Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ) - Алмазный Петр - Страница 9

В ГУМе все прошло быстро, заведующая вручила мне большой баул и попросила расписаться накладной.

Когда приехали в Шереметьево, я сразу же оказался в рядах встречающих, возвышался над кокошниками и бантами на целую голову. На автобусе нас подвезли прямо к самолету. Все как положено — хлеб, соль. И я с шубами в руках.

В теплой дубленке и норковой шапке-формовке я смотрелся, скорее всего, дико — среди толпы девушек со слезящимися на ветру глазами, мерзнущими в своих легких сарафанах. Такое чувство, будто я зритель в этом театре абсурда.

Девушки выстроились в живой коридор. В руках расшитые рушники, на них караваи и солонки. Подумалось: куда столько? Одного каравая хватило бы с лихвой. Почему-то сейчас этот ритуал мне показался чем-то сродни ритуалу изгнания злых духов: «Мы вас накормим, напоим, только ради всего святого пойте быстро и улетайте».

Дверь самолета открылась, девушки изобразили на покрасневших лицах улыбки, но их мысли были совсем не радостными: «…наконец-то… руки отваливаются… замерзла — сил нет…»…

Первым появился продюсер — типичный немец, рыжий, с сухим лицом. Он был в куртке-аляске, видимо, уже знакомый с российским климатом. Март — не совсем зима, но для непривычных к морозу людей и этого будет много. За ним вышел солист — чернокожий высокий мужчина в ослепительно белом кашемировом пальто. Порыв ветра распахнул полы, под пальто — белые брюки и тонкая рубашка с кружевным жабо. Солист тут же заскочил назад, в самолет.

Я поднялся по трапу, занес шубы в салон самолета. Дамы стояли в струящихся блестящих нарядах, которые на таком холоде выглядели верхом безумства. Шубы приняли с благодарностью: белая норка, в пол, с капюшонами — они смотрелись невероятно в контрасте с цветом кожи участников группы.

Абсурд достиг кульминации, когда артисты спустились с трапа. Им тут же вручили караваи, украшенные сверху завитушками из теста и ветками рябины.

Я спустился следом за артистами и слегка опешил, увидев Мастерса.

— Оу, личный охранник мистера Брежнева! Господин Медведев, господин Медведев, я иметь к вам целый ряд вопрос-оф!

Я кивнул ребятам в штатском, и Мастерса тут же оттеснили в сторону. Подъехали автомобили. Группа полным составом загрузилась в салоны, причем облегчение испытали как приехавшие артисты, так и девушки из ансамбля народной песни и пляски. Я поехал следом за кортежем, благо, Кобылин подогнал нашу «Волгу» к самолету.

В гостинице «Россия» поднялся на двадцать третий этаж.

— Все в порядке? — спросил у сотрудника в штатском.

— Да, — ответил он. — Охрану обеспечили, люкс проверили, все чисто.

— Будьте осторожны, могут быть провокации, — предупредил его, почему-то вспомнив Мастерса.

Этот ушлый журналюга всегда появляется перед большими неприятностями. Интересно, что привело его в Москву сейчас?

Проверив охрану, успокоился. Кажется, предусмотрели все. Хотя, форс-мажор никто не отменял. Но сотрудники опытные, справятся с любой нестандартной ситуацией.

Я посмотрел на часы — все-таки не успеваю заехать домой, переодеться. Хотя, смысл ехать? Концерт пройдет здесь же, в концертном зале гостиницы.

Спустился на лифте в фойе, вышел к машине.

— Федор, есть желание концерт послушать? — спросил Кобылина.

— Абсолютно никакого. Я вообще не люблю западных исполнителей — натуральный балаган, — сказал Кобылин и подумал: «Лимитед, твою мать!»…

Я внимательно смотрел на старшего лейтенанта. За то время, что он меня возит, не было даже намека на его знание будущего. Не хватало еще одного Вани Полторацкого с его комплексом героя. Совпадение? Скорее всего. Но на всякий случай задал вопрос:

— Федор, вы английский хорошо знаете?

— Как родной, — ответил Кобылин. — Шесть лет в Великобритании работал, при посольстве Советского Союза. В аккурат до встречи с этим козлом — Калугиным. Он наезжал временами, куратор гребаный. Развалил все, чего нам удалось достичь. И на нас же все свои косяки свалил. Когда меня отозвали в СССР, встретились еще раз. Тогда я ему и припечатал от всей души. До сих пор аукается. Боже… какая красавица!.. — и водитель кивнул в сторону тоненькой женщины в синем пальтишке и черных сапогах-чулках на платформе. Она была без головного убора пышные локоны лежали на плечах. В волосах мерцали снежинки.

— Это моя жена, — сказал я и вышел из машины. Восторг Кобылина неприятно царапнул, не думал, что я способен на ревность.

— Светлана, почему без шапки? — сразу увлек ее к входу в концертный зал. На ступенях перед входом уже собралась внушительная толпа. — И обувь надела легкую. Ну не сезон для таких! Есть же нормальные ЦЕБОвские сапоги, зимние, высокие. В этих все равно что босиком.

— Володя, не ворчи! Еще моя бабушка говорила: «Форс мороза не боится!», — ответила Света и рассмеялась. — Не порти вечер своим ворчанием.

Показал удостоверение и мы с супругой прошли в зал. Я не стал заходить в правительственную ложу. Ждали в коридоре, у входа.

Зал на две с лишним тысячи мест был полностью забит. Леонид Ильич с Галиной приехали минут за пять до начала концерта. Отметил, что Галя очень хорошо выглядит. Она постройнела, скинув почти треть своего веса, посвежела. Одета со вкусом, прическа, макияж — все в меру. Впрочем, со вкусом у Гали всегда был полный порядок.

С ними был Миша Солдатов, остальные телохранители остались за дверями ложи. Я подтолкнул Свету вперед.

— Володя… ты что⁈ — она посмотрела на меня круглыми глазами, в которых плескался страх. — Там же сам Брежнев!

— Пошли, — я сжал ее локоток и завел в ложу.

— А, Володя! С супругой? И как такую красавицу зовут? — спросил Брежнев.

— Светлана, — ответил я вместо онемевшей жены. Она не могла справиться с волнением.

«Не мог предупредить, что придется с Леонидом Ильичом знакомиться — я бы не пошла, сослалась на болезнь», — подумала супруга. Я знал, что Света застенчива, но не думал, что настолько. Усадил ее возле Галины Брежневой. И сам устроился рядом.

Наконец, смолкли аплодисменты, которыми приветствовали Генерального секретаря, потух свет, начался концерт.

Сдержанная реакция зрителей несколько шокировала участников группы. Попытки расшевелить зал проваливались одна за другой. Люди сидели с непроницаемыми лицами и вряд ли кто-то объяснил артистам, что вскакивать с мест, кричать, подпевать или, например, танцевать у сцены в Советском Союзе не принято. «Целевая аудитория» группы «Boney M» теснилась на задних рядах, и самые громкие аплодисменты доносились именно оттуда.

Светлана не столько слушала, сколько любовалась шоу.

— Володя, какие у них наряды! Как на Новый год на елке, — прошептала она, склонив голову.

Я улыбнулся, подумав: «Наивная ты моя…» — и приобнял жену за плечи. Она строго глянула и осторожно сняла мою руку.

— Неудобно, — прошептала едва слышно.

— Багама, багама мама… — запели заключительную песню.

— Вот еще бы понимать, что они поют. Я то английский с пятого на десятое знаю, — посетовал Леонид Ильич.

Не знаю, какой бес меня подтолкнул, какой черт дернул, но слова вырвались у меня прежде, чем я успел подумать:

— Багамы, мама — это горы, это пальмы и бананы. Багамы, мама, обезьяны кенгуру, гиппопотамы. Я на Багамах побывала позапрошлый год, веселый там живет народ. Кругом такое — не расскажешь вслух, такое аж захватывает дух…

— Забавная песня, — прокомментировал Леонид Ильич. — Это перевод?

— Нет, я с английским языком тоже не дружу. Так, слышал видимо где-то стишок, на эту музыку бы идеально легло.

— Точно, — улыбнулась Галина и напела:

— … обезьяны, кенгуру, гиппопотамы…

— А все-таки Зыкина лучше поет, — заметил Леонид Ильич, — и песни у нее правильные, душевные. Но негритя-ааа-анки… красивые! Ох, и хорошие негритянки! — и выражение лица у Генсека был в этот момент было таким, что невольно подумалось: «Кажется, я понимаю, почему Виктория Петровна предпочла концерт Зыкиной».

После концерта не ждал никаких сюрпризов, но когда мы вышли со Светой на морозный мартовский воздух, сразу наткнулся на Джона Мастерса, который караулил меня с диктофоном в руках.