Лунная угроза (сборник 2024) - Гамильтон Эдмонд Мур - Страница 2

Для многих людей это послание казалось бредом сумасшедшего, но нельзя отрицать, что, когда оно стало широко известно, интерес к этому вопросу возрос еще во сто крат. Когда наступил знаменательный день встречи, в назначенный час приемная в здании Федерации была битком набита людьми. Несколько дюжин репортеров заняли места в первых рядах, а кроме того, в здании установили телеграф.

Назначенный час настал и прошел, но в зал заседаний никто не явился. Толпа беспокойно шевелилась, репортеры подпрыгивали от нетерпения, мир ждал. Наконец, примерно через сорок минут после назначенного времени, в зал вышел председатель Федерации. Его приветствовали бурными аплодисментами, но он поднял руку, призывая к тишине, и когда шум утих, серьезно сказал:

— С сожалением сообщаем, что доктор Гилберт не прибыл на заседание и не прислал никакого сообщения. Поэтому, в связи с его задержкой, это заседание объявляется закрытым.

На мгновение в зале воцарилось ошеломленное молчание, а затем по рядам зрителей пронесся гул удивления, переросший в гневный рев. Собравшиеся были готовы практически к любым сенсациям, но оказались совершенно не готовы к такому разочарованию. Все быстро удалились и уже за пределами зала начали громко, не стесняясь в выражениях, осуждать тех, кто таким возмутительным образом обманул их. К тому времени, когда последний из гостей покидал зал, редакции газет были уже полны информацией о не состоявшемся заседании, и вскоре газетчики вышли на улицы, разнося новости об этой самой ожидаемой сенсационной встрече, окончившейся таким громким фиаско. Было заявлено, что, по всей вероятности, Говард Гилберт вообще не приезжал в Нью-Йорк и, очевидно, он все еще находился в своем доме в горах. На многочисленные радиограммы, адресованные ему официальными лицами Федерации науки и прессой, не было получено никакого ответа.

Молчание Гилберта можно было истолковать только одним образом: ему внезапно захотелось громкой известности, и для этого он сфабриковал свое первое заявление, а затем усилил его эффект новым сенсационным сообщением. После этого, будучи не в состоянии самостоятельно выбраться из трясины обмана и напуганный собственными заявлениями, он решил скрыться. В результате, стремясь к дурной славе он разрушил свою прежде великолепную репутацию. Так в тот вечер написали все газеты, и большинство людей поверили в это. Многие из тех, кто критиковал заявления Гилберта, теперь самодовольно злорадствовали, а те немногие ученые, которые частично поддерживали его, не скрывали огорчения.

Для широкой же публики эта новость стала огромным разочарованием. Все ожидали чего-то сенсационного, чего-то нового и поразительного. Говард обещал это, и теперь, когда стало очевидно, что он просто мошенничал ради славы, его стали прямым текстом обвинять в двуличии.

По-видимому, только одному человеку пришло в голову, что молчание Гилберта и его неявка на заседание могут быть истолкованы иначе. Этим единственным исключением был Рэй Мэннинг, молодой работник электротехнической компании, с которой Говард раньше сотрудничал, и один из немногих близких друзей ученого. Мэннинг ни на секунду не поверил, что у его друга внезапно проснулась жажда публичности, побудившая его сделать сомнительные заявления. Рэй слишком хорошо знал необычайную застенчивость Гилберта, чтобы так о нем подумать. В то же время молодой человек был встревожен, поскольку его собственные сообщения, которые он в течение двух дней отправлял своему другу, остались без ответа. Поэтому в тот вечер он решил встретиться с ученым лично и узнать причину его молчания. Мэннинг был авиатором-любителем и решил полететь к ученому в горы на собственном небольшом спортивном самолете.

Поздним утром следующего дня он в одиночку взлетел с аэродрома в Вестчестере и направился к горам Раллс над раскинувшимися внизу пригородными поселениями. Его самолет несся на север навстречу первым проявлениям той ужасной, колоссальной драмы, сценой которой должна была уже совсем скоро стать вся Земля. В лучах утреннего солнца Рэй стремился к темной приземистой горе, на вершине которой начиналось разрушение нашего мира.

Глава 2

СЕЙЧАС ВСЕ ПОНИМАЮТ, что представить полный или даже частичный отчет о том ужасе, который обрушился на Землю в тот роковой августовский день, меньше, чем через двадцать четыре часа после сенсационного заседания Федерации науки, невозможно. Каждое живое существо на планете испытало это на себе, но сама наша природа не позволила ни одному человеку получить широкое представление о произошедшем. Чтобы получить такое представление, каждый человек должен был стать сразу всеми бесчисленными живыми существами и испытать чувства их всех одновременно.

Но можно обратиться к одному из личных отчетов, к рассказу об индивидуальном опыте одного человека — некоего Вудли, клерка средних лет из одной нью-йоркской фирмы. Его отчет достаточно четко отражает основные особенности того, что случилось, и дает наглядное представление о том, как в то день обстояли дела в Нью-Йорке.

Этот Вудли работал в обычном офисе на Бродвее. В тот день полуденный сигнал на обед застал его выходящим из кабинета, как и в прошлый раз, и тысячу раз до этого. Он направлялся в маленький ресторанчик в нескольких кварталах от офиса. Проталкиваясь через идущую ему навстречу толпу таких же вышедших на обед служащих, он продвигался к Таймс-сквер. Ему потребовалось несколько минут, чтобы добраться до юго-восточного угла перекрестка Сорок второй авеню и Бродвея.

Сорок вторая авеню и Бродвей! Средоточие американской нации, нервный центр западного полушария. Каждый видел это место так же, как видел его Вудли в тот день, через несколько минут после полудня. Стремительные, ревущие автомобили, грузовики, автобусы и мотоциклы, мигающие огни, крики и свист полицейских, шум моторов. И тротуары, запруженные людьми, как обычно в полдень. Огромные человеческие ульи из камня и стекла в этот час выпускали своих обитателей наружу, и те мчались по улицам в водовороте жизни — портовые служащие, бойкие клерки, стенографистки, с тоской вглядывающиеся в узкие окна! Громкие голоса, металлический смех… И над всем этим жаркое августовское солнце, палящее с небес, обжигает улицы, нагревая их…

Сорок вторая и Бродвей…

Существует множество описаний того первого ужаса, сковавшего планету, и многие из них сильно отличаются друг от друга, но Вудли и, как выяснилось позже, большинству людей показалось, что все произошло совершенно бесшумно и быстро, практически мгновенно. Только что на улицах царило оживленное движение, толкалась толпа, и сиял жаркий солнечный свет. А в следующий момент…

Темнота.

Глубокая, безлунная ночь, как будто весь мир из полудня погрузился в бездну середины ночи, и полночь без единого проблеска света, словно гигантская губка в одно мгновение стерла весь свет с лица Земли.

Вудли, остановившемуся в полном изумлении, показалось, что его распахнутые глаза перестали видеть. Он моргнул несколько раз, потер их и снова открыл.

Ничего. Кругом по-прежнему царила кромешная, непроглядная тьма. На мгновение вокруг клерка воцарилась тишина, оглушающая после недавнего гула голосов. Затем со стороны дороги донесся страшный грохот и лязг — это ехавшие по ней автомобили начали врезаться друг в друга в темноте. Сквозь шум донесся одинокий, пронзительный женский крик, и за ним, словно по сигналу, послышались другие крики, звонкие и хриплые. Множество воплей вознеслись в ту первую минуту наступившего мрака к небесам. Многим, как Вудли, показалось, что они ослепли. В тот момент ничто другое не могло объяснить им это внезапное исчезновение всего света из мира.

Вудли пошатнулся и прижался к стене дома справа от него.

— Боже милостивый! — пробормотал он, удивленно, но пока еще не до конца осознавая, что происходит. — Боже милостивый!