Варяг II (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 30

Никаких сомнений! Это были люди Сигурда. Они пришли посмотреть, что осталось от хутора. И пообещали вернуться…

Хакон громко и смачно выругался, вкладывая в проклятие всю свою накопившуюся ярость, горечь и усталость. Он крепче сжал рукоять своего топора, ощущая знакомую, утешительную тяжесть стали.

Паршивая жизнь только начиналась…

Торгнир вел свой отряд по холмистой, поросшей вереском долине. Осенний ветер гулял на просторе, гнул к земле пожухлую траву и трепал гривы лошадям. Виды вокруг были живописными и унылыми одновременно — синие озера в обрамлении серых скал, одинокие хутора с дымком над крышами, стада тощих овец. Его земля. Бедная, суровая, но своя — родная.

Внутри него все кипело. Ненависть к отцу, который видел в нем лишь неудачника и смутьяна. Ненависть к Лейфу, этому тупоголовому великану, который всегда был золотым ребенком, любимчиком, наследником. Они разбили сердце отца? Драугр с ним, с этим сердцем! Они с Лейфом разбили Торгниру всю жизнь!

Но сейчас он гнал эти мысли прочь. Он делал дело. Важное дело. Он искал тех, кто посмел жечь хутора его людей. Это было делом чести. Власть — это не только привилегии, но и ответственность. Он, в отличие от некоторых, это прекрасно понимал.

Они прочесали все окрестные леса, спустились в каждую долину, опросили всех пастухов и охотников. Картина вырисовывалась ясная, как летний день. Пятеро или шестеро незнакомцев появились из ниоткуда, сделали свое черное дело и просто исчезли. Умно. Чисто. Без лишнего кровопролития.

— Они ушли. — доложил ему один из старших дружинников. — Следы ведут на юго-запад. К побережью.

К побережью. Туда, где пролегал путь к Буяну. Торгнир выдохнул, и в его душе шевельнулась темная надежда. Всё указывало на то, что эти таинственные поджигатели отправились за Рюриком. Они явно готовили ему встречу уже на землях Бьёрна. И Торгнир от всей души надеялся, что у них все получится. Пусть этот выскочка-скальд и высокомерный Лейф познают горечь поражения.

Он тут же прогнал эту мысль, ощутив привкус стыда. Но она была слишком сладкой, чтобы полностью от нее отказаться. А вдруг…

Ночью они встали лагерем в старом сосновом бору. Костры трещали, пахло хвоей и жареным салом. Торгнир прилег у своего огня, притворившись спящим, и прислушался к разговорам дружинников. И то, что он слышал, заставляло его сердце биться чаще.

— … старик совсем рехнулся, — доносился ворчливый голос. — Связался с этим Бьёрном. А тот что? Клочок земли держит, а туда же — строит из себя конунга всех земель!

— А Харальд… про Харальда говорят, он сильный. Справедливый. Объединяет земли, а не раздает их всяким пришлым лекарям.

— Боги на его стороне, это точно. Урожаи у его людей богатые, стада тучные.

— Нам бы такого правителя… а не дожидаться, пока старый Ульрик и его буйный сынок втянут нас в ненужную войну.

Затем голоса смолкли, и послышался другой, молодой и горячий:

— А вот Торгнир… он другое дело. Умный. Решительный. Он бы не позволил вот так, с потрохами, продать наш Альфборг первому встречному.

— Верно! С Торгниром мы бы не пропали. Он знает, что к чему. Не то что этот Лейф! Он только и умеет, что топором махать.

Торгниру стало жарко. Лесть обволакивала душу, как теплый мед. Он чувствовал их взгляды, их надежду, возложенную на него. Они доверяли ему. А отец… отец видел в нем лишь помеху, ошибку, «второго сына».

Он сжал кулаки так, что кости затрещали. Нет. Так больше продолжаться не могло. Он не позволит старику и его любимчику погубить Альфборг. Он спасет свой народ. Даже если для этого придется поднять руку на родную кровь.

По возвращении домой ему придется действовать. Решительно и резко. И кто, если не он, спасет свой народ?

Море в этот раз было к нам благосклонно.

После адской гребной экзекуции на утлой карви, этот крепкий драккар Ульрика казался нам дворцом.

Мы шли на веслах и под парусом, и каждый день радовал то золотым солнцем, то драматическими багровыми закатами, когда небо опрокидывалось в воду, и мы плыли сквозь жидкий огонь. Берега поначалу были пустынными и скалистыми, потом стали появляться лесистые островки, где кричали чайки и лениво плескалась рыба. Воздух был чист и свеж, пах солью, водорослями и далекими берегами.

Иногда мы видели стада тюленей, лениво греющихся на камнях. Это было мирное, почти идиллическое путешествие. И самое главное — сытное! Меда в бочонках хватало, вяленое мясо не кончалось. Даже сухари не успели заплесневеть.

Лейф, сидевший у руля рядом с кормчим, оказался тем еще сюрпризом. За его богатырским, молчаливым и нелюдимым видом скрывался цепкий ум и… неожиданная открытость. Видимо, долгая дорога и общее дело развязали ему язык.

Он рассказал нам с Эйвиндом об отце. О том, что Ульрик был дважды женат.

— Моя мать… — рассказывал он. — была из рода Сёрли. Дочь знатного воина. Она сама умела держать меч. Умерла, родив меня. Отец потом долго ее оплакивал.

Он помолчал, глядя на горизонт.

— Вторую жену, мать Торгнира, он взял по расчету. Чтобы укрепить союз с одним из кланов на востоке. Она была тихой, болезненной. Умерла, так и не оправившись от родов. Торгнир выжил. Но с тех пор отец… он как будто боялся к нам обоим привязаться. Слишком больно терять тех, кого любишь.

Я слушал, и по мере услышанного кусок вяленой оленины в моих руках казался мне всё более безвкусным.

— Неужели между тобой и братом никогда не было… тепла? — осторожно спросил я.

Лейф усмехнулся, но в его глазах мерцали ледяные бури.

— Тепла? Он меня с пеленок ненавидел. А я… я его презирал. За слабость. За вечные интриги. Он всегда искал окольные пути, а я всегда шел напролом. Отец пытался нас примирить. Но это все равно что пытаться скрестить волка и змею. Сердце его, думаю, давно разбито.

Потом он повернулся ко мне, и его взгляд стал прямым и тяжелым.

— Рюрик. Вот ты как целитель. Скажи мне честно. Сколько ему осталось? Я про отца…

Я вздохнул. Всегда ненавидел эти вопросы.

— То ведают только боги и Норны, Лейф. Но… если он будет соблюдать режим, не будет пить хмельного и есть жирного, если переживания будут минимальны… — я посмотрел ему прямо в глаза, — то, на мой взгляд, он еще долго продержится. Многие годы.

Лейф медленно кивнул, и на его суровом лице на мгновение мелькнула тень облегчения.

— Спасибо за правду.

В беседу вклинился Эйвинд, до этого молча перебиравший струны своего нехитрого инструмента. В Альфборге он понял, что скальды девушкам нравятся больше, чем воины. Вот теперь и косил под меня…

— У меня, кстати, тоже братья и сестры были. Шестеро. — он дернул струну, и она жалобно звякнула. — Все померли. То оспа, то горячка. Один я выжил. Выжил, да вот такой дурачок родился.

Лейф хмыкнул:

— Тяжело терять кровь. Даже если ее много.

Эйвинд махнул рукой, отбрасывая тень грусти.

— Да ну! Зато мне не надо было с ними драться за пайку или за отцовское внимание. Братская любовь… она, я смотрю, везде одинаковая. Крепкая, да вечно переплетенная с соперничеством. Я вот свободен как птица!

Он снова дернул струну, и на этот раз извлек из нее бодрый, озорной мотив. Мы смолкли, каждый со своими мыслями. На мгновение стало легче. Как в старой жизни, в походе с друзьями. Но чувство это было хрупким, как морская пена.

Спустя какое-то время мы снова причалили к берегу. На этот раз — в уютной, почти круглой бухте, защищенной от ветра высокими скалами и поросшими соснами. Вулканический песок на берегу темнел матовым графитом. С нами было сорок воинов Ульрика — серьезная сила, позволявшая не бояться ни случайной стычки, ни ночного нападения. Мы могли позволить себе комфорт.

Вытащили драккар на отмель, подперев кольями. Разбили лагерь. Быстро, с привычной сноровкой воины принялись за дело. Одни пошли в лес за хворостом, другие наловили в ручье форели, третьи принялись точить оружие, начиная свой вечный, никогда не прекращающийся ритуал.