Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot" - Страница 36

В избе повисла короткая пауза, нарушаемая лишь громким урчанием кота.

— Ладно, — Прокопьич, смахнул с лица тень воспоминаний. — Теперь собирать будем. Данилыч, на «раз-два»!

На этот раз они закончили практически одновременно, и старик одобрительно хмыкнул.

— Ну, не подкачал, молодой! Видно, что не из штабных крыс.

Артём улыбнулся, и в его улыбке читалось неподдельное уважение к старику.

— Спасибо, Прокопьич! За всё…

— Да ладно тебе, — буркнул старик, но было видно, что похвала ему приятна. — Давайте ужинать, да ко сну. Эти стволы еще чистить да смазывать.

— Да и подумать не мешает… — Многозначительно произнёс майор. — Что нам делать дальше…

[1] Автомат Калашникова (АК-47) был разработан в 1947 году конструктором Михаилом Калашниковым и принят на вооружение Советской Армии 18 июня 1949 года, под наименованием «7,62-мм автомат Калашникова образца 1947 года» (АК-47). Сопротивление «лесных братьев» в Прибалтике продолжалось до 1956 года, когда были завершены последние операции по их подавлению

Глава 18

На следующее утро нас вновь разбудил Прокопьич. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь окошко, покрытое разводами грязи, золотили пылинки в воздухе. В избе пахло дымком и густо настоянным травяным чаем. Старик, уже бодрый и хлопотливый, расставил на столе миски с дымящейся пшённой кашей, разваренной и украшенной толстыми ломтями сала, и жестом велел быстро подкрепляться.

— Живо жрите, сони, живо! — подгонял он нас. — Солнце уже высоко! Весь клев просрём!

После завтрака Прокопьич, не слушая никаких возражений, загрузил нас всевозможными рыболовными снастями.

— А куда мы? — спросил Артём, натягивая куртку — с утра было свежо и сыро.

— На речку! Хватит с железяками возиться, пора душу отвести, да и рыбки наловить к ужину.

Дорога до реки шла через лес, ещё не до конца проснувшийся после прохладной ночи. Воздух был густой, свежий, пьянящий смесью хвои, прелой листвы и цветущих трав. Под ногами мягко проминался мох, а с ветвей вековых елей, покачивающихся от слабого ветерка, срывались на землю тяжелые капли росы.

Вскоре сквозь деревья заблестела вода, и мы вышли на высокий обрывистый берег. Река здесь была неширокой, но быстрой и, судя по омутам у противоположного берега, весьма глубокой. Вода, чистая и прозрачная — каждый камешек на дне было видно, сверкала и переливалась на солнце, словно рассыпь драгоценных алмазов. Стрекозы с бирюзовыми брюшками неподвижно зависали в воздухе, а с дальнего плёса доносился всплеск большой рыбы.

Прокопьич вывел нас на пологий песчаный бережок и, как заправский рыбак, расставил по местам. Сам насадил на крючки наживку и, отойдя чуть поодаль, неподвижно замер с удочкой наперевес, словно превратившись в часть окружающего нас пейзажа. Рыбалка требовала особого терпения и сноровки, которую старик, в отличие от нас, городских, имел в избытке.

Артём сначала нервно перезабрасывал снасть, но, постепенно, и его захватила умиротворяющая мощь настоящей природы. Тишину нарушали лишь шепот реки, пение птиц и редкое шуршание разматываемой катушки. И вот — первая поклёвка!

Леска Артёма резко натянулась, и через пару минут он, счастливый и возбуждённый, вытащил на берег трепыхающегося окуня с рубиновыми плавниками. Затем клюнуло у меня, а у Прокопьича и вовсе попался зубастый щурёнок.

Азарт проснулся в нас мгновенно. Мы забыли и о времени, и о городской суете, полностью отдавшись древнему ритуалу — собственноручной добычи пищи из реки. Прокопьич, довольный нашим рвением, лишь одобрительно хмыкал, поправляя на голове свою потрёпанную панаму. Он был нашим капитаном и наставником в этом мире рыбалки: то подсказывал, куда точнее закинуть, то показывал, как правильно подсекать, чтобы не упустить добычу.

Солнце поднялось выше, разогнало утреннюю сырость и залило берег золотым сиянием. Воздух прогрелся, и от воды потянуло свежим, чуть сладковатым духом. Мы ловили одну за другой: за окунем последовал проворный елец, а потом я вытянул плотвичку, чья чешуя отливала на солнце чистой позолотой.

Но главное представление устроил Прокопьич. Его поплавок сначала дрогнул еле-еле, потом медленно, с достоинством, ушёл под воду. Леска запела, сгибая удилище в дугу.

— Вот он, хозяин речки, — без суеты произнёс старик, вступая в неспешную, полную внутренней силы борьбу.

Мы затаили дыхание, наблюдая, как он то стравливал леску, то подматывал, вываживая невидимого противника. Наконец, на берегу, тяжело ударив хвостом по мелкой гальке, забился крупный, тёмно-золотой лещ. Когда он его вытащил, тот оказался примерно в локоть размером и весом килограмма три-четыре.

— Вот теперь и уха добрая будет! — удовлетворённо объявил Прокопьич, снимая трофей с крючка. — А теперь, ребятки, хватит. Пусть рыбка дальше плодится, да и мы сыты будем. Нельзя её подчистую выбивать, надо и к природе уважение иметь.

Мы не стали спорить. Собирали снасти с чувством глубокого, почти физического удовлетворения. По дороге назад, уже под жарким полуденным солнцем, лес встретил нас густым ароматом нагретой хвои и земли. Мы шли молча, уставшие, но невероятно спокойные, а из кармана рюкзака Прокопьича доносился едва уловимый запах свежей рыбы — запах нашего будущего, теперь уже по-настоящему заслуженного ужина.

На заднем дворе моей дачи, на сложенной из дикого камня уличной печке, старик поставил на огонь котелок с водой, лихо очистил и нарезал рыбу, бросил туда горсть пшена и целую охапку сорванных по пути душистых трав. Вскоре по всему подворью поплыл такой аромат ухи, от которого слюнки текли рекой. А когда она сварилась, мы хлебали её из жестяных мисок, обжигаясь и закусывая ржаным хлебом. Казалось, ничего вкуснее в жизни мы раньше не пробовали.

— Ну, а теперь, чтобы завершить день, — заявил Прокопьич, когда последняя ложка была съедена, — нужно баньку истопить. Грязь с себя смыть, да кости старые погреть.

Он исчез в предбаннике, и вскоре оттуда послышался звук расщепляемых топором поленьев. Из открытого дверного проёма потянуло ароматным березовым дымком. Мы с Артёмом остались сидеть за столом, притихшие и довольные.

От реки тянуло вечерней прохладой, а небо на востоке начинало подергиваться дымкой первых сумерек. Где-то вдали кричала цапля, провожая день. Мы молча слушали эти звуки, прерываемые лишь мерным стуком топора из-за двери бани, и понимали, что такого чувства полного, безмятежного покоя в городе не найти. Это был не просто отдых — это был настоящий, живой день, подаренный нам рекой, лесом и этим мудрым стариком. И мы были безмерно благодарны за него, ведь неизвестно, сколько еще времени нам отпущено судьбой.

Вскоре из-за двери бани послышалось уже не дробное щёлканье щепок, а ровный, мощный гул разгорающихся берёзовых поленьев. Прокопьич вышел, вытирая пот со лба рукавом, закрыл дверь и кивнул нам:

— Ну, теперь только подкидывать, да ждать, когда банька жар наберёт.

Ждать долго не пришлось — баня и печь были выстроены на совесть, да лето на дворе. В общем, уже через мнут сорок-пятьдесят мы зашли в баню, которую тот самый дымок, что вначале валил из-под двери, наполнил густым и сладким духом горящего дерева.

Жар уже начал скапливаться под потолком, но в предбаннике ещё дышалось легко. Скинув одежду, мы забежали в парилку и плеснули на камни первый ковшик воды. Шипя и яростно извиваясь, пар ударил вверх, а затем медленно и тяжело опустился, обволакивая тела горячей, целительной влагой. Сперва было тяжело дышать этим горячим паром, но потом лёгкие смирились, и по спине разлилось блаженное тепло, прогоняя глубокую усталость из каждой мышцы.

После второго захода мы выскочили на крылечко, чтобы остыть, и сели на грубую скамью, вдыхая полной грудью смешанный воздух — горячий от бани и прохладный, отдающий хвойным духом близкого бора, наступающего вечера. На тело навалилась такая приятная истома, которой я уже давно не чувствовал. Да и душа тоже отдыхала от оставшихся в городе проблем.