Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ) - Алмазный Петр - Страница 6

«Муха, жук», — вспомнил я вчерашний спор девочек. «Я устал, я мухожук», — сразу всплыла в памяти шутка, придуманная неизвестным мне юмористом в гуляевской реальности.

Приехав на госдачу, я застал Леонида Ильича в столовой. Виктория Петровна и генерал Рябенко тоже были здесь.

— Здравствуй, Володя. Завтракал? — сразу же поинтересовался Леонид Ильич. — Садись за стол.

— Спасибо, Леонид Ильич, только что дома поел. Что случилось? — я вопросительно посмотрел на Рябенко. Но мне ответила Виктория Петровна:

— Галя выпросила у отца концерт какой-то иностранной группы. А он, как всегда, не смог отказать, — и она бросила сердитый взгляд на Леонида Ильича. — Лучше бы на концерт Людмилы Зыкиной все вместе сходили.

— Витя, да что ж ты меня упрекаешь? Мне и самому интересно посмотреть, как эти негры поют, — слегка виновато ответил Брежнев. — Они еще в феврале должны были приехать, но там кто-то из ансамбля заболел, и пришлось перенести гастроли. — Леонид Ильич посмотрел на меня и пожаловался:

— А Витя ни в какую, на отрез отказывается с нами идти! Тут что хочу сказать, есть желание на концерт сходить? С супругой? А Александр Яковлевич пойдет с Витей на Зыкину. Так-то я Людмилу тоже люблю, хорошо поет, душевно, но — уже обещал Гале. — и он вздохнул:

— Совпало с концертом Зыкиной. Госконцерт не учел. Так с датами напутать — надо было постараться. Ну что, составишь нам с Галей компанию?

— С удовольствием, Леонид Ильич! — я действительно буду раз немного отвлечься, да и со Светой давно никуда не выбирались, но уточнил:

— Какого числа мероприятие? Тут у меня командировка намечается.

— Так вот, уже сегодня вечером. — ответил Рябенко. — А куда собрался на этот раз? Что за командировка?

— В Свердловск. Сигналов из области много, надо разобраться на месте, — ответил генералу.

— Покой нам только снится, — хмыкнул Рябенко и продекламировал несколько строк из стихотворения Блока:

— «И вечный бой! Покой нам только снится сквозь кровь и пыль… летит, летит степная кобылица и мнет ковыль»…

«Что-то со вчерашнего вечера литературные темы не прекращаются, даже новый водитель, и тот… Лошадиная фамилия…», — подумал я, вспомнив о Кобылине, ожидающем в машине.

— Ельцин-то в чем провинился? — удивился Леонид Ильич. — Ну, сельское хозяйство у него не очень. Запустил, конечно, а так-то вполне благополучная область.

— Урал — опорный край державы, — произнес генерал Рябенко, но, в отличии от Соколова, буквально вчера сказавшего то же самое в шутку, у Рябенко эта фраза прозвучала торжественно.

— Саша, ну за столом-то можно обойтись без лозунгов? — поморщилась Виктория Петровна.

— А что, устойчивое выражение, — тут же нашелся Рябенко. — Кузбасс — это всесоюзная кузница, Кубань — это всесоюзная житница, а Кавказ — это всесоюзная здравница! — Александр Яковлевич очень похоже спародировал Этуша, сыгравшего товарища Саахова в фильме «Кавказская пленница».

Леонид Ильич от души рассмеялся. Он закинул голову и хохотал пару минут.

— Спасибо, Саша, насмешил, — поблагодарил друга Леонид Ильич, вытирая выступившие от смеха слезы.

— Леонид Ильич, приятно видеть вас в хорошем настроении, но если ко мне вопросов больше нет, я пойду — дел много, — мне действительно надо было ехать. В дороге хотел мысленно восстановить все, что помню об Ельцине — что-то, связанное с предстоящей поездкой на Урал не давало мне покоя.

Брежнев не стал меня задерживать, и я, покинув столовую, быстро вышел из здания.

— Теперь на Лубянку? — уточнил Кобылин.

— Да, Федор, — кивнул я и задумался.

Я не мог вспомнить, что такого случилось в Свердловске и области, что вызвало сверлящее беспокойство. Память — уникальная штука. Когда я только попал сюда в семьдесят шестом году, помню, очень страдал из-за отсутствия возможности погуглить ту или иную информацию. Но, постепенно, мозг адаптировался к новым условиям и оказалось, что я не слишком плаваю в истории без доступа к интернету. Нужные факты, фамилии, даты вспоминались в нужный момент. Не всегда сразу же, но все-таки вспоминались. Но сейчас у меня было чувство, что я бьюсь лбом в закрытую дверь, хотя точно знаю, что к этой двери есть ключ. Нужно найти хоть какую-то подсказку — одного слова будет достаточно, чтобы подтолкнуть память в нужном направлении.

Неприятное чувство. Слово вертится на языке, а вытащить не могу. Как заноза в сознании. Перебираю варианты — все не то. Совсем уж память подводить стала, хоть в отставку подавай. Хотя нет, это я погорячился.

Вот ведь как все устроено? Мой собственный мозг — это гигантский склад или, если хотите, архив. Полки до потолка, забитые папками, делами, цифрами, лицами. Миллионы терабайт информации. Все там лежит, ничего не теряется. Каждый протокол, каждая резолюция, каждая дурацкая шутка из девяностых и нулевых, все анекдоты, которые я слышал хотя бы краем уха, и содержание всех книг, которые прочел, и всех фильмов, которые видел. Объем памяти человека, как утверждают ученые, безграничен. Теперь, вытаскивая из головы сведения, которых я, по сути, не должен помнить, я им верю. Очень похоже на правду.

Но кто тот «идиот-архивариус», который придумал систему каталогизации? Все есть, но ничего нельзя найти, не зная системы, по которой этот архив работает. Нужно одно «досье», а мозг подсовывает тебе другое. И ты стоишь посреди этого бесконечного хранилища своего подсознания, и понимаешь, что просто потерял ключ от нужного шкафа. Не пароль, не код доступа, а примитивный железный ключ, который куда-то провалился. Обычное слово, которое тут же вытащит целый пласт воспоминаний. И ведь знаю, что где-то под рукой, а ухватить не могу.

Эффект «вертится на языке» — точнее не скажешь…

Ладно. Надо успокоиться. Перестать ломиться в закрытую дверь. Архивариус-мозг сейчас побурчит себе под нос, походит между стеллажами и сам найдет нужное. И обязательно в тот момент, когда я этого буду меньше всего ждать. Например, когда буду пить чай. Или в совершенно левом разговоре вдруг всплывет слово-подсказка.

Визг тормозов вырвал меня из раздумий.

— Машина старая, — недовольно поморщился Кобылин. — Я хотел вашу взять, но в гараже пошли на принцип. Видите ли у них приказ не давать мне новую технику.

— Что случилось? — поинтересовался я.

— Да вон, картина маслом: взаимодействие силовых структур — как оно есть на самом деле, — и он презрительно скривился.

Я открыл дверцу, привстал и расхохотался: думал, что только в анекдотах такое бывает! Перегораживая движение транспорта, как два барана уткнулись друг в дружку ГАИшная «Волга» и милицейский УАЗик. Железо помято, асфальт в осколках фар. Гаишник, красный от злости, стоял рядом со своей машиной и старался перекричать трех милиционеров. Милицейский наряд не оставался в долгу и мне показалось, что дело закончится потасовкой.

— Устроили представление, — проворчал Кобылин. — В театр можно не ходить, — сказал он. — Не беспокойтесь, Владимир Тимофеевич, сейчас объедем этих клоунов.

Когда проехали мимо участников дорожно-транспортного происшествия, в открытое окно до нас донеслось:

— Я ж тебе сигналил! Мигалка работала! Ты куда попер на встречную⁈

— Какую встречную⁈ — орал в ответ кто-то из милиционеров. — Я по своей полосе! Это ты на встречку вильнул. У тебя-то права есть вообще⁈

— Вы в отделение езжайте и там будете протоколы друг на друга составлять! — крикнул им Кобылин и, водружая мигалку на крышу нашей «Волги», пробурчал себе под нос:

— Чума на оба ваши дома…

Я вдруг понял, что не давало мне покоя в связи со Свердловском. Вот то самое слово, которое является ключом к воспоминанию. Едва не рассмеялся: все-таки литература — великая вещь!

А Кобылин заинтересовал меня. Он совершенно не похож ни на Васю, ни на Николая. Те — молодые ребята в начале карьерного пути, а этот прямо матерый мужик.

— Тебе сколько лет? — задал вопрос.

— Тридцать семь, — ответил водитель. — Смущает, что я до сих пор в старших лейтенантах?