Дом с химерами - Иваниченко Юрий Яковлевич - Страница 29

Крыс рухнул на широкий зад и сложил ладошки между ног, точно уселся на пляжном песочке полюбоваться закатом. Он устал. Словно паровоз, застоявшийся на запасном пути, разбуженный от векового сна, он взял разгон с того места, где непокорная задвижка оживила-таки подземелье страшными звуками. Пронёсся экспрессом. И вот теперь пар стравлен, поршни, качнувшись напоследок, замерли, зашипел медный котёл и потёк кипятком…

Он устал. А гиря, свисавшая из чёрной дыры шурфа, завертелась на стальном тросе и, увлекая за собой взгляд изумлённого диггера, с механическим скрежетом поплыла куда-то вверх. Попутно взвизгнули, сцепившись зубьями, какие-то шестерни, выступавшие из стены, с лязгом толкнул маятник рычаг шатуна, загрохотала, опускаясь навстречу гире, якорной толщины цепь…

– Ты что сделал? – нервным шёпотом спросил его из-за спины Горлум.

Он порядком запыхался, пока нагнал Крыса, развившего прямо-таки невозможную для его конституции прыть, но теперь, озираясь, тоже затаил дыхание.

Что-то менялось в страшном подвижном мраке, будто невидимые сценические механизмы с лязгом меняли декорации: «кухня ведьмы» на «пыточный подвал», и наоборот. Будто шмыгали среди декораций чёрные, неуловимые духи тьмы – работники сцены. И красные зрачки их вспыхивали тут и там, но стоило только глянуть в их сторону – в неверном пятне света лишь дрожащие тени, тени шипов, зубьев, когтистых лап.

– Да я ничего… – вздрогнув, тоскливо пробормотал Крыс.

Он всё ещё надеялся, что вот-вот, вот сейчас наконец угомонится страшное эхо, прекратятся эти железные стоны и скрежет, и снова оцепенеет в вековом сне неведомый механизм, который они запустили, толкнув эту проклятущую задвижку. Остановится процесс. Потому что, кто его знает, что это за процесс? Может, они сорвали рычаг гигантской механической мясорубки и, в конце концов, она отрыгнёт из железного раструба где-нибудь на поверхности их кровавый, исходящий паром фарш? Может, они свели шестерни огромной механической мельницы, и она через пару минут ссыплет в лоток розоватую муку из их перемолотых костей? А может…

Крыс, как и положено крысу, пронзительно пискнул. Горлум сильнее стиснул его плечо.

Вытянутый прямоугольник света упал на каменный пол прямо им под ноги. Точно открылась долгожданная дверь жилья среди враждебной и непроглядной ночи, полной чёрных волков ночных страхов.

«Электрический свет!» – дёрнулся навстречу ему Горлум, пнув коленом Крыса, мол, «Смотри! Закончились наши мытарства!».

Но тут же отпрянул. «Нет. Не закончились…» – почувствовал он, как ухнуло в порожний желудок сердце, застрявшее на радостях в горле.

В баре «Королева Гондураса»

– Но, судя по всему, было куда деться Ивану Федоровичу, – продолжила своё повествование Аннушка, сменив тон романтический на приземлённый. – Сколько ни пытали оставленного на шухере, то есть на входе, привратника Трофима, сколько ни вглядывались в булыжную мостовую под окнами, ни простукивали потом стены квартиры рукоятками револьверов, – ни купца I гильдии Шатурова, ни тем более сокровищ его не обнаружили.

– А они были? – оживлённо поёрзал в плетёном кресле Арсений.

– Кто?

– Что, – уточнил капитан. – Сокровища, естественно. Были?

– Нет, ну ты посмотри! – фыркнула Аннушка. – Куда подевался сам купчина в пустой квартире, значит, – дело десятое?

– И даже одиннадцатое, – с бесстыдством ростовщика подтвердил капитан Точилин. – Без золота это даже не городская легенда, а так…

– Семейная, – задумчиво закончила за него девушка.

– Вот как? – заинтригованно вскинул бровь капитан Точилин. – И в чём же суть семейной легенды? В чём мораль-то?

– В коллекции бриллиантов редкого цвета, – как-то не сразу решившись, что не ускользнуло от внимания опера, сообщила Аннушка. – Цвета шампань. Коллекция… Ожерелье из бриллиантов цвета шампань, – неохотно выговорила Анна, сумрачно глядя на капитана Точилина и его изрядный синяк.

– Шампань? – переспросил Арсений, поощряя к продолжению. – И даже коллекция?

– Вернее, разобранное ожерелье, – уточнила Аннушка. – Которое жена Шатурова не успела забрать у ювелира до отъезда в Берлин.

– Всего одно ожерелье? – с сомнением нахмурился капитан.

– Но стоимостью в родовое поместье, – закончила Анна задумчиво.

– Это как?

Девушка вновь посмотрела на него сумрачно. «Как с древнеегипетской фрески…» – подумал Арсений.

– Был 1880 год. Без малого двадцать лет, как отменили крепостное право. Усадьба вдовствующей княгини Голынской пришла в полный упадок, когда она выходила замуж за купца Шатурова, отца нашего миллионщика, – начала она повествование.

«Как-то уж слишком привычно рассказывает, – отметил капитан. – Словно в тысячный раз».

– Пошла княгиня на сей мезальянс…

– С тем, чтобы поправить дела поместья, – вклинился он нарочно, чтоб убедиться.

И Аннушка действительно запнулась, сбитая с толку, как ребёнок, из-под которого во время декламации заученного стишка выбили табуретку.

– Чего ты лезешь?.. – буркнула она недовольно и продолжила только после того, как закурила тонкую сигаретку: – Ну да поправить дела… Однако Шатуров-старший, Фиодор Терентьевич, то ли не захотел себе этакой головной боли, то ли, напротив, захотел прекратить все эти дворянские мерехлюндии, как тогда говорили сами продвинутые дворяне. Он уговорил, а может, и вынудил жену продать поместье. – Аннушка слабо, краем рта, улыбнулась. – Та же в отместку, – или чтобы супруг не выпачкал память о родовом гнезде этой своей мануфактурой, – на все вырученные деньги купила ожерелье работы какого-то старинного французского мастера.

– Теперь верю, что и впрямь семейная легенда, – задумчиво покачал головой Арсений.

Девушка посмотрела на него непонимающе.

– Если б ты имя мастера, год изготовления и каратный вес драгоценностей назвала, – прищурился капитан. – Я б не удивился. Скрупулезная архивная работа, не более. А вот так, сквозь мутные очки старческого склероза…

– А вдруг маразма? – недовольно фыркнула Аннушка, очевидно пытаясь увильнуть фамильной ответственности. Но Арсений отрицательно покачал головой.

– Это семейное предание. Так ты у нас, значит, Шатурова, – констатировал он с торжествующим лязгом зажигалки. – Что ж, будем требовать право наследования? Пока что на одноименный дом, а там, глядишь…

– Не засматривайся, – с кислой улыбкой оборвала его Аннушка. – Никакая я не княжна Голынская и даже не купчиха Шатурова. Моя прабабка у них в услужении была. Детишек в лохани купала, самовар на даче сапогом раздувала.

– Смелое признание, – оценил Арсений. – Как по нынешним временам. Нынче все графья да королевишны. Продолжай. Раз уж у нас тут явка с повинной. – Он снова звякнул крышечкой бензиновой «Зиппо», теперь подкуривая. – Прошли годы, ты выросла на сказках прабабушки горничной и…

– Поступила в архитектурный, – неохотно подхватила Аннушка. – Где по ходу изучения московского модерна столкнулась с творчеством архитектора П.Д. Боборыкина. Мастера так называемой московской готики, ярчайшим образчиком которой и является «Доходный дом Шатурова» по адресу 2/13/9/20 в Кривоконюшенном.

– И тут ты вспомнила… – покивал головой Арсений.

– А я и не забывала никогда, – усмехнулась Аннушка. – Приходила сюда ещё маленькой девочкой и мечтала, что найду фамильные бриллианты. Сам понимаешь, с детской непосредственностью я считала себя наследницей княгини.

– Ну, не горничной же, – согласился Арсений. – Небось придумала себе, что ни в какой Берлин патриотка Голынская не уезжала, а осталась на родине под видом горничной, вышла замуж за твоего дедушку…

Аннушка посмотрела на него удивлённо.

– Каков романтик, оказывается, а мне такое и в детских фантазиях в голову не приходило.

– А что тебе приходило? – слегка смутился Арсений и, прочистив горло, предположил: – Как полезешь ты по чердакам, в дымоходы или подвалы и найдёшь потаённые сокровища?