Пятьдесят слов дождя - Лемми Аша - Страница 9

– Мы же разговариваем!

– Ну да. Но я не… я не должна здесь быть. Бабушка сказала, что нельзя с тобой говорить, пока ты ко мне не обратишься и… ну, ты не обращался. И мне нельзя без разрешения покидать мою комнату.

Акира уронил голову в ладони.

– Ох, черт.

Грубое слово застало девочку врасплох. Она тут же отпрянула, уверенная, что разозлила брата. Однако он даже не смотрел в ее сторону. Напряженно нахмурившись, он устремил взгляд в точку где-то за ее головой. Время от времени Нори разбирала обрывки его ворчания, например, непонятные слова «вспять» и «архаичный».

Не смея открыть рот, она ждала, когда брат к ней обратится.

После короткой паузы ее терпение было вознаграждено. Акира глубоко вздохнул и словно очнулся.

– Норико, – произнес он, – мир устроен не так.

Она склонила голову набок, ничегошеньки не понимая.

– Не так?

– Да. Тебе не требуется ее разрешение, чтобы со мной поговорить.

– Я знаю. Требуется твое.

– Все не… Нет, ты упускаешь суть.

Нори начала впадать в панику.

– Упускаю?..

И тут Акира сделал такое, к чему она была совершенно не готова. Он преодолел расстояние между ними парой ловких шагов и положил руку ей на плечо. Нори на мгновение вся одеревенела – а потом растаяла под прикосновением. Именно тогда она и решила, что любит брата.

– Тебе не требуется разрешение со мной говорить. Это глупо.

Нори слушала вполуха. Ее тело поглотило теплое обволакивающие ощущение.

– Хорошо, аники.

– И почему, черт возьми, тебе нельзя выходить из комнаты? Тебя наказали?

Разумеется, бабушка не объяснила Акире правила – его они не касались. И поэтому, излагая их список со всем достоинством, на которое была способна, Нори внимательно следила за реакцией брата. Выражение его лица менялось от изумления к негодованию.

– То есть старая карга не выпускала тебя из дома почти три года? Совсем? Даже на пару шагов за порог?

Нори покачала головой и прикусила губу.

– Поэтому ты пришла? Чтобы я как-то на нее повлиял?

Нори снова покачала головой. Чем больше она думала, тем больше понимала, что затея с самого начала была обречена на провал.

– Нет, аники. Я просто хотела с тобой поговорить.

Уголки губ Акиры изогнулись в улыбке.

– Поговорить со мной?

– Хай.

– Если не возражаешь, я хотел бы поспать.

Щеки Нори покрылись пятнами румянца. Она резко поклонилась и сбивчиво забормотала извинения, которыми не заработала ничего, кроме очередной усмешки. Нори подошла к двери, взялась за ручку.

– Близкие называют тебя Нори, да?

Она повернулась к брату, заодно обдумывая вопрос. Она не понимала, о каких таких «близких» идет речь, не знала, как они ее называют, но была совершенно уверена, что и не хочет знать. Бросив ломать голову, Норико решила просто-напросто ответить:

– Моя… наша мать называла меня Нори.

Акира бросил на нее короткий взгляд, после чего махнул рукой в знак того, что ей можно идти.

– Ну, хорошо. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, аники.

Когда два дня спустя бабушка решила наведаться без предупреждения, в предрассветные часы, Нори была уверена, что о ее непослушании стало известно.

Нори даже не расстроилась. Открыв глаза и увидев перед собой старуху в синей юкате, она попросту встала с кровати и низко поклонилась. В кои-то веки она не дрожала. Никакая порка в мире не заставила бы ее пожалеть о содеянном.

Губы бабушки были плотно сжаты, руки – сплетены, словно узловатые ветки дерева.

– Я обратила внимание, что… что ребенку… твоего возраста необходимо некоторое количество физических упражнений. Посему отныне тебе позволено спускаться в дом с девяти часов утра и до пяти часов вечера. Под постоянным надзором Акико. Ни при каких обстоятельствах ни к чему без разрешения не прикасаться. Не приставать к прислуге – у них нет времени на твои глупости. Устроишь беспорядок – я тебя накажу. Сломаешь что-либо – я тебя накажу. Попытаешься ступить за порог дома – я сниму с твоих ублюдочных костей кожу. Ты меня поняла?

Нори вскинула голову и в немом оцепенении уставилась на бабушку. Несмотря на угрозы, несмотря на чистую, неподдельную злобу, которая, надо признать, была для бесстрастной опекунши довольно странной, она услышала только одно.

– Я могу выходить?

Юко дернула бровью.

– В пределах названных правил. Тебе заранее сообщат, в какие дни разрешено заниматься физическими упражнениями.

Перевод: в дни, когда дедушка в столице. Многое в этом доме было выше понимания Нори, но она была на сто процентов уверена, что о новых обстоятельствах дедушка не осведомлен.

Нори потянула себя за жесткий локон, пытаясь не выдать зарождающееся внутри удовлетворение.

– Аригато годзаймас[7].

Пропустив любезность мимо ушей, бабушка развернулась и как можно быстрее ушла. Нори не могла не восхититься, какой бесшумной умудрялась быть бабушка, даже едва ли не выбегая наружу.

По прошествии часа вернулась Акико. Девочка чуть не швырнула книгу на пол – в таком исступлении она стремилась пересечь комнату.

– Мы уже идем?

– Да.

– А куда мы пойдем? – осведомилась Нори.

Если новообретенная самостоятельность не приведет ее к Акире, то в ней толку как в испорченной питьевой воде.

– Ваш брат, скорее всего, на кухне, маленькая гос-пожа.

Нори попыталась вызвать в воображении образ кухни, не смогла и выпятила нижнюю губу. Ее осенило: она никогда там не бывала, отсюда и пробел. Лишь смутное воспоминание из прошлого. Мать не любила готовить; почти каждый вечер она приносила домой еду в картонных коробочках. Лапша всегда была пересоленной, а рис – пересушенным. Зато память услужливо подсказала, что на кухне были муравьи, и мать опрыскивала их из бутылки с уксусной водой. Потом квартира пахла уксусом еще несколько дней.

Образы возвращались один за другим, словно предвещая появление нового кусочка головоломки, которую оставила ей мать.

Норико направилась к лестнице. Акико следовала за ней по пятам. Нори не запнулась ни на первой ступеньке, ни на второй, ни на третьей. Девочка маршировала вниз с целеустремленностью солдата. Все прежние колебания, казалось, растворились в воздухе.

Она спустилась так быстро, как могла, с оглядкой на беднягу Акико, чтобы та не запыхалась. Ступни вдруг вспотели, тогда Нори остановилась на лестничной площадке, стянула носки и протянула служанке. Акико молча взяла их и сунула в карман передника.

Спохватившись – а куда идти дальше-то, – Нори терпеливо дождалась, пока служанка укажет дорогу. Когда Акико взяла ее за руку и повела по длинным коридорам, Нори невольно обратила внимания на запахи дома.

В вазе на приставном столике из красного дерева стояли цветы. С белоснежными лепестками, с маленькой сливочно-желтой серединкой, пахнущие дождем. Нори охватило горячее желание провести по ним кончиками пальцев. Она много лет не видела цветы, даже не помнила, какие они на ощупь.

– Акико, а как они называются?

Служанка рассеянно оглянулась.

– Эти? Кику но хана. Хризантемы. Символ императорской семьи, ваших кузенов. Ваша бабушка всегда держит их в доме.

– Красивые. И благородные, да?

– Благородные.

– А бабушка – из императорской семьи?

– Да, маленькая госпожа. В ее жилах течет императорская кровь. Она очень этим гордится.

Нори смутно задалась вопросом, не означает ли это, что и в ее жилах течет императорская кровь. Вряд ли. Когда-то эту кровь в ней разбавили. Свели на нет, и поэтому все складывается сейчас как есть.

Кухня делилась на две половины. В первой теснились столешницы, плиты и духовки (аж три штуки). Две женщины, нарезавшие овощи, даже не подняли на вошедшую девочку глаз.

Вторая половина располагалась немного в стороне, окруженная большими окнами и стеклянной крышей. Тончайшие прозрачные занавеси взметались на легком ветру. Сквозь них сочился солнечный свет, и в его лучах плясали частички пыли. Там был круглый стеклянный стол с серебряным ободом, в центре которого стояла еще одна ваза с хризантемами; мягкие стулья с серебряными спинками и роскошными белыми подушечками. Стульев Нори насчитала шесть.