Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Обезьяны, человек и язык - Линден Юджин - Страница 23


23
Изменить размер шрифта:

Тем не менее при всей своей мощи шимпанзе видят в Роджере Футсе и докторе Леммоне доминирующих особей. Уошо, например, много сильнее Роджера; однако, она не только признает его превосходство, но и неподдельно пугается, когда он сердится. И причина тут не в том, что она переоценивает его силу, – Роджер заметил, что, борясь с ним, Уошо бывает гораздо осторожнее, чем когда она возится с другими шимпанзе. Эта ее осторожность связана скорее с уважением и привязанностью, которую испытывает любое социальное животное к старшему члену сообщества, опекающему и заботящемуся о всех остальных.

До недавнего времени Футс жил по соседству с Уэйном Уэлсом, олимпийским чемпионом 1972 года по вольной борьбе. При весе в 73 килограмма Уэлс, человек очень ловкий и сильный, лучше кого бы то ни было в мире владеет стилем борьбы, наиболее подходящим для того, чтобы иметь дело с шимпанзе. Некоторое время Роджера занимала мысль пригласить Уэлса в институт поиграть с шимпанзе, чтобы посмотреть, как они воспримут его, более других людей сравнимого с ними в силе. Однажды Футс и Уэлс обсудили эту идею, и Уэлс уклонился от приглашения. Он решил, что шимпанзе, не зная правил борьбы, может повести себя неконтролируемым образом и покалечить самого себя или его. Осмотрительность, проявленная олимпийским чемпионом, делает еще более впечатляющим мужество таких людей, как Джейн Гудолл, которая постоянно живет среди диких шимпанзе.

Перепачканные, мы с Футсом покинули корпус для взрослых шимпанзе. Дом доктора Леммона, неопределенный по форме, одним крылом примыкал к корпусу, где содержались шимпанзе, другое – выходило на главный двор фермы, окруженный навесами и клетками.

Кроме шимпанзе в институте живет множество других животных. Сразу же за двором на лугу под сенью дубов находится комплекс открытых вольер со свинохвостыми и медвежьими макаками. Среди хозяйственных построек и амбаров, опоясывающих двор, стоит длинный металлический навес, с одной стороны которого расположен ряд переносных клеток, где содержатся три сиаманга, самка мандрила и около десятка саймири. Сиаманг – это некрупный, покрытый мягким мехом примат, в некоторых отношениях сходный как с человекообразными, так и с другими обезьянами и относимый к низшим человекообразным обезьянам.

Мы направились к клеткам. При нашем приближении один из сиамангов прижался спиной к решетке клетки и потребовал, чтобы его почесали. Я услужил ему, как мог, после чего сиаманг в знак признательности начал «искать» в волосках моей руки своими маленькими изящными ручками. «Искание», или груминг, является проявлением важной биологической функции, поскольку освобождает колонию приматов от паразитов; кроме того, груминг несет также важные социальные функции, ибо способствует тому, что обезьяны в колонии держатся вместе, постоянно составляя компанию и оказывая помощь друг другу. Отвергнутый партнером по грумингу маленький сиаманг чувствует себя одиноким и беззащитным.

Такое состояние одиночества составляет одну из нелингвистических проблем, возникших перед Уошо. Рассмотрим, например, наши представления о социальных механизмах и подкрепляющем их чувстве взаимосвязанности индивидов. На нижнем конце шкалы социальной организации находится колония термитов, существование которой зависит от добросовестного выполнения различными членами колонии стоящих перед ними специальных задач. Термиты не «обучаются» выполнению своих специфических функций, напротив, они ведут себя в соответствии с заложенными в них генетическими инструкциями. Любой отдельно взятый термит представляет собой лишь составную часть некоего целого, а именно – колонии. В результате изучения таких колоний один из первых этологов, Эжен Маре, пришел к заключению, что так называемая «душа», или «разум», термита является свойством не отдельной особи, а колонии в целом. Отдельный термит представляет собой «клетку», тогда как колония – это организм; и именно колония является объектом действия естественного отбора. Таким образом, давление отбора на колонию определяет генетическую историю особей, ее составляющих.

В то время как термиты проявляют сильную генетическую предрасположенность к правильному поведению в отношении отдельных членов колонии и сообщества в целом, у организмов более сложных такая предрасположенность менее жестко определена. Человек, выбирая линию поведения в отношениях с окружающими его людьми, проявляет большую гибкость, чем термит, и в силу этого оказывается способным к восприятию таких концепций, как «золотое правило», по которому с другими надо поступать так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, – концепций, позволяющих поддерживать правильные отношения со своими ближними. Определенная гибкость поведения присуща в различной степени и другим млекопитающим; возникает естественный вопрос, обладают ли они также такими чувствами, как ответственность или альтруизм по отношению к сородичам. До экспериментов с Уошо наиболее вероятным был отрицательный ответ на этот вопрос, поскольку понятие ответственности ограничивалось рамками понятий, относящихся к разуму и языку. Эти категории в свою очередь традиционно считались исключительной принадлежностью человека. Уошо и ее товарищи по колонии вынуждают нас пересмотреть понятия ответственности и социальных механизмов, присущих как людям, так и животным, а также влияние, которое эти механизмы оказывают на поведение.

Если мы наделяем шимпанзе способностями, необходимыми для овладения языком, то должны ли мы при этом признавать за шимпанзе и все прочие сопутствующие языку свойства, которые признаем за собой? Если шимпанзе может, пользуясь символами, воспринимать собственный жизненный опыт независимо от себя, может ли он также воспринимать себя отдельно от своих сородичей или ставить себя на их место?

Я спросил Футса, замечал ли он у своих подопечных что-нибудь, напоминающее альтруизм. Он упомянул об одном происшествии, случившемся как раз в том помещении, которое мы сейчас осматривали. Водопроводная труба под потолком прохудилась, и струя воды хлестала в клетку павиана. Положение клетки не позволяло обезьяне дотянуться до пробоины и заткнуть ее или отклонить струю воды. Но павиан, сидевший в соседней клетке, мог достать повреждение, и когда Футс пришел, чтобы устранить неполадку, добрый сосед сидел, обхватив отверстие руками, так что струя не попадала на его товарища. Павиан мог просто заинтересоваться струей без всяких альтруистических намерений, а мог и попытаться помочь другому павиану. Приходится признать, что истолкование такого рода происшествий очень сильно зависит от угла зрения, под которым оно рассматривается.

Под тем же металлическим навесом, где жили сиаманги, саймири и мандрилы, помещалась и площадка для обучения амслену. Здесь был оборудован помост для наблюдателя, фиксирующего жесты, которыми обмениваются шимпанзе. В более естественных условиях, например на острове, Футс пользовался еще и видеомагнитофоном для фиксации поведения обезьян.

Примерно в ста метрах к востоку от главного двора находится небольшое озеро с тремя искусственными островками. На этих островках размещены три колонии приматов. Небольшие участки суши, на которых обитают обезьяны, отгорожены от остальной территории лишь водой – более естественной преградой, чем железные решетки. Один из островков зарос травой; на нем водружены два высоких шеста, соединенных веревкой и доставляющих массу удовольствий маленькой колонии обезьян Нового Света – капуцинам. Второй островок в этом архипелаге имеет площадь всего около двух тысяч квадратных метров. В отличие от предыдущего он густо зарос тополем и ивой, создающими удобное местообитание для живущих на деревьях гиббонов. Из всех приматов гиббоны, пожалуй, лучше всего приспособлены к древесному образу жизни. Они проносятся сквозь тонкие ветви деревьев быстрее, чем человек, бегущий по ровному месту, и сохраняют равновесие, координацию движений и присутствие духа, которые сделали бы честь любому исполнителю «смертельных трюков» на трапеции.