Башни Латераны 2 (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 7

Лео посмотрел на неё — на впавшие щёки, на тёмные круги под глазами, на руки, дрожащие от усталости.

— Мам. — вздохнул Лео: — кушай нормально. Хватит на себе экономить. Я сегодня же работу найду. Вон в «Три Башни» снова устроюсь, старый Клаус уже сказал, что возьмет.

— Ты же оруженосец? — вскидывается мама и тут же — опускает плечи: — ах, да. Безымянная…

— Да. — твердо говорит он: — Безымянная Дейна… мертва. А значит и оруженосец ей не нужен больше. Но… ничего. Я найду деньги. Лучше… лучше скажи куда делась твоя накидка, мам. Зеленая. Твоя любимая.

— Продала. — мама отвела взгляд в сторону: — еще на прошлой неделе. Вдова Шинтер, мама твоей однокурсницы из Академии купила, ей на дочкино… — она осеклась. — На поминки.

— Мама Марты… — «ей срубили голову! Как капусту!» — вдруг всплыло в голове. Он сглотнул. Чертов Арнульф, и чего ему не сиделось у себя на юге? Там тепло, виноградники, улыбчивые девушки, море… но нет, подавай ему Вардосу. Ненавижу.

— Сколько нам нужно? На зиму? — спросил Лео. Раньше он никогда не задавался этим вопросом, раньше у отца было две руки, и он был на хорошем счету у себя на работе, настоящим мастером, пятнадцать серебрённых в неделю зарабатывал. Хватало даже на оплату половины счета из Академии, а ведь в Академии обычно дети плотников не учились.

Но теперь он посмотрел на все совсем другими глазами. Дрова, думал он, даже если я буду их экономить, очень сильно помогать с очагом — это пять серебряных за телегу, а то и больше. Еда — крупа, мука, соль. Из овощей — обязательно лук и чеснок, может быть, квашенных овощей, маринад в горшочках — если будут деньги. Для матери — тканей, чтобы могла заказы шить. Если своя ткань есть, то на круг гораздо больше выходит. Для Мильны — новую одежду… так-то она зимой все больше дома сидит, но все же. Одежду и на ноги теплые чуни. Для отца — лекарства. Теплую одежду. Если удастся меховой тулуп справить — будет просто прекрасно. Да и ему самому новая куртка нужна, старая совсем прохудилась…

Мать подняла глаза к потолку. Задумалась

— Наверное пятнадцать серебряных. Пятнадцать-двадцать. — сказала она после короткого раздумья: — на дрова, на ткани для заказов.

Не посчитала ни еду, ни одежду, подумал Лео, склонившись наш миской с кашей. Каша была водянистая, мама явно экономила на крупе.

Отец спустился, когда Лео собирался уходить. Он шёл медленно, придерживаясь левой рукой за перила — правой руки не было, пустой рукав был заткнут за пояс. Ступени скрипели под его весом — он всё ещё был грузным, но не сильным. Мышцы обвисли, плечи сгорбились. Лицо серое, небритое, осунувшееся.

— Лео, — отец кивнул, опускаясь на скамью. Движение тяжёлое, осторожное, будто он боялся потерять равновесие. — Рано встал.

— Дела, — коротко ответил Лео: — как твой протез? Привыкаешь?

— Толку от него. — помрачнел отец: — никчемная деревяшка.

— Все же лучше, чем ничего. — Лео попытался приободрить отца, но тот только щекой дернул раздраженно. Плотник на верфи, всю жизнь с топором — он был мастером… но конечно же всегда работал правой рукой, той самой которой у него больше нет. Раньше он шутил что и однорукий плотник сможет на жизнь заработать… но у него не было как раз правой, рабочей руки. И сейчас он вынужден был обучаться своему же ремеслу с нуля — левая рука не слушалась, очевидные и простые движения не давались. Все равно как попробовать писать левой рукой — вроде пустяк, но не получается. Сколько времени уйдет чтобы научится красиво писать другой рукой? Столько же сколько учился писать основной в детстве. И сейчас отец был в положении начинающего подмастерья, да еще и с одной рукой.

— Ладно, — буркнул отец: — что там поесть?

— Сейчас. — засуетилась мать: — погоди…

На кухню ворвалась Мильна, маленький ураган в ночной рубашке — растрёпанная, босая, с расплетенными волосами. Щёки розовые от сна, глаза сонные, но уже любопытные.

— Лео! — она тут же повисла на его руке. — Ты куда?

— На рынок. Потом по делам.

— Возьми меня!

— Нет.

— Лео! — она надула губы, и Лео почти улыбнулся — Мильна все ещё умела дуться по-детски, непосредственно и живо, она не теряла энергии и веселья даже в дни осады: — Я хочу пирожков! С яблоками! Ты же купишь?

— Если останутся деньги.

— Лео, ну пожалуйста! — она потянула его за рукав. — Мы уже сто лет пирожков не ели!

Это была правда. Последний раз они покупали пирожки… до осады. Месяца три назад.

Лео вздохнул.

— Хорошо. Но только если ты пообещаешь помочь маме сегодня.

Мильна скривилась.

— Шить? Фууу, это так скучно!

— Мильна, — мать строго посмотрела на неё.

— Ладно, ладно, буду помогать, — Мильна закатила глаза, но тут же просияла. — А пирожков хочу два!

— Посмотрим, — Лео высвободил руку, потрепал её по голове.

Мильна побежала к матери, заглянула в миску с кашей.

— А что это? — она наморщила нос. — Такая жидкая…

— Ешь, — коротко сказала мать.

Мильна неуверенно взяла ложку, зачерпнула. Попробовала. Поморщилась, но промолчала.

Лео отвернулся, чтобы не видеть её лица.

Он накинул плащ — свой старый, ещё студенческий, потёртый на локтях, с рваным краем, который мать обещала зашить, но всё не доходили руки. Подпоясался — кошель с монетами тяжело оттягивал пояс. Восемь серебряных. Надо растянуть их надолго.

— Я вернусь к обеду, — сказал он, открывая дверь.

Холодный воздух ворвался в дом, и пламя в очаге дрогнуло.

— Лео, — окликнула мать.

Он обернулся.

Она смотрела на него с порога кухни — маленькая, сутулая, в старом платье, которое когда-то было синим, а теперь выцвело до блеклого серого. Руки, красные от работы, сжимали край фартука.

— Береги себя, — сказала она тихо.

Лео кивнул.

— Всегда, мам.

Он вышел, притворив за собой дверь. Постоял на пороге, глядя на серое небо. Потом вздохнул и вернулся.

— Ма! — позвал он с порога: — меня к себе магистр Элеонора Шварц пригласила. Обещала, что оплатит учебу в Академии.

— Что⁈ Но… это же прекрасные новости, сынок! — всплеснула руками матушка, ее лицо будто осветилось изнутри: — это же такие прекрасные новости! Что же… как же… ты спроси у нее ее мерки, я ей капор сошью! Или… юбку с оборками! Богатые такое любят, оборок побольше и кружев! Ты спроси, что ей нравится… радость-то какая! — она прижала руки к груди: — сыночка!

— Так что не надо переживать, мам! — улыбнулся он: — видишь, все наладится.

— Теперь-то точно наладится, слава Пресвятой Триаде, а то я уж думала совсем нас бог покинул… — матушку поспешно осенила себя тройным касанием: — снова учиться будешь, в люди выйдешь… глядишь и получится… радость-то какая! — она поспешила обнять Лео и измазала его слезами радости: — как я благодарна дейне Шварц! Может ей платок вышить? Я и по шелку могу вышить!

— Ну мам! Все, я пошел… — Лео отстраняется, бросает взгляд на отца. На лице у него написано легкое удивление. Он потирает подбородок левой рукой, раздумывает мгновение, затем кивает.

— Ну, ежели сама магистр… — говорит отец: — ежели сама дейна Элеонора… это же она лед на реке взломала, когда Арнульфовские прихвостни пытались реку форсировать. Уважаемая дейна, чего сказать… да и магикус она отменный. Оплата за Академию… подумать только. Я вот только поправлюсь и ей могу шкап собрать. Или там стол сделать… стулья. Да хоть шкатулку… — лицо отца мрачнеет: — если смогу конечно…

— Да ты не переживай, дорогой, я ей капор сошью. Теплый. Как раз зима на дворе… — мама еще говорит, но Лео уже не слушает. Он еще раз кивает и уходит, пообещав что скоро будет и обязательно спросит магистра Элеонору какие платки она любит и нужен ли ей теплый капор на зиму. И хотя он сделал недовольное лицо, внутри у него было тепло. Хоть матушка порадовалась, подумал он, шагая по улице.

Было уже холодно. Серое небо нависало низко, грозя снегом. Ветер гулял меж домов, поднимая пыль и прошлогодние листья. Лео поднял воротник плаща, сунул руки в карманы. Улица просыпалась медленно. Кое-где в окнах теплился свет свечей — люди готовились к новому дню. Из соседнего дома вышел старик-сапожник, кряхтя и ругаясь на холод. Дальше, у колодца, две женщины набирали воду, перекидываясь новостями.