Бастард Александра 2 (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus" - Страница 8

— Скоро вечер, а в темноте переправляться через реку никто не будет. Считаю, Гекатей выведет свое войско в долину утром, чтобы переправиться засветло. — Он еще раз посмотрел на солнце, потом на меня и добавил: — Нам бы тоже надо вставать на ночлег.

Глава 4

Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, конец июля 318 года до н.э.

Солнце еще не поднялось над цепочкой гор на горизонте, когда дозорный уже разбудил меня.

— Вставай, Геракл! Наемники заходят в долину.

Вскакиваю как на пружине. Вокруг меня уже суета, посыльные снуют туда-сюда, а бойцы седлают коней и строятся по илам на опушке леса. Быстро цепляю пояс с мечом и беру в руки секиру.

Тут надо сказать, что с этим оружием я тренируюсь последние полгода. Почему я вдруг, так внезапно, решил дополнить свой арсенал? Да все просто! Как всегда, помог случай! На одном из занятий с катафрактами я в очередной раз не без гордости отметил, что моих всадников не пробить существующим ныне оружием. Подумав так, я тут же взглянул на ситуацию с другой стороны и спросил себя: «А чем ты будешь пробивать тех же тяжелых гетайров?» И тут мои знания военной истории подсказали, что в столкновении двух тяжело бронированных всадников лучшего холодного оружия, чем секира, придумано не было.

Поскольку такой тяжелый двухсторонний топор на длинной рукояти для местных — оружие непривычное, да и дорогое, я пока не включил его в стандартное вооружение.

«Для начала, — подумалось мне тогда, — попробуем в единственном экземпляре, а там видно будет!»

Сейчас, стоя в полном вооружении и с секирой в руках, я вскидываю взгляд в поисках Гуруша.

Он еще только подходит, держа в поводу двух лошадей — Софоса и Аттилу.

— Кого седлать, молодой господин? — с свойственной ему вальяжной медлительностью спрашивает он, и мне очень хочется дать ему затрещину.

«Его преподобие Гуруш интересуется! — со злым сарказмом передразниваю его про себя. — Кого седлать? А если бы сейчас реально каждая секунда была на счету⁈»

Вслух же только вздыхаю и киваю на молодого трехлетнего жеребца.

— Аттилу седлай!

Софоса отправлять в бой нельзя, он для этого слишком мудр и философски настроен. Другое дело — жеребец со странно звучащей для греко-македонского уха кличкой Аттила! Это я его так назвал, потому что он молод, горяч и зол как черт. Ему в драку самому хочется, даже понукать не надо. Аттила — чистокровный ахалтекинец, но рожденный в моей конюшне. Это тоже своеобразное достижение, стоившее мне немало сил и золота!

С того самого дня, когда мне повезло купить пару жеребцов этой породы, я ставлю только на их разведение. По сути, это единственная крупная порода лошадей в этом времени; все остальные, по меркам двадцать первого века, — какие-то недомерки, ростом с пони и выглядят как пони! Разве что арабская и нисейская породы еще недурны, но тоже уступают ахалтекинцам в росте. Я плачу втридорога за каждого чистокровного жеребца, и их везут специально для меня с восточного побережья Каспия, с того места, что когда-то назовут Туркменией.

Гуруш неторопливо, но обстоятельно седлает жеребца, а я, глядя на его размеренные движения, думаю, что надо бы взять в стремянные кого-нибудь поживее. Тут, правда, та же напасть, что и с Софосом. Аттила хоть и не философ, но капризов у него не меньше! Ему тоже не все равно, кто за ним ухаживает. Он с самого рождения признает только меня и Гуруша, и никого другого даже к стойлу не подпускает. Я же говорю, зол как черт!

Подумав, что Аттилу я ни за что не отдам и придется все же терпеть Гуруша, решаю не ждать и отправляюсь на своих двоих в поисках Энея или Патрокла. Нахожу их обоих стоящими у кромки леса.

Подхожу ближе, и после приветствий Эней показывает на противоположный край долины.

— Как я и говорил, Гекатей начал движение с рассветом.

Смотрю туда, куда он указывает, и вижу крохотные прямоугольники марширующей пехоты. Они выходят из леса на дальнем восточном склоне и движутся по дороге к реке. Лучи встающего солнца отражаются в начищенной бронзе, а поднятые вверх наконечники длинных пик плывут в облаке пыли, как торчащие вершины мертвого леса.

Я смотрю на них, а Эней продолжает:

— Думаю, нам надо выдвинуться к реке и атаковать, как только переправится первая синтагма. Скинем ее обратно в воду, и это надолго отобьет у воинов Гекатея желание перейти реку.

Пока грек говорит, я думаю о том, что он прав, только если главная и единственная цель для нас — задержать наемников. У меня же в голове крутятся совсем другие мысли.

«Вон шагает уже нанятое, вооруженное, но совершенно бесхозное войско! — говорю я себе, глядя вдаль. — Надо бы прибрать его к рукам! Но как⁈»

Я понимаю, что этим воинам, как и их командиру, много чего пообещали. Еще больше они рассчитывают получить, взяв Пергам на щит. Сейчас они ослеплены посулами и надеждами поживиться в захваченном городе; уговорить их вернуться к исполнению взятых на себя обязательств практически невозможно. Чтобы в головах этих воинов просветлело и появились трезвые мысли, одних слов маловато. Нужно задать им хорошую трепку, такую, чтоб проняло, чтоб до кровавых соплей, — тогда можно будет с ними разговаривать.

«Если загнать их на ту сторону реки, — продолжаю размышлять я, — то это их задержит, но в целом мало что изменит. Их вожди продолжат промывать им мозги, кормить обещаниями и призывать к походу на Пергам. Они начнут искать пути обхода, пробовать пробиться в лоб и так далее. Если им этого не удастся, то через какое-то время, когда им жрать станет нечего, они поймут, что сглупили. А если все же удастся прорваться⁈ Их больше, чем нас, в четыре раза; нам просто физически не уследить за всем. Какие-то отряды прорвутся, зайдут нам в тыл, и тогда придется отходить к Пергаму, а там уж запах близкой добычи окончательно сведет наемников с ума!»

Понимаю, что доводить до этого нельзя; наоборот, мне нужно, чтобы наемники как можно быстрее протрезвели и вспомнили о чувстве долга и обязательствах. То бишь о том, что служить надо тому, кто им платит, а платит им город Пергам, другими словами — «мой дорогой дядюшка» Шираз.

«Надо не просто остановить наемников, а устроить им настоящий разгром. — Ставлю окончательную точку в своих размышлениях. — Тогда осчастливленный город Пергам будет рад отдать мне остатки этого отряда, а я взамен пообещаю увести опасный контингент подальше от города. Думаю, пергамцы будут настолько рады избавиться от опасного соседства, что будут готовы даже доплатить за это!»

Эней уже закончил говорить, а я все еще молчу в задумчивости, и он трогает меня за плечо.

— Так что ты думаешь, Геракл?

Чувствую, что мое решение им не понравится, и тем не менее огорчаю их обоих.

— Я думаю, что мы не будем мешать и дадим им полностью переправиться на западный берег.

Эней впивается в меня непонимающим взглядом, и я разъясняю:

— Что сделает Гекатей, увидев на горизонте наши конные сотни? — спрашиваю я и устремляю взгляд на Патрокла.

Тот отвечает не думая:

— Выстроит фалангу так, как его учили. У него под рукой полноценный таксис в сто двадцать пять лохосов (лохос — ряд в шестнадцать воинов) — и сотня тяжелых гоплитов. Значит, построит фронт в семь синтагм (синтагма — квадрат 16 воинов на 16), а гоплитов отведет в резерв на правый фланг и будет ждать нашей атаки.

Бросаю довольный взгляд на Энея:

— Ну вот, что тебе еще надо⁈ Они будут стоять и ждать, а мы проделаем с ними то, что не так давно демонстрировали Эвмену.

Грек, нахмурившись, молчит, зато я слышу голос подошедшего со спины Экзарма:

— Я за!

Поворачиваюсь назад и упираюсь в сияющую физиономию массагета.

— Дозволь мне повести воинов! — Раскосые глаза массагета засветились беспощадной решимостью. — У меня давно уже руки чешутся!

Тут он зыркнул на Энея и Патрокла:

— Показать кое-кому, что такое настоящая конница!

Было понятно, что это привет из прошлого, и массагет имеет в виду всех греков и македонян вместе взятых. Македонец Патрокл тут же завелся в ответ: