История Туманной Розы - Данберг Дана - Страница 1

Дана Данберг

История Туманной Розы

Глава 1

Разбудил меня плач. Детский плач! Я поморщилась, отмахнулась от какой-то назойливой мошкары и открыла глаза.

Надо мной было яркое голубое небо с фиолетовыми прожилками. Никогда такого не видела, похоже на северное сияние, только днем и фиолетовое. Небо совсем не было похоже на ноябрьское, вчера только над городом нависали тяжелые свинцовые тучи, обещали снег. Вчера?

Я даже удивилась своим мыслям. То, что произошло… Смерть моей дочери, давно ожидаемая, но все равно болезненная… Когда это случалось? Вчера? Все ощущалось хоть и четко, но как будто отдаленно. Психика защищает от тяжелых воспоминаний, я слышала, что такое бывает. Доктор сообщил мне плохие новости, потом помню, как раскаленное сверло пронзило грудь, помню, как падала, как что-то кричал врач. Вероятно, у меня случился сердечный приступ. С момента родов, почти год назад, сердце пошаливало, надо было идти к врачу, но я так и не дошла. Дочь, из-за моего падения с лестницы на седьмом месяце, родилась нездоровой, нужно было заботиться о ней в первую очередь, а про себя подумать как-нибудь потом. Я понимала, что это все равно не надолго. Ей продлевали жизнь, сколько могли, но в некоторых случаях медицина бессильна.

Но это все было сейчас так далеко от меня! Я все помнила, но ощущалось это так, будто случилось не со мной. Я хотела этому удивиться, но и удивления не было.

Полежала еще немного, попыталась разобраться в своих чувствах, как учил психолог, к которому я ходила последние месяцы – не вышло. Чувства были какие-то смазанные, нечеткие, так что я решила это пока оставить до того момента, как пройдет первый шок от смерти Насти.

А пока мне надоело пялиться в голубое небо с дымкой и я решила привстать. Тем более что где-то рядом разрывался от плача ребенок. И почему его мать или медсестры не успокоят?

Стоп! Какое небо может быть в палате больницы?

Я резко села, от чего закружились перед глазами черные мушки. А проморгавшись, я аж совсем не по женски присвистнула. В моменты потрясений у меня иногда прорывается дворовое прошлое, да.

А мне было чему удивиться. Я сейчас сидела на поляне, вокруг меня шелестели от ветра зеленые-зеленые деревья, и трава рядом со мной была такого же насыщенного зеленого цвета. С голубыми прожилками. Никогда не видела растительности такого интенсивного, яркого цвета. Даже в тропиках такой нет. А еще эти бабочки, что летают вокруг… При желании, такие, наверное, и человека загрызут – они с кулак размером, примерно.

Тут чуть позади меня раздался опять детский рев. А обернувшись, я увидела в нескольких метрах от себя ребенка, наверное, около года от роду, который заливался криком в каком-то тряпье, лежа прямо на земле. Странно, что он никуда не уполз.

Мысли ворочались медленно, поэтому я сразу не отреагировала на детский плач, обернулась как в замедленной киносъемке, подумала, что наверное надо подняться и взять ребенка на руки, но далось это с трудом. Как будто мне было сложно двигаться, управлять телом, но все же через несколько минут возни мне удалось подняться.

– Ай! – вскрикнула я, наступив на левую ногу, приземлилась опять на траву.

Задрала платье и, приспустив чулок, осмотрела ногу – так и есть, лодыжка покраснела и опухла. Не перелом, наверное, но растяжение точно есть.

Чулок?! Только сейчас я обратила внимание на свою одежду. Я была в темно-синем длинном, до середины икры, закрытом платье, спереди был порядком замызганный передник, тоже длинный. Он был из какой-то грубой, серой ткани, но даже на ней были видны какие-то брызги жира, в общем, неприятное зрелище. Вот платье было чистое. На ногах у меня красовались кожаные, немного потертые, но вполне приличные ботинки явно ручной и довольно грубой работы. И да, серые шерстяные чулки крепились к ноге подвязками с тесьмой, весьма экстравагантными бантиками завязанной под коленями, даже не поясом.

Я такие только в музее видела, но никогда бы не подумала, что стану такое носить.

Начав подозревать нехорошее, я посмотрела на свои руки. Кожа на ладонях была нежной, не скажешь, что я много работала, но ногти неухоженные, даже, мне показалось, обгрызенные, без каких либо признаков маникюра. Но я никогда их не грызла и всегда делала гель-лак – работа с представителями крупных предприятий предполагала ухоженные руки. И да, ладони, пальцы были явно не мои, более тонкие что ли, и более молодые, без каких-либо признаков старения. А ведь мне тридцать семь, но этим рукам вряд ли дашь больше двадцати-двадцати пяти.

Это явно не мои руки! И в то же время мои, я их помню, я помню, как этими руками брала ребенка!

Я резко повернулась и, не решаясь встать на больную ногу, поползла к дочери. Да, дочери, которой недавно исполнилось десять месяцев, я это помнила. Но и свою прошлую жизнь я тоже помнила. И та, и эта сейчас были от меня равнозначно далеки. В отличие от Насти, моей девочки в той жизни, эта была здорова и радовала свою мать, ведь это было единственным поводом для радости, ярким лучиков в череде несчастий и сумрака.

Удивления от того, что я явно в другом теле и у меня две памяти не было. Совсем. Наверное, от того, что я понимала, что происходит и во мне еще осталась частичка ее эмоций. Нет, не души, та ушла, покинув это тело прямо на лесной поляне. И если бы я не вселилась, то Лия, так звали мою новую дочь, уже к утру была бы мертва, либо замерзла, либо ее съели бы лесные звери.

Шутка вселенной или чей-то умысел, но одновременно в небытие ушла душа Розы, а я умерла там и вселилась в ее тело здесь, получив второй шанс. И это совершенно дикое событие не всколыхнуло моих эмоций.

Ритуал, с помощью которого хотели лишить меня, точнее Розу, памяти пошел не по плану и стал разъедать не воспоминания, а душу. Ее потом переодели в одежды служанки и выгнали вон, надеясь, что когда она дойдет до города, если дойдет, учитывая этот лес, то уже ничего не будет помнить, даже имени дочери. Вот только у нее уходить стала не память, а душа.

Представить не могу, что чувствовала девушка, весьма сведущая в магии и понимающая, что они ошиблись, что если они с дочерью окажутся в лесу, то умрут обе. Вот только сделать она ничего не могла, а потом уже не хотела. Когда от души начинают отрываться и растворяться куски, уже ничего не хочется, уже ничего не важно. И она просто шла, механически переставляя ноги, а потом споткнулась и упала, но возможности подняться уже не было, душа почти пропала.

Я помнила это все в мельчайших подробностях, потому что память, как запись, как видео, продолжала писаться на жесткий диск в моей голове.

Наконец я доползла до Лии и взяла ее на руки. Симпатичная девочка, так похожая на Настю, посмотрела на меня своими голубыми глазами, сморщила носик и опять заголосила во всю силу своих легких.

– Так, не кричи. Что случилось? – тихо спросила я, начав укачивать ее на руках. Она была не мокрая, но стоило проверить все ли с ней в порядке. Все же я упала, а ребенок выпал у меня из рук. Хорошо еще, что я ее не придавила.

А еще стоило отсюда быстрее уходить. Вопреки красоте вокруг, магические лес – это не шутки, он таит много опасностей, тут много живности и не всегда она мирно настроена. Это не говоря про то, что стоило уйти как можно дальше от замка. А то как бы погоню не отправили, чтобы удостовериться, что мы погибли.

Так что я постаралась успокоить малышку. Наверняка она хотела есть, но перед ритуалом мне дали столько всякой гадости, чтобы он лучше сработал и чтобы я перестала сопротивляться, что лучше дочку молоком сейчас не кормить. Да и вообще, в ближайшее время не стоит. Память Розы, которую я ощущала как свою, об этом говорила весьма четко, хотя я и не знала точно, что было намешано в той отраве.

Я попыталась из тряпок, в которые была замотала дочь, и своего передника сделать что-то типа слинга, потому что чтобы хоть как-то передвигаться по лесу с поврежденной ногой мне нужны были обе руки. Вроде даже что-то получилось, Лию удалось надежно закрепить спереди, так что я с чувством выполненного долга похромала к деревьям.