Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ) - Тарасов Ник - Страница 49

— Я всё сказал! Всё! Ты же… ты же обещал… воду… ногу…

— Обещал, — кивнул я. — Игнат, дай ему воды. И перевяжи ногу. Чтобы до утра дожил.

Пленный выдохнул с облегчением.

— А утром?

Я посмотрел на него сверху вниз.

— А утром ты расскажешь то же самое уряднику. Официально. В присутствии свидетелей. И подпишешь протокол.

— Н-не подпишу… — он снова замотал головой. — Рябов меня убьёт… он же узнает…

— Узнает, — согласился я. — Но не сразу. А у тебя будет фора. Я дам тебе денег на дорогу и отправлю подальше отсюда. В Тобольск. В Томск. Куда скажешь. Там ты растворишься. Или не подпишешь. И тогда я тебя здесь закопаю. Рядом с твоими дружками. И Рябов тоже не узнает. Выбирай.

Он замолчал. Но я видел по его глазам, что выбор уже сделан. Страх перед смертью здесь и сейчас всегда сильнее страха перед местью в неопределённом будущем.

Я отошёл от него и окликнул Егора. Рыжий детина подошёл, вытирая руки о штаны — он только что закончил волочь трупы.

— Раненые где?

— В срубе. Марфа с ними возится.

Я пошёл туда. В полумраке, освещённом только одной коптилкой, на лавках лежали двое. Один — Семён, с которым я начинал. У него была рваная рана на плече — и само плечо сломано. Марфа как раз заканчивала перевязывать его. Её руки были в крови по локоть. Семён был в сознании и даже пытался шутить, матерясь сквозь зубы.

— Живой, командир, — просипел он. — Только вот рука теперь, кажись, только для почёсу годится.

Я положил руку ему на здоровое плечо.

— Ничего, Семён. Выдюжишь.

Второй был молодой парень, Тимоха, один из тех, кто присоединился к нам позже. Он лежал без сознания, бледный, как полотно. Нога его, попавшая под горящее бревно, представляла собой страшное месиво из обожжённой плоти и раздробленных костей. Марфа покачала головой.

— Плохо с ним, Андрей Петрович. Нога… она вся раздроблена, обожжена. Если заражение пойдёт…

Я подошёл ближе, отстранил её и осмотрел рану. Нога была вздутой, почерневшей. В XXI веке его бы спасли. Операция, антибиотики, капельницы. А здесь… здесь я мог только облегчить его уход.

— Марфа, — сказал я тихо. — Готовь настой мака. Покрепче. Чтобы боли не чувствовал.

Она кивнула, понимая, что это означает.

Я вышел из сруба. Снаружи уже темнело. Небо над обгоревшим лесом было затянуто серыми, тяжёлыми тучами, но кое-где пробивались яркие, безразличные звёзды. Пахло гарью, кровью и усталостью.

Игнат подошёл ко мне.

— Что с мальцом?

— Не жилец, — коротко ответил я. — К утру, может, отойдёт. А может, промается ещё день-два.

Он помолчал.

— У нас ещё легко отделались, командир. Два раненых, один из них при смерти. А могло быть куда хуже.

— Знаю.

— Что дальше?

Я повернулся к нему. Я смотрел на выжженную землю вокруг моего лагеря, на свою измотанную армию, на умирающего в лазарете парня, и во мне закипала холодная, расчётливая ярость.

— Дальше — война, Игнат. Настоящая война. Рябов первый раз ударил в открытую. И проиграл. Но он не из тех, кто сдаётся. Он соберёт новых людей. Много людей. И ударит снова. Сильнее.

— Мы готовы.

— Да, готовы. Отбиться ещё раз. Может, два. Но потом кончатся порох, пули, силы. Обороняться можно долго. Но войну оборона не выигрывает.

Игнат прищурился.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что настало время не ждать, пока он придёт к нам. А пойти к нему самим.

В его глазах вспыхнул хищный огонёк.

— Наконец-то, — выдохнул он. — Когда?

— Скоро. Но сначала мы сделаем вот что.

Я подозвал всех, кто мог стоять на ногах. Они собрались у обугленных ворот, грязные, измотанные, но живые. И в их глазах горело то, что не загасить никаким огнём. Ярость.

— Сегодня, — начал я, — мы отбились. Мы доказали, что нас нельзя взять голыми руками. Что мы не стадо овец, а волчья стая. Рябов получил свой ответ. Семнадцать трупов — вот наш ответ.

По рядам прошёл злой, удовлетворённый гул.

— Но это только начало. Он придёт снова. С большими силами. И мы должны быть к этому готовы. Поэтому слушайте приказ. Завтра на рассвете Игнат с тремя бойцами берёт пленного и везёт его к уряднику. Пусть тот даст показания. Официально. Под протокол.

— Да урядник же куплен Рябовым! — возмутился Егор. — Он эти показания в печку кинет!

— Кинет, — согласился я. — Но не сразу. Сначала он струсит. Побежит к Рябову советоваться. И это даст нам время. А главное — он будет знать. Он будет знать, что у нас есть свидетель. Живой. Который может дать показания не только ему, но и кому-то повыше. И это его напугает. А испуганный чиновник — это уже не инструмент, а обуза.

Я обвёл их взглядом.

— Наша задача — разрушить паутину Рябова. По ниточке. Урядник — первая ниточка.

— А дальше? — спросил Михей.

— А дальше мы бьём по его деньгам. Игнат, когда вернёшься от урядника, соберёшь всех волков. У меня для вас будет особое задание. Опасное. Но если получится — мы подорвём Рябова изнутри.

Утро началось с похорон. Молодой парень Тимоха умер перед самым рассветом, так и не приходя в сознание. Марфа закрыла ему глаза. Мы завернули его в чистую рогожу и закопали за частоколом, на небольшой полянке. Я хотел сказать что-то, но слова застряли в горле. Что я мог сказать? Что он умер за наше дело? За нашу артель? Он умер, потому что я втянул его в войну с человеком, против которого у нас не было шансов. Он умер из-за меня.

Елизар, почувствовав моё состояние, тихо прочёл заупокойную молитву. Его глубокий, старческий голос плыл над свежей могилой, и мужики молча стояли, сняв шапки.

Когда закончили, я подошёл к Марфе.

— Как Семён?

— Переживёт, — коротко ответила она. — Рука болеть будет, но работать сможет. Повезло ему.

Игнат собрал своих людей. Трое волков — Лысый, Сыч и ещё один, кряжистый детина по кличке Кремень — уже сидели на телеге. Пленного вывели. Он ковылял, опираясь на палку, но глаза у него были осмысленные. Он понимал, что везут его не на казнь, а на шанс.

— Помни, — сказал я ему на прощание. — Ты рассказываешь всё, что знаешь. Но ничего не выдумываешь. Только факты. Понял?

— Понял, барин.

— Я не барин. Я Андрей Петрович. И если ты выживешь, если сумеешь уехать подальше — живи нормально. Работай. Не убивай. Тебе дан второй шанс. Не слей его.

Он кивнул, не в силах говорить. Залез в телегу. Игнат хлестнул вожжами, и телега покатила прочь.

Оставшиеся дни были похожи на затишье перед бурей. Мы чинили частокол, латали крышу казармы, готовили новые ловушки. Я лично проверял каждый самострел, каждую растяжку. Я знал, что следующая атака будет не такой топорной. Рябов вложил в этот налёт деньги и людей. И потерял и то, и другое. Он будет бесится. А бешеный враг опасен вдвойне.

На третий день вернулся Игнат. По его лицу я сразу понял, что новости плохие.

— Рассказывай, — велел я, усаживая его в конторе.

— Урядник показания принял, — начал Игнат, наливая себе воды из кувшина и жадно её глотая. — Слушал, морщился, но записал. Пленный подписал. Два свидетеля были — местный поп и писарь. Всё по закону. Но как только мы вышли, урядник прямиком к Рябову. Мои люди видели. Он сидел там два часа. Вышел бледный, как смерть.

— Значит, Рябов его прижал.

— Не только. Мы отправили его на восток, как ты велел. Но стоило тому отойти версту, как на него напали. Прямо на дороге, средь бела дня. Трое. Один из них был Хромой — я его повадку узнал. Они зарезали пленного. На наших глазах. Мы даже десяток шагов не успели сделать в его сторону, как напавшие снова скрылись в лесу.

Я медленно выдохнул. Рябов действовал быстро и жёстко. Убрал свидетеля. Запугал урядника. Теперь протокол с показаниями мертвеца не стоил даже бумаги, на которой был написан.

— Война, значит, — пробормотал я.

— Да, командир. Война.

Той же ночью я собрал свой военный совет. Игнат, Елизар, Егор и Михей. Четверо, которым я доверял больше всех.