Девочка для ледяного (СИ) - Юраш Кристина - Страница 9

Она стояла, дрожала, постоянно смотрела по сторонам. Моя девочка искала меня. И я решил позволить ей меня найти.

Я пожирал ее взглядом. Я хотел всё.

Её дрожь.

Ее дыхание.

Даже кровь на ее губах, когда муж ее ударил.

Подожди, моя девочка. Просто подожди немного. Я знаю, что подарю тебе завтра. Я заставлю его просить прощения.

Я вдохнул морозный воздух и вспомнил, как она стояла у окна в этой уродливой рубашке, босая, волосы собраны в косу, всё в ней — как вызов — я забыл, зачем пришёл.

Я хотел взять её.

Не с нежностью.

Не с лаской.

Силой.

Сорвать с неё всё. Разорвать эту уродливую рубашку. Сжать её горло, чтобы она не могла дышать — только от меня.

Я хотел, чтобы она забыла, что у неё есть разум. Пусть корчится, пусть плачет, пусть умоляет.

Но пусть перестанет быть куклой с равнодушными уставшими глазами.

Она ждала меня. Я видел, как ее взгляд блуждал по саду, словно она искала меня глазами. Ладно, моя девочка, играем дальше.

Я стоял за ней в её комнате. Она почувствовала мой шаг. Как будто я уже внутри неё.

Я смотрел на ее плечи, на ее шею, на отражение ее бледного лица в зеркале и думал о том, как бы я её разорвал. Как бы я заставил её кричать, чтобы она сама не слышала себя. Как бы я вжимал ее в кровать, чтобы она забыла, что у неё есть имя.

Я чувствовал, как её тело словно отзывалось на мои мысли. Улавливал малейшие движения. Короткий вдох и долгий выдох, словно она сама себе не верит. Да, моя девочка, ты просто еще не поняла…

Я жадно смотрел, как её грудь тяжело поднималась, словно ей тяжело дышать, когда я рядом.

Я не касался её.

Я не говорил.

Я просто стоял.

И ждал, чтобы она сама сломалась.

Она прошептала: «Зачем ты здесь?». Я не ответил.

Потому что ответ был в моих штанах, в том, как они напряглись, как вздулись.

Я не хотел её целовать. Я хотел вобрать её в себя. Чтобы она перестала быть собой. Чтобы она стала моим дыханием, частью меня, а ее крики стали моим голосом. Я хотел запечатать её рот. Чтобы она больше не могла сказать «нет». Чтобы она больше не могла дышать — если я не позволю. И чтобы каждый вздох был для меня.

Она думает, что я убью ее, а я думаю, как бы я разорвал эту уродливую рубашку.

Как бы я впился в неё — не ножом. Пальцами. Губами. Телом.

Глава 18. Он

Когда она едва слышно, словно стыдясь собственных мыслей, сказала «да» — я не обрадовался. Нет.

Я зарычал внутри. Потому что это не было «да» как согласие. Это было другое “да”. Она начинает осознавать свои желания.

Я увидел ее приоткрытые губы, застывшие, словно она уже представила мой поцелуй. Она не думает о том, что будет завтра. Она думает — о том, что я сделаю с ней сегодня.

И это мне понравилось.

“Хорошая девочка”, — похвалил я. И мысленно прошептал: “Моя хорошая девочка”. Она не видела моей улыбки под маской.

Она хотела поцелуя.

Нет, я хочу не так. Но все же я не мог удержаться, положив руку ей на лицо, и скользнул пальцем по ее губам, чтобы почувствовать, как сильно она желает этого поцелуя.

Мне хотелось зажать ей рот. Чтобы она больше не могла сказать «нет». Чтобы она больше не могла дышать без моего разрешения.

Я хотел, чтобы она плакала от боли моего прикосновения. Чтобы она плакала от желания. Чтобы она плакала от того, что больше не может жить без меня, как я не могу жить без нее.

Я хотел, чтобы она забыла, что у неё есть дом. Чтобы она забыла, что у неё есть имя. Чтобы она запомнила только меня, мои прикосновения к ее телу, мою страсть, мое желание. Чтобы она чувствовала, как я не отпускаю. Чтобы она чувствовала, чья она.

Она не знала, насколько сильным было мое желание. Она даже представить этого не могла.

Ее губы прошептали: «Я ещё не поняла, что я свободна».

Я не ответил.

И когда я ушёл — я не ушёл от неё.

Я ушёл от себя.

Потому что если бы я остался — я бы разорвал её. Как зверь.

Я хотел, чтобы она плакала от желания.

Чтобы она плакала от того, что больше не может жить без меня.

И я подарю ей намного больше, чем свободу. Я принесу тебе голову того, кто посмеет тебя обидеть.

Пусть она приходит ко мне, открывает дверь, снимает уродливую рубашку, пусть шепчет: «Сделай со мной всё».

Я не буду ждать. Я всё сделаю.

И если она будет кричать — я не остановлюсь.

Потому что она хочет. А я — не могу не дать.

Разве можно отказывать моей девочке?

И если она хочет, чтобы я стал её убийцей — я стану.

— Господин, — послышался голос дворецкого. — Вы уже вернулись? Вы слышали новость! Маркиз Лионель Делагарди скончался этой ночью.

— Да, слышал, — ответил я, видя, как дворецкий протягивает мне газету.

— Я думал, что вы общаетесь. Вы же обрадовались новости о том, что маркиз Делагарди хочет развестись со своей супругой? — заметил дворецкий.

Я промолчал.

— Кстати, я уже написал соболезнования от вашего имени и отправил их несчастной вдове. Я решил начать нетривиально. Я прекрасно знаю, что все будут переписывать старые шаблоны, но я решил добавить искренности. Вот, послушайте! «С глубочайшим прискорбием и неизменной преданностью, с глубоким уважением к памяти покойного, приношу свои соболезнования маркизе Делагарди. Пусть горе покинет ваше сердце как можно скорей, а память сохранит образ супруга…»

Глава 19

Я проснулась от стука в дверь. Опомнившись, я бросилась к зеркалу. Все исчезло. Никакой изморози на губах, на шее, на щеках.

— Миледи, — послышался голос Холлингса. — Вам прислали соболезнования.

Я вздохнула и разрешила войти. В комнату вошел дворецкий с огромным ворохом запечатанных конвертов. Он все это высыпал на мой стол.

— А отвечать обязательно? — спросила я, глядя на эту гору писем. Сомневаюсь, что я увижу там что-то интересное, кроме заверений, что они всем сердцем со мной, что разделяют мою утрату и так далее…

Поморщившись, я тряхнула головой.

— По вашему желанию, — заметил дворецкий, уступая место служанке с подносом. Мой завтрак. В постель. Как это прекрасно!

— Да, — кивнул дворецкий.

Я вздохнула, понимая, что на это уйдет целый день! Ох уж эти церемонии! Всем напиши, всем ответь! Забудешь кого-то — считай, скандал!

Хоть мне и не хотелось сразу после завтрака садиться за эту нудную писанину, а придется. Ладно бы мой муж умер своей смертью, но тут дело не совсем чисто, поэтому придется скорбеть изо всех сил.

Я быстро справилась с завтраком, позволила горничным надеть на меня черное платье, приколола брошку с прядью светлых волос мужа, застывших в драгоценном камне, продела в уши такие же сережки и скользнула кольцом по пальцу.

Отдать должное — это смотрелось очень красиво.

“Надо было еще волос с мужа понадергать!” — подумала я, с шелестом платья усаживаясь за стол. Дворецкий подал мне стопку бумаги с красивым гербом Делагарди с изображением трехлапого ворона на гербовом щите. Почему у ворона три лапы, я не вникала, но мне намекали, что это мужество, отвага и честь. Кто я такая, чтобы спорить со знатоками.

Ладно, поехали.

Я разрезала первое письмо.

“В этот скорбный день мы всем сердцем с вами, чтобы разделить ваше горе. Эта утрата…” — начала читать я, а потом села писать ответ. Ответ был составлен быстро, а я перечитала письмо, понимая, что не сильно верю в собственную искренность.

Перо зависло над бумагой, а я задумалась. Я ведь не хочу, чтобы кто-то знал, что мой муж был убит. Иначе здесь будут стражники. Возможно, даже расследование. И тогда…

Я замерла, пытаясь осознать эту мысль.

…есть все шансы, что убийцу найдут. Пестрят же заголовками газеты о том, как стража поймала очередного душегуба?