Тропой забытых душ - Уингейт Лиза - Страница 4

Я надеялась, что этого будет достаточно. Теско работает мастером на большом ранчо мистера Локриджа и на хорошем счету, вряд ли ему нужны проблемы на работе. Даже змея понимает: если все идет хорошо, лишний раз лучше не высовываться.

Но змея вроде Теско Пила не может удержаться и не ползать в темноте, и сегодня я вижу, как он крадется через нашу комнату на чердаке мимо моей кровати к постели Нессы. Стоит в белесом свете луны, словно призрак, и смотрит на нее.

Она – совсем маленькая девочка, ей всего шесть – еще совсем рано становиться женщиной, как ее старшая сестра, Хейзел. Несса провела с мамой и со мной половину своей жизни, с тех времен, когда мы с моим настоящим отцом вели хозяйство в горной долине в Уайндинг-Стейр. Там чистая прозрачная вода текла по камням, и старые деревья приглядывали за нами с высоты. Туда, в нашу хижину, папа и вернулся однажды, привезя с собой двух девочек чокто, существенно старше и младше меня.

– Привез тебе подружек для игр, Олли-Огги, – сказал он. – Это Несса Раск и Хейзел Раск. У них не осталось родных на этом свете. Теперь они будут жить с нами.

Мой папа никогда не мог пройти мимо страданий, когда сталкивался с ними в своих странствиях. До того он подобрал мальчишку-подростка, которого нашел в заброшенной хижине, но паршивец попытался украсть нашего вьючного пони, а потом убежал в лес. Поэтому, когда папа привел домой Хейзел и Нессу, я решила, что эти девочки у нас надолго не задержатся. Их тихие перешептывания на родном языке чокто меня немного злили, как и маму. Поэтому мы с Хейзел и Нессой никогда по-настоящему не дружили, особенно после того, как папа уехал в горы, а через месяц его пегий вьючный пони вернулся домой один. Пони был по-прежнему нагружен папиным снаряжением и вещами, но папа так и не вернулся.

Без него Хейзел и Несса стали тяжкой обузой, и мама с разбитым сердцем незадолго до первого зимнего снега собрала нас и повезла в низину, в гостиницу в Талиайне. К тому времени она уже знала, что папы нет в живых. Вдвоем с мамой мы смогли бы сводить концы с концами, как прежде, когда жили в Канзас-Сити, я была совсем маленькой, а папа ушел в армию. Но с тремя девчонками, цепляющимися за юбку, маме пришлось согласиться даже на такого негодяя, как Теско Пил.

Я винила в этом Хейзел и Нессу, но зла им не желала. Особенно малышке Нессе, которая по большей части молча наблюдает за происходящим вокруг, забившись в угол, и старается не путаться под ногами.

Мое тело напряжено, как струна, и я, вцепившись в простыню, наблюдаю за Теско. Думаю о папином ноже, спрятанном между бревнами стены за отвалившимся куском штукатурки. Если я попытаюсь его достать, он услышит скрип пружин под моим матрасом, а потом свалит меня с ног одним ударом и отберет нож.

Я вижу это мысленным взором, как иногда и другие события, которые еще не случились. Вижу папин нож в руке Теско Пила.

Плотно сжав веки, я стараюсь мыслями оказаться в другом месте, как делала это раньше, когда он приходил по ночам к Хейзел. Пытаюсь превратить кровать в волшебный ковер-самолет, как в сказке, но тут Несса что‑то бормочет во сне. И я не могу сделать вид, что меня тут нет.

Выглянув, я вижу, как Теско поднимает одеяло и смотрит на нее. Несса поворачивается на бок и от холода поджимает коленки под ночную рубашку.

Я сажусь на кровати достаточно быстро, чтобы пружины под матрасом зашумели, а пол скрипнул, и, вытянув вперед руки, словно пытаясь нащупать лучи лунного света, проникающие в окно, говорю: «Па… папа?» Мой голос звучит тихо и с хрипотцой.

Теско роняет одеяло в такой спешке, что оно накрывает Нессу с головой.

Я наблюдаю за ним краем глаза, но продолжаю притворяться, будто мною овладел дух. Теско суеверен. Его очень встревожили рассказы ковбоя чокто на ранчо, который говорил о ведьмах и великанах, странствующих в лесной чаще, и о налуса фалая, который выглядит как человек, но имеет длинные острые уши и ползает на животе, словно змея. А еще Теско тревожат рассказы об отпущенниках чокто, которые раньше были рабами на фермах чокто до Войны между штатами [3], и об их заклятиях и проклятиях. Когда мы въехали в дом мастера на ранчо мистера Локриджа, Теско первым делом покрасил потолки на верандах в голубой цвет, повесил охранные шары над окнами и прибил подкову над дверью, чтобы отпугнуть привидений и ведьм. Прежде чем оказаться в руках мистера Локриджа, этот бревенчатый дом и все земли ранчо принадлежали индейцам чокто. Теско опасался, что заклятия чокто все еще действовали.

– Па… Папа? Что… Что… Ты… ты-ы-ы говори-и-ишь? – я скрючиваю пальцы так, что ладонь начинает напоминать ладонь ведьмы, и царапаю воздух.

Теско замирает на месте.

– Олли? – шепчет он.

Я издаю громкий утробный стон, становлюсь на колени и начинаю размахивать руками, словно с кем‑то танцую. Из моего живота вырывается смех, и я позволяю этому низкому и глубокому звуку вырваться на волю.

– Па-па! Па-па! – распеваю я полушепотом. – Бли… ближе. Слышу… не… не слышу…

Теско прочищает горло.

– Кыш!.. Иди спать, Олив!

Я снова смеюсь, на этот раз тонко и заливисто, словно птица. Звук отражается от стен, но голос совсем не похож на мой. Мне начинает казаться, что в комнате все же водятся призраки. Старые потолочные балки, вырезанные неизвестным работником чокто после того, как его племя переселили на запад от Миссисипи, на Индейскую территорию [4], застонали так громко, что я едва сама не подпрыгнула.

Теско мгновенно трезвеет – все спиртное, выпитое им за вечер, будто улетучивается в мгновение ока. Он косится на балки, отступая к лестнице. Должно быть, босой ногой цепляет занозу на дощатом полу, потому что с его губ еле слышно слетает проклятие.

Хочется смеяться, но я боюсь, поэтому со вздохом снова распластываюсь на кровати. Последнее, что я произношу достаточно громко, чтобы Теско, спускающийся по ступеням, расслышал: «Сок… Сокро… Сокровище?»

Это даст ему повод задуматься. Он станет размышлять: вдруг я знаю, где находится одна из французских золотых шахт или какой‑нибудь бандитский клад из тех, которые мы с папой всегда искали. Может быть, получится обманывать Теско до тех пор, пока я не придумаю, что делать дальше.

После его ухода я смотрю на луну в окне и заливаю слезами подушку. Я не сдерживаюсь, потому что этого никто не видит. Я хочу быть с папой… и с мамой, жить, как прежде, до Теско, до того, как она пристрастилась к порошкам и выпивке, в горной хижине. Я нигде не была так счастлива, как в той прекрасной долине высоко в горах.

«Если бы мы могли вернуться, – говорю я себе, наблюдая за мотыльком, развернувшим крылья на оконном стекле и отбрасывающим тень в десять раз больше собственных размеров. – Теско нас бы там ни за что не нашел».

Я улыбаюсь, и сон уносит меня, потому что мне кажется, что где‑то вдалеке я слышу поющего папу – он всегда пел, возвращаясь из странствий и приближаясь к дому.

Проснувшись, я вижу, что за чердачным окном еще едва сереет утро, а Несса стоит у моей кровати и колотит коленями по раме, обхватив себя руками, потому что по ночам холодно даже весной.

– Иди в свою кровать! – Я злюсь на девочку, потому что она разбудила меня и оторвала от воспоминаний о старом доме в Уайндинг-Стейр.

Несса смотрит на меня большими карими глазами и моргает, пока я наконец не поднимаю одеяло.

– Ладно, залезай уже.

Дважды ее просить не приходится, и вскоре она снова засыпает. А мне никак не удается задремать. Я размышляю, как нам выбраться отсюда, прикидываю, решусь ли попробовать уговорить маму пойти с нами. Я представляю ее такой, какой она была раньше, с красивой гладкой кожей, темными волосами и сияющими глазами ее родного польского народа, такими же, как у меня. Когда мама смеялась, в этих глазах плясали огоньки, словно искры от костра. Если бы мне удалось забрать ее от Теско и могилы мальчика, которого они вместе завели и потеряли, ей стало бы лучше. Мы бы начали жизнь заново. Разве нет?