносимо. Сердце сжалось от боли.

– Заходи, – я посторонилась.

Гаспар был нашим вилланом. Одним из немногих, кто не ушел и продолжал упорно возделывать свой надел.

Его жена уже рожала. Я хорошо ее помнила: широкобедрая, налитая молодка, похожая на сдобную булочку. Родив первенца, она подрядилась кормить еще двух чужих малышей. Их матери были из города, скорее всего, незамужние. Потому и скрыли детей в нашей глубинке.

Однако Ильзе за это исправно платили. Денег хватало, чтобы держать дом в чистоте, корову с теленком, десяток куриц и несколько акров земли. Еще и налог платить нам с урожая.

– Жди здесь, – велела я, быстро ныряя под лестницу.

Там накинула старый кожаный плащ с капюшоном и сунула ноги в сапоги. Не хотелось бы слечь с горячкой и опоздать на собственную свадьбу.

Гаспар ждал меня там же, на пороге, переминаясь с ноги на ногу. С мужчины натекла целая лужа воды, но он этого, казалось, вовсе не замечал. Его лицо было измученным, в глазах застыл страх.

Свою жену он любил и, если пришел сюда в такой ливень, значит, всерьез боялся ее потерять.

– Идём, – я пропустила его вперёд, вышла и захлопнула дверь.

Дом продолжил безмятежно спать.

А я поспешила вслед за мужчиной по размытой ливнем тропинке.

Идти было трудно. Гаспар не принёс с собой фонаря. Да и особого смысла в нём не было. Дождь хлестал с такой силой, что залил бы огонёк через несколько минут.

Снег, который еще два дня назад лежал тонкой корочкой, сейчас превратился в топкую грязь. Сапоги скользили, ветер рвал полы плаща, но мы продолжали идти.

Путь до деревни занял в два раза больше времени, чем обычно. При том, что Гаспар спешил. Спешила и я, понимая, что Ильза может просто не дождаться помощи.

Но роженица была ещё жива. Лежала на сбитых простынях, пропитанных её потом и кровью, и хрипло дышала. Замутнённый болью взгляд блуждал по потолку. Вряд ли несчастная осознавала, что здесь происходит.

На мой вопросительный взгляд деревенская повитуха печально покачала головой. Она ничем не могла помочь. Только облегчить последние страдания. Ильза умирала. Как и ее ребёнок.

Мне хватило поверхностного осмотра, чтобы это понять. Ребенок лежал поперек прохода, пуповина несколько раз обвила его шейку. По ауре матери и дитя уже расползались черные метки смерти.

– Тут ничего не сделать, леди, – вздохнула повитуха. – Или мать спасать, или дитя, третьего не дано.

– Нет! – через силу прохрипела роженица. Ее пальцы судорожно мяли сбившуюся простыню. – Ребенка! Спасите ребенка!

– Жену мою спасите, леди Хлоя, – Гаспар снова бухнулся на колени.

Стук был таким громким, что я поморщилась:

– Успокойся, а то мне потом еще трещины на твоих коленях придется лечить.

Сдаваться, как повитуха, я не собиралась. Пока мать и ребенок живы, есть шанс спасти их обоих.

Я опустилась на колени у кровати, задрала пропитанный кровью подол роженицы и положила обе ладони на вздутый живот. Почувствовала, как через руки к Ильзе устремляется целебная сила. В ответ мое тело наполнилось ноющей болью.

Сначала она была еле заметной. Но чем больше я отдавала сил, тем тяжелее мне становилось дышать. Через минуту над верхней губой выступил пот, в глазах потемнело. Однако я не обратила внимания. Это был привычный симптом.

Гораздо больше меня волновало, что дыхание женщины постепенно выравнивается, а на ее мертвенно-бледные щеки понемногу возвращается румянец.

Сердце ребеночка тоже забилось увереннее.

Что ж, значит, я не зря сюда пришла. Если Всемогущий позволит, спасу обе жизни.

Мимо воли почувствовала, что улыбаюсь. И продолжила отдавать свои силы.

Так уж устроена светлая магия в нашем мире. Ее нет ни в воде, ни в земле, ни в воздухе, ни в растениях или животных. Она есть только в особенных людях, пробуждается во время взросления и кормится их жизненной силой. А еще передается по наследству, но не всегда. Поэтому ни один маг не может быть точно уверен, что его ребенок тоже станет магом. Были случаи, когда дар пробуждался через три поколения.