Пятьдесят слов дождя - Лемми Аша - Страница 15

Лето подходило к концу, дни стояли теплые и ветреные. Иногда Акира отменял одно-два занятия, чтобы выполнить кое-какие поручения или навестить друзей в Токио. Нори сидела у двери, пока он не возвращался. Ее постоянно терзал страх, что брат к ней не вернется.

Чтобы свести ее жалобы к минимуму, Акира подкупал сестру безделушками из города. Вернувшись из недельной поездки в Токио на конкурс скрипачей, он вручил ей плюшевого кролика. Акира отказался говорить, победил он или нет, однако Нори ухитрилась подсмотреть, как в его комнату принесли новый сверкающий трофей.

– Увидел его на витрине магазина, – сухо отметил брат, протягивая игрушку. – Последний в продаже, так что не потеряй, вряд ли смогу достать еще одного.

Плюшевый кролик был просто восхитителен, с белоснежным мехом и радостными черными глазами-пуговичками в форме полумесяца. Вокруг его шеи красовалась ярко-желтая лента, повязанная бантом. Присмотревшись, Нори различила вышитые на шелке крошечные солнышки.

Она назвала игрушку Шарлоттой, в честь героини «Оливера Твиста». Благодаря Акире, у которого с самого детства английский был вторым языком, Нори преодолела уже примерно три четверти этого произведения. Пока она оправлялась от болезни, Акира садился у ее постели и читал ей вслух.

С того дня Шарлотта сопровождала Нори повсюду. Когда девочка ела, крольчиха сидела под стулом. Когда шло занятие, Шарлотта занимала место на пианино. Ее улыбка была пришитой – а потому не исчезала, даже когда Нори запиналась, а Акира с отвращением кривился.

Как-то во время урока Нори пошутила, что, если Акира хочет добиться результата, надо попробовать ее лупить. Она ожидала услышать смех, но брат лишь тяжело на нее посмотрел.

– Она тебя бьет?

Нори мгновенно стало неловко. С равнодушным Акирой она еще могла иметь дело; серьезный был зверем совершенно иного рода.

– Ну… чуть-чуть.

Акира нахмурился и опустил чашку с чаем на приставной столик.

– Часто?

– Каждую… неделю. Ничего страшного, правда.

Акира потребовал подробностей, и Нори пришлось рассказать ему о визитах бабушки и порке, которая неизбежно за этим следовала. Нори рассказала все – в том числе и о специальных ваннах, предназначенных для химическог-о осветления кожи. Акира слушал с суровым лицом.

– Это больше не повторится, – произнес он, сунув ей в руки еженедельное задание – четыре произведения, которые нужно выучить наизусть и сыграть. – Здесь Брамс. Ты с ним еще не знакома. Его стиль покажется тебе трудным, но я ожидаю, что ты его все равно освоишь. Ясно?

– Постараюсь, аники.

– Я сказал не постараться, а освоить. И продолжай играть пьесу, которую я дал тебе на прошлой неделе. Я скоро вернусь.

– А какую именно?

Акира пожал плечами. Было ясно, что его внимание уже сосредоточилось на чем-то ином.

– Любую. Они все вышли ужасно, тебе есть над чем потрудиться.

Нори не стала гадать, что Акира намерен сделать. Он делал то, что хотел и когда хотел, а остальной мир ему повиновался. Акира был единственным законным наследником. И дражайшая бабушка скорее отпилила бы себе ногу, чем позволила бы сказать, что Юко Камидза несет ответственность за гибель семейного наследия… Правда, с тех пор, как Акира объяснил, что монархия жива разве что номинально, Нори не знала, какую пользу им это наследие принесет. Благородные кугэ[11], от которых происходила семья Камидза, аристократия императорского двора кадзоку[12], к которой принадлежала бабушка, – все это в прошлом. Теперь кузены императора или рисоводы – в новой Японии все были равны.

Акира говорил, что переход от старого общества к новому происходит не очень гладко. Почему Акира все ей объяснял, почему его волновали события ее жизни, для Нори по-прежнему оставалось загадкой. Она знала, что в лучшем случае могла надеяться быть для него развлечением. Через много лет, когда они оба вырастут, Акира будет очень важной персоной. Пусть после войны сословия и наследственные титулы официально отменили, люди, как правило, все еще верили в силу крови. Кроме того, по-прежнему имели весьма немалый вес богатство и репутация семьи. Может, Акиру больше не назовут принцем, но относиться к нему будут как к принцу.

А она, вероятно, продолжит сидеть на чердаке, наблюдая, как распускаются и умирают цветы.

Нори потрясла головой. Такие мысли служат лишь одной цели – удручать.

Она не слишком зацикливалась на матери, или будущем, или зияющей бездне пустоты, которая занимала в ее груди место сердца. За годы, проведенные здесь в полной изоляции, Нори научилась не думать слишком много. Иначе с большой вероятностью начала бы биться головой об пол.

Вернувшись, Акира легонько хлопнул сестру по спине, чтобы поправить осанку, но ничего не сказал. А она не спросила, куда он ходил и что говорил. Однако каким-то образом поняла, что к ней больше никто не притронется.

Спустя несколько минут Акира ее отослал.

– Иди поиграй, – произнес он, указывая на дверь. – Мне нужно репетировать для национального конкурса.

Нори разрывалась между разочарованием и облегчением, что больше не нужно продираться через слишком сложные для нее произведения.

– А нельзя послушать, аники?

– Нет, – сварливо отбрил брат, не глядя на Нори. – У тебя выражение лица делается нелепым, и это отвлекает.

– Чем же мне тогда заняться?

– Не знаю. Чем занимаются нормальные дети.

– Я не понимаю, что это значит.

– Тогда иди и пялься в стену, мне все равно. Я не могу постоянно тебя развлекать.

Нори прикусила язык и вышла из комнаты. Неподалеку ее ждала Акико.

– Занятия закончились, маленькая госпожа?

– Меня выгнали, – буркнула Нори. – Ему нужно готовиться к какому-то дурацкому соревнованию.

Акико приподняла уголки губ в улыбке.

– Ваш брат – лучший исполнитель страны в своей возрастной категории. Для него это вопрос большой гордости.

– Гордость, гордость, гордость, – проворчала Нори. – В этом доме только о ней и говорят!

– Гордость присуща мужчинам, Нори-сама. Возможно, вам ее полностью и не дано понять.

– Но обаасама тоже все время о ней говорит, а она не мужчина.

Акико фыркнула и прикрыла ладошкой рот, сдерживая смех.

– Ваша высокочтимая бабушка… не похожа на большинство женщин, маленькая госпожа.

Нори неохотно вернулась на чердак. Вяло поковыряла обед и отодвинула стакан молока.

– Хочу что-нибудь сладкое. Пусть кухарка приготовит мне торт.

Акико вскинула бровь.

– Какой же торт?

– Хочу лимонный. И чтобы со взбитыми сливками.

Служанка поклонилась и вышла, оставив Норико томиться в одиночестве. Девочка раздраженно походила по чердаку, взяла сборник стихов и, устроившись у окна, принялась читать. Учебник истории, который ей дал сенсей, лежал на верхней полке и собирал пыль. Когда через несколько недель занятия возобновятся, Нори явно нарвется на суровую выволочку. Саотомэ-сенсей всегда уезжал на лето, однако ожидал, что она не забросит учебу.

Нори просидела за чтением несколько часов, а когда принесли торт, слегка поковыряла в нем ложкой. Немного поиграла с Шарлоттой. Отказалась от ужина и пропустила мимо ушей возражения Акико.

Когда служанка велела ей идти спать тоном, который означал «не спорь, или я пожалуюсь бабушке», Нори произнесла про себя бранное слово.

Натянув через голову ночную рубашку, она ощутила за спиной чье-то присутствие.

– Нори.

Судя по тону, брат был ею недоволен.

Нори повернулась.

– Аники…

Его взгляд словно обдал холодным душем.

– Слышал, ты ведешь себя как капризный ребенок.

– Я не вела себя как капризный ребенок.

Ложь была настолько ужасной, что Нори с трудом сумела сохранить невозмутимое выражение лица. Однако на кону стояла гордость. Проклятая гордость Камидзы. Хоть сколько-то ее может оказаться и у ублюдка.