Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot" - Страница 33

А когда он расставил тарелки на столе, Прокопьич принялся раскладывать по тарелкам угощение. Пахучие ломти сала с прожилками мяса, хрустящие огурцы, грибочки, зеленый лук, крупные головки чеснока. В воздухе сразу же запахло такими ароматами, что у меня громко заурчало в животе.

Матроскин, развалившийся на кровати, с царственным видом наблюдал за всеми приготовлениями.

— А для вашего замечательного кота — вот, — он выставил на стол литровую банку молока, которое тут же налил в глубокую тарелку. Мисок под рукой не было. — Угощайся, мохнатый!

Матроскина дважды просить не пришлось, он тут же спрыгнул с кровати и принялся шустро лакать молоко. Старик довольно улыбнулся и налил три стопки.

— Как божья слеза! — не без гордости произнес он, качнув бутылкой с самогоном. — Ну, за встречу! — поднял свою стопку Прокопьич. Его глаза стали серьёзными. — Спасибо, что живой еще, Данилыч! Очень уж я по тебе скучал… Да и для меня теперь новые горизонты открылись, а то, ить, и я, грешным делом, тоже на тот свет засобирался. А теперь подумаю, стоит ли спешить, когда такой пример перед глазами!

Мы чокнулись. Первач обжёг горло, ударил в голову, но следом за ним пошло такое блаженное, такое родное тепло, разливающееся по всему телу. Я закусил хрустящим огурцом и закрыл глаза. Чёрт! Я всё-таки дома. И никакая это не иллюзия, а мой родной мир.

— Ну, рассказывай, — нетерпеливо проговорил Прокопьич, отламывая себе кусок душистого хлеба. — Где пропадал-то?

Я вздохнул, отпил из стопки, чувствуя, как за плечами вырастает тяжёлый, невидимый груз лет, проведённых вдали от этих стен.

— Длинная это история, Прокопьич. Очень длинная. Не знаю даже, с чего и начать…

— А начни с самого начала, — предложил старик. — С того самого момента, как окна в этом доме фанерой забил… Да и на всё остальное, похоже, тоже…

И я начал. Рассказал, как сил на дачу стало не хватать, как про меня все забыли, и смерть, похоже, тоже. Как в одиночестве до того самого злополучного дня дожил, когда повстречал в подворотне двух утырков, что девчушку снасильничать решили. Как заземлил их, да и сам помер…

Про новый мир, куда меня после смерти занесло, и про мои в нём приключения и подвиги, я, конечно, умолчал. А вот как меня уже в этом мире откачали, про суд, про тюрьму и схватку сегодняшнюю — подробненько так расписал. И как здесь, на природе мы с майором оказались.

Прокопьич молча налил всем по новой стопке. Его нахмуренное лицо стало серьёзным и печальным.

— Эх, Данилыч-Данилыч… Сколько же ты вынес? И это в твои-то годы! — Он изумлённо покачал седой головой. — А куда судьи, да прокуроры смотрели? А?

— А туда и смотрели, Прокопьич, на карманы свои, куда эти проклятые деньги и не вмещаются уже…

— Что же это творится-то, а? Ты сколько для этой страны, для людей… Что ж с ними стало, Данилыч, если всё можно продать-купить? Даже совесть? Даже душу? Тошно мне…

— А уж мне-то как… тошно… — Я печально качнул головой и выпил крепкого старикова пойла, не почувствовав ничего, словно воду.

— Но теперь-то всё! — громыхнул старик. — Ты теперь дома! А дома и стены помогают!

И в его словах была такая непоколебимая уверенность, такая простая, мужицкая правда, что у меня камень с души свалился.

— Пусть только сунутся эти ваши олигархи-шмалигархи — шуганём так, что обосрутся не по-детски! — воинственно произнёс Прокопьич. Но я-то точно знал, на что он был способен в былые годы, и связываться поостерегся б. — Я тут в лесу чью-то ухоронку с оружием нашёл, — неожиданно похвастался он. — Стволов немеряно! Вплоть до крупного автоматического! Все законсервировано, в смазке, еще лет сто, как нефиг делать, пролежит. Не ваша с Петровичем случайно?

— Точно не моя, — качнул я головой, — а вот Петрович запросто мог.

— Ладно, хватит пока о грустном! — вдруг спохватился старик. — Второе рождение у тебя, Данилыч! Надо отметить!

Мы продолжили наши душевные посиделки. Матроскин, закончив с молоком, с громким урчанием прыгнул обратно на скрипнувшую кровать уставился на Прокопьича своим пронзительным зеленым взглядом.

— Смотри-ка, благодарит, — хрипло рассмеялся дед. — Или просто выпрашивает добавки. Умный, говоришь? Ну-ка, кис-кис… Матроскин, а?

Кот презрительно отвернулся и принялся вылизывать лапу.

— Видал? — усмехнулся я. — С ним запанибратство не прокатывает. Его уважать надо!

— Да, уж, вижу — серьёзный зверь! — Прокопьич налил всем по новой порции. — Ну, так что, Данилыч? Что делать дальше думаете?

Я посмотрел на горящую лампочку, на знакомые бревенчатые стены, на верного друга, которого тоже не чаял больше увидеть в этой жизни.

— Останемся пока, — твердо сказал я. — Дух перевести нужно…

— Да, — подтвердил Артём, — нам сейчас отсвечивать не с руки.

— Вот это здорово! — обрадовался старик. — Завтра баньку истопим, смоете с себя всю эту городскую суету. Рыбалка здесь знатная. Помнишь еще, Данилыч? А потом… и охоту на дикого зверя устроить можно будет. Я вам про ту ухоронку подробнее расскажу… — В его глазах блеснула знакомая, хитрая искорка.

Я вздохнул. Покой нам только снился. Но отдохнуть несколько дней было просто необходимо.

— Ладно, — поднял я стопку. — За новую старую жизнь!

— За жизнь! — дружно отозвались Артем и Прокопьич.

А за окном, в непроглядной деревенской темноте, по-прежнему было тихо. И это была очень хорошая тишина. Мы сидели, ели, пили и говорили. Говорили обо всём на свете. Я смотрел на знакомые стены, на отсветы пламени в печной дверце, на лица своих спутников — майора, повидавшего виды, и старого друга, сохранившего верность. И чувствовал себя так, будто вернулся не просто в старый дом, а в ту эпоху, где всё было проще, яснее и честнее.

— Слушай, Прокопьич, — сказал я, когда беседа на время затихла. — Спасибо тебе. За всё. За дом. За то, что встретил вот так… с ружьём, но с распахнутой душой.

— Да брось, — смутился старик. — Какие там спасибы… Сам понимаешь, время лихое. Кто его знает, кто там в дверь стучится. Лучше перебдеть, как говорится. — Он помолчал, глядя на огонь в печи. — А я тебе вот что скажу, Данилыч. Я хоть и старый, но полезным быть еще могу. У меня-то никого из родни не осталось, а детей Бог не дал. Буду я вам и сторожем, и разведкой, и связным. У меня тут в округе все тропки известны. Эти ваши враги, даже, если и вычислят, где вы — пусть только сунутся! Встретим так, что мало не покажется!

В его словах была не показная бравада, а спокойная уверенность человека, который за свою долгую жизнь не раз бывал в переделках и знал им цену.

— Ладно, пойду я — вам отдыхать надо после таких приключений. А утром встретимся. Принесу молочка парного вашему Матроскину.

Мы вышли проводить его на крыльцо. Ночь была тёмной-тёмной, но звёздной. Воздух пах мокрой листвой, дымком и свободой. Прокопьич растворился в темноте, и вскоре со стороны его избушки донёсся отдалённый лай его собаки.

Я остался стоять на крыльце, глядя на усыпанное бриллиантами звёзд небо. Артём стоял рядом и молча курил. Я стрельнул у него сигаретку, достать её из воздуха на этот раз у меня не получилось, и тоже закурил.

— Ну что, майор, — тихо спросил я. — Вот она теперь какая, наша новая реальность. Глухомань, старики и говорящий кот. Не жалеешь, что связался со мной?

Артём сделал последнюю затяжку и раздавил огарок каблуком ботинка.

— Знаешь, Данилыч (мы договорились, чтобы он меня так пока называл, чтобы Прокопьича не смущать), — сказал он задумчиво. — После всего, что я видел в последние годы… эта реальность мне кажется куда более здравой и честной. И, знаешь, я даже уверен, что мы тут не просто так отсиживаемся.

— Отчего же такие мысли?

— А от того, что чувствую — мы этому дерьму ещё покажем, где раки зимуют, — твёрдо сказал майор. — Все этим олигархам-шмалигархам, как Прокопьич говорит. Теперь у нас есть настоящий тыл. И самое главное — нас здесь никто не ищет, — усмехнулся Артём. — Успеем дух перевести. Спокойной ночи, Данилыч!