Королева скандала - Пол Джилл - Страница 42

Тон, которым супруги приводили свои доводы, был решительным, а их желание, чтобы она осталась, казалось вполне искренним, поэтому Мэри позволила себя уговорить. Но, лежа той ночью в постели, она вспомнила небрежно брошенные Уоллис слова, и по щекам скатились две слезы унижения, а обида осколком разбитого бокала мучительно зашевелилась в сердце.

Эрнест и Уоллис, будто почувствовав эмоциональную отстраненность Мэри, выказывали ей свое гостеприимство и внимание в последние дни ее пребывания в Лондоне. Они старались угождать ей во всем, и каждый из них подчеркивал, как рад визиту Мэри и как сильно надеется, что она скоро приедет еще. «Угрызения совести», — решила она.

Мэри подумала, что правильно поступила, позволив уговорить себя, как только приехала в Париж и увидела засаженные деревьями широкие бульвары, легендарную Эйфелеву башню и букинистов, торговавших антикварными книгами на берегах Сены, где Эрнест вскоре пропал с концами. Мэри еще никогда не бывала в стране, где родился Жак, и она с удовольствием слушала лившуюся отовсюду французскую речь, сидя за столиком уличного кафе с большой кружкой кофе с молоком и особой булочкой, называемой французами круассаном.

На второй день пребывания их пригласила Глория Вандербильт на чудеснейший обед. Глория была сестрой-близнецом Тельмы Фернесс, и она была такой же темноволосой жгучей смуглянкой, как сестра. Еще там была ее семилетняя дочь, которую тоже звали Глория, и Мэри с удовольствием беседовала с девочкой о ее куклах и их пошитой вручную одежде.

Когда друзья вышли от Глории и собрались переходить улицу, Мэри шла чуть впереди. Внезапно раздался визг шин, кто-то что-то закричал, и Мэри увидела, что прямо на нее несется такси. Она не успела ни отскочить, ни как-то отреагировать, прежде чем последовал тяжелый удар. Ее подбросило в воздух и швырнуло на обочину.

«Это ведь странно, что я не чувствую боли?» — подумала Мэри и потеряла сознание.

Глава 31

Париж. 2 июля 1931 года

Мэри почувствовала, что куда-то движется, и приоткрыла глаза. Она увидела незнакомого мужчину в форменной одежде. Все это было странно. Мэри лежала на какой-то движущейся тележке. Когда тележка обогнула угол, Мэри перекатилась на левый бок и поняла, что кто-то держит ее за руку и крепко сжимает. Она приоткрыла глаза пошире.

— О Мэри! Господи, я думала, ты умерла, — плакала Уоллис. По ее щекам катились слезы. — Не умирай, пожалуйста.

Мэри попыталась заговорить, но это оказалось не так-то легко.

— Не… — умудрилась прошептать она и в изнеможении снова закрыла глаза.

Когда она очнулась в следующий раз, то явно была уже в больнице, и с носилок ее переложили на хрустящую белую постель. Белье было холодным и пахло дезинфицирующим средством и крахмалом. Ей хотелось остаться одной и заснуть, но врач распорядился, чтобы ей сделали рентген. Он говорил с американским акцентом, и Мэри стало интересно, не пробыла ли она в беспамятстве так долго, что ее уже успели отправить обратно в Америку.

— Где я? — с трудом выговорила она, и медсестра в белом головном уборе ответила:

— Вы в американской больнице в Нейи. Ваши друзья сочли, что так лучше. Весь персонал здесь говорит по-английски.

Мэри кивнула. Это было хорошо.

После рентгена ее перевезли в отдельный кабинет, где доктор посветил ей в глаза, взял кровь из вены на руке и всю ее прощупал и истыкал. А ей хотелось только спать, и в какой-то момент она сказала им об этом. Еле теплящееся сознание Мэри уловило, что Уоллис и Эрнест спрашивали врача о ее состоянии, и она напрягла все силы, чтобы услышать ответ.

— Поврежден позвоночник… срочная операция по удалению одной почки… состояние критическое… подождать и посмотреть.

Всегда практичный Эрнест задавал какие-то вопросы, а Уоллис, кажется, плакала. Бедная Уолли!

Мэри снова уснула и проснулась в мертвой тишине ночи. Не было слышно ни звука, кроме тихого гудения медицинского оборудования. Небо за окном было черным, и нигде не было видно признаков приближающегося рассвета. Она повернула голову и увидела, что Уоллис по-прежнему была с ней и сидела на стуле возле кровати.

— Мэри, дорогая моя, — прошептала она. — Ты тут. Я так рада, что ты пришла в себя. У тебя что-нибудь болит?

Мэри качнула головой и сжала пальцы Уоллис:

— Спасибо, что ты рядом.

— Конечно я рядом! — воскликнула Уоллис. — Ты мой самый лучший друг, и мне было бы невыносимо потерять тебя. Ты хоть представляешь, как сильно нужна мне? Наверняка нет. — Она снова заплакала. В тусклом свете, попадавшем из больничного коридора, Мэри было видно, что глаза подруги опухли.

Она снова сжала руку Уоллис.

— Ты меня не потеряешь.

Всхлипывая, Уоллис наклонилась к кровати.

— Обещай мне, — только и смогла выговорить Уоллис, уткнувшись в плечо Мэри, и ее слова прозвучали глухо.

— Я обещаю, произнесла Мэри, прежде чем ужасная усталость опустилась на нее, как занавес, и она снова уснула.

Открыв глаза, Мэри увидела пробравшиеся в помещение косые полоски яркого солнечного света и поняла, что уже наступило утро.

— Здравствуй, Мэри, — услышала она мужской голос и с удивлением обнаружила, что на стуле радом с ней сидит Эрнест. Тут Мэри осознала, что на ней только больничная сорочка.

— А где Уоллис? — выговорила женщина. Губы ее спеклись, а горло пересохло.

— Она ушла, чтобы переодеться, но она скоро вернется. Она ужасно терзается. Мы все. Я отправил телеграмму твоей матушке и Жаки, и он собрался прибыть сюда на первом же пароходе, но я убедил его подождать, когда будет больше известно о твоем состоянии. Но он дал телеграмму своей тете Минни и попросил ее приехать и поухаживать за тобой. Она придет сегодня немного позже.

Мэри нахмурилась. Она ввдела тетю Жака всего один раз, когда та приезжала к ним в Нью-Йорк. Тетушка ей понравилась, но они были едва знакомы.

И все-таки Минни была ее ближайшей родственницей по эту сторону Атлантики.

— Тебе принести чего-нибудь? — спросил Эрнест.

— Воды, — попросила Мэри, и он налил ей стакан из стоявшего возле кровати кувшина, поднес к ее губам и держал, пока она отпила глоток. Увидев лицо Эрнеста вблизи, Мэри заметила коричневые круги у него под глазами. Волновался ли он за нее? Эрнест всегда умел хорошо владеть собой, и разгадать его мысли было нелегко.

— Напугала ты нас, дорогуша, — сказал он, стараясь придать голосу легкости. — Я очень рад, что ты осталась с нами.

— Ты же меня знаешь, — постаралась ответить в том же духе Мэри, — я не люблю уходить первой с хорошей вечеринки.

К тому времени как приехала тетя Минни в пышном темно-коричневом платье, подметавшем пол, врачи уже объявили Мэри вне опасности. Срочной операции на почках не понадобилось, поскольку они снова заработали нормально, однако врач предупредил, что выздоровление будет долгим и мучительным из-за травмы позвоночника. У Мэри были швы на руках и ногах, огромный синяк на лбу, и все тело у нее болело.

— Поезжай к друзьям и наслаждайся отпуском, — сказала она Уоллис. — А со мной все будет хорошо. Если я все еще буду здесь, когда ты поедешь обратно в «Лондон, заскочи ко мне и принеси коктейль.

— Да, поезжайте, — добавила тетя Минни. — Я сниму квартиру недалеко от больницы и буду с ней до тех пор, пока она не поправится настолько, что сможет перенести морское путешествие до дома.

— Я не могу… У меня такое чувство, что это моя вина, — настаивала Уоллис. — Это я должна была быть на ее месте.

Мэри улыбнулась.

— Это какая-то неправильная логика, Уолли, — произнесла она, — По-твоему, ты должна была идти первой и тебя должны были сбить? Приз за идиотизм достается тебе! Нет уж, я настаиваю, чтобы ты ехала и продолжала свой отпуск. А я буду писать и сообщать о своем состоянии во всех подробностях.

Позже этим же днем две медсестры поддерживали Мэри, а она опустила ноги с кровати на пол и попыталась впервые встать. Весь нижний отдел спины пронзила боль, от которой закружилась голова, а в ноги, особенно в правую, будто втыкали иголки и булавки. Мэри хотела поставить одну ногу впереди другой, но сигналы из мозга словно застревали где-то по пути и до ног не доходили. В конце концов ей удалось сделать один шаг, а потом она упала обратно на кровать.