Тропой забытых душ - Уингейт Лиза - Страница 2

«Просто съезди за ним, – говорю я себе. – Забери его, сложи все вещи в машину и уезжай. Это безумие. Все это – безумие».

Но просто перевожу дыхание. Утренний воздух гуще, ароматнее и теплее, чем я привыкла ощущать в мае. Пахнет летом. Летом, землей, мокрыми камнями и короткохвойными соснами. Совсем не так, как в Сент-Луисе, и это навевает мысли, от которых учащается пульс.

Томление по дикой природе – такая же часть меня, как отцовские серо-зеленые глаза и густые рыжие волосы. Он воспитывал во мне эту страсть еще до того, как служба во Вьетнаме тихо положила конец десятилетнему браку моих родителей и сделала дикую глушь единственным местом, где он обретал покой. Общаться с ним в то время значило постоянно бывать в лесу, поэтому бабушка при первой возможности увозила меня из пригородов Канзас-Сити в национальный лес Шони, где ее единственный оставшийся сын водил туристов в походы и сплавлял на плотах. Благодаря бабушке такие поездки всегда казались скорее подарком, чем обязанностью, и я привыкла именно так к ним и относиться.

Я думала, что уж она‑то поймет мой перевод из мемориального комплекса «Ворота на запад» в Сент-Луисе в Оклахому, во вновь созданный национальный парк «Тропа конокрада» в горах Уайндинг-Стейр. Но теперь мне кажется, что бабушка видит в этом повторение прошлого – еще один родитель тридцати девяти лет от роду бежит от боли, вместо того чтобы справляться с ней. И еще один беспомощный ребенок, унесенный этим ветром.

Что означает мой переезд – безрассудную попытку бегства или удачный карьерный ход? Должность соответствует девятому уровню в тарифной сетке для федеральных служащих. Во «Вратах», разрабатывая программы и выставки, сопровождая туристов по траве и бетону мемориала, я выполняла работу пятого уровня, и только с этим могла справляться, когда Чарли исполнилось три и он вдруг остался без отца. Моему мозгу просто некогда было думать о продвижении по службе. Но теперь время пришло. Это мой шанс вернуться в сферу охраны порядка в парках. Я и мечтать не смела, что получу должность в новом подразделении в Уайндинг-Стейр, и до сих пор не знаю, как так вышло. Но теперь я здесь.

«Это не эгоизм, – убеждаю я себя. – Это необходимость. Если бы Джоэл был здесь, он бы сам предложил тебе рискнуть».

Эта мысль наполняет меня сладко-горькой смесью тепла и тоски. Мне жаль, что он не может разделить со мной этот потрясающий утренний вид. Для Джоэла не было ничего лучше, чем гора, на которой он еще не побывал. Ничего.

– Эй… Ваши вещи… – сначала кажется, что голос доносится издалека. – Рейнджер, вы потеряли бумаги.

Я спускаюсь с небес на землю и смотровую площадку «Эмералд-Виста», где вдруг оказываюсь не одна. По дорожке от ближайшего кемпинга бежит тощая девочка-подросток, на бегу подбирая разлетевшийся образец брошюры. Ей одиннадцать-двенадцать. На несколько лет старше Чарли. Тощая, с длинными черными волосами.

Прижав папку к груди, я подбираю листки, оставшиеся у моих ног. Выпрямившись, вижу, что девочка идет ко мне с остальными сбежавшими бумажками. Она одета в потертые обрезанные шорты и линялую футболку «Антлерс Беаркэтс бейсбол». Роюсь в памяти, где находится Антлерс. Где‑то южнее, на реке Киамичи. Я видела его на карте.

– Держите, рейнджер, – говорит она с детским восхищением в голосе, напоминающим мне о том, что я впервые после переезда надела парадную форму. Начало работы в новом подразделении выдалось до огорчения затянутым, и среди повседневных заданий за последние две недели чередовались ознакомление с тропами и объектами в парке, выполнение мелких административных поручений и заполнение кармашков для брошюр на новеньких досках объявлений. И сегодня, хотя я, чтобы внести ясность, надела форму, ремень, увешанный снаряжением, и шляпу, снова свалили всякую ерунду, лишь бы не слонялась без дела.

Девочка пятится, скользя по мне взглядом.

– Ой! Вы – девушка-рейнджер!

Она моргает, будто видит приземление НЛО. Одно из преимуществ высокого роста – меня можно принять за парня. Но для моих коллег по отделению это иллюзия. Им вообще в голову не приходило, что обеспечивать порядок в «Тропе конокрада» станет женщина-рейнджер.

Но этой девочке нравится, и поэтому она сразу же нравится мне.

– Круто! – говорит она.

– Спасибо, – я собрала отпечатанные образцы и развернула их веером, будто карты. – Что‑нибудь нравится? Я работаю над печатными материалами для официального открытия парка.

Очередное пустячное задание от нового начальника, старшего рейнджера Аррингтона: «Ну, чтобы ты потихоньку вошла в курс дела». Разве что по головке не погладил.

– Парк выглядит так, будто его уже открыли, – замечает девочка. – Церковный экскурсионный автобус остановился прямо на вон той площадке для кемпинга после того, как кто‑то из ребят обблевал все вокруг. Там, внизу, никто не останавливался, но ворота не закрыты, ничего такого.

– Открытие только через полторы недели, но да, все объекты уже доступны для публики.

Парк представляет собой эклектичное сочетание зон отдыха времен «Нового курса» [2], построенных больше полувека назад, и разных дополнений и обновлений на пятнадцать миллионов долларов, полученных, когда Конгресс постановил учредить национальный парк «Тропа конокрада».

– Бабушка сказала, что наверху прокладывают новые тропы и прочее, – щебечет девочка. – Она сказала, что сводит меня посмотреть.

– Отличная мысль! И время года прекрасное.

– Только прямо сейчас она не может, – девочка с надеждой глядит на мою патрульную машину. – Но кто‑нибудь может мне все показать. Все равно я застряла на все лето в этой дурацкой Талиайне. У меня и друзей‑то здесь нет.

Ее намек тонким не назовешь, но я все равно сочувственно киваю.

– Уверена, летом, как только мы наберем полный штат, для детей будет отдельная программа.

Я не отвечаю за программы для посетителей парка, но к культурным и историческим достопримечательностям этих мест относятся древние курганы, оставленные доисторическими миссисипскими культурами, рунические камни викингов – подлинные или поддельные, смотря кого спросить, – французские и испанские сокровища, то есть легенды о них, разбойничьи клады, места стычек времен Гражданской войны, военная дорога 1830‑х годов и Тропа конокрадов, по которой краденый скот перегоняли между Канзасом и Техасом во времена оны.

– У этих гор богатая история.

– Да, и моя бабушка ее знает. Она здесь живет уже, ну, наверное, целую вечность.

– Интересно.

Вероятно, с ее бабушкой неплохо было бы поговорить, раз уж мне пришло в голову познакомиться поближе с этими местами.

Я собираюсь задать девочке пару вопросов, но подъезжает машина с желто-голубой эмблемой племени чокто Оклахомы на водительской двери. Судя по свежей краске, индейская полиция выделила дополнительные средства. За последние несколько десятилетий, с изменением федеральной политики в отношении коренных народов, племя начало восстанавливать инфраструктуру, утраченную с начала века. Его правоохранительные органы, когда‑то бывшие легкоконной полицией чокто, теперь называются «племенной полицией народа чокто».

Национальный парк «Тропа конокрада» окружают полтора десятка округов, относящихся к юрисдикции народа чокто. Я тут недавно, но уже успела погрузиться в смутные взаимоотношения между руководством племени, политиками штата, местными жителями, местными правоохранительными органами и федеральным правительством. Учреждение любого нового национального парка вызывает споры, но этот случай в политическом смысле стал выдающимся. Изменение классификации тысяч акров угодий нанесло сокрушительный удар лесопильным компаниям, которые наживались на федеральных лесах. Сомнительные сделки и закулисные договоренности позволяли вырубать огромные участки леса. Почти с каждого скального гребня открывается вид, напоминающий иссеченный шрамами лунный ландшафт.

В окно, положив локоть на раму, выглянул индейский полицейский. На вид он примерно моего возраста, сильно за тридцать, с коротко стриженными темными волосами.