Варяг I (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 47

Конечно, не все шло гладко…

Сигурд и Ульф не дремали. Их злоба клокотала подземным огнем — невидимым, но готовым прорваться наружу в любой момент. То ночью забор сломают, то корову испортят, подпустив ей какую-то дрянь в корм. Пару раз пытались поджечь амбар с зерном. Но мои парни — Эйвинд, суровый и надежный Хальвдан, молчаливый и сильный Гуннар и юркий, как ласка, Ивар — несли сторожевую службу, как на передовой.

Мы выставили скрытые посты, натянули веревки с глиняными колокольчиками по периметру. Всех «ночных гостей» мы либо тихо прогоняли, либо, если те лезли с оружием, отправляли к праотцам. Без лишнего шума. Трупы бесследно исчезали в топких болотах за хутором. Война была тихой, грязной, но я давал сдачи.

Также меня вызывали на хольмганг. Целых три раза. По самым надуманным и унизительным поводам: «не так посмотрел на мою жену», «спина твоя мне не понравилась», «дышишь слишком громко».

Я выходил.

Вся моя новая техника — причудливая, смертоносная смесь исторического фехтования, армейского рукопашного боя и дикой, животной ярости выживания — творила чудеса против грубой силы местных бойцов. Я никого не хотел убивать. Но и не церемонился. Двоих я ранил — одному сломал руку, другому рассек бедро — и забрал их оружие и доспехи как трофей по праву победителя. Но одного всё же пришлось зарубить…

Это был очередной подставной ублюдок от Сигурда. Он кинулся на меня с диким воплем. Но его участь была предрешена.

Чуть позже его отец, седой и побитый жизнью бонд, попросил у меня обратно затрофееный топор — это была их семейная реликвия. Мне было жаль старика, и я отдал оружие без каких-либо сомнений. Родители не должны жить дольше своих детей…

— Больше своих сыновей на убой не посылай. — сказал я ему тогда без эмоций. — В следующий раз топор не верну.

Он ушел, не поднимая глаз. И больше его сыновья ко мне не приходили.

Слухи обо мне гадюками ползли по Гранборгу и окрестностям. Что я колдую с железом. Что продал душу темным альвам за урожай. Что моя мельница крутится силой проклятых душ. Ульф усердно сеял эту плесень, шепчась по кабакам и на посиделках со своей дружиной.

Но была и другая молва. Тихая, но упрямая. О том, что я справедлив. Что я делюсь хлебом. Что я вылечил сына бонда Йормунда от лихорадки, от которой отходили все местные знахари. Что отдал последний мешок зерна голодающей семье, у которой Сигурд вытребовал последнее в счет вейцлы. Гранборг и вся округа раскололись надвое. Одни — за Сигурда, старую, проверенную, пусть и тяжелую мощь. Другие — за меня, новую, странную, пугающую, но дающую реальную надежду силу.

Пару раз меня навещал Асгейр. Он передавал весточки от Астрид. Короткие… На бересте… С неровными, торопливыми буквами: «жду»; «верю в тебя»; «скучаю по твоим песням». Я хранил их в кожаной ладанке на груди, рядом с обсидиановым камнем.

Отвечал тем же.

Через рыжего хитрого старика до меня также доходили скупые вести от Бьёрна.

Конунг был, вроде бы, доволен моими успехами — больше зерна, больше железа, крепкий тыл. Но в его посланиях сквозила злость на мой самовольный поход к землям Ульрика Старого.

Я, через Асгейра, осторожно нащупывал почву: а что, если я смогу заключить с Ульриком союз? Не войной, а миром? Добрым словом и выгодой? Бьёрн в ответ молчал. Как могильный камень. Может, он сам метил на его земли? Считал их своей законной добычей? Я не знал. Эта неизвестность, эта каменная стена молчания со стороны моего конунга тяготила меня больше, чем открытая злоба Сигурда.

А большой тинг тем временем приближался. И мне нужно было к нему хорошенько подготовиться. Игра шла на повышение. И ставкой в ней была вся моя новая жизнь.

Вечер выдался тихим и холодным. Воздух звенел от свежести. Мы сидели у меня в горнице — я, Эйвинд, Хальвдан, Гуннар и Ивар. Дом я отстроил капитально — не лачугу, а настоящую, на совесть срубленную избу с большой печью-каменкой, с грамотно сложенным дымоходом (моя особая гордость!), с крепкими, окованными железом дверьми. На столе стоял глиняный кувшин с яблочным сидром собственного приготовления. Рядом с ним в деревянной плошке дымились румяные лепешки из моей муки.

— Тинг — дело нешуточное, Рюрик. — хмуро произнес Эйвинд. Он щедро плеснул себе сидра в кубок и сделал глоток. — Это вам не на мельнице зерно молоть. Сигурд и Ульф выступят единым фронтом. Будут давить. Авторитетом, традицией, ложью. Что ты им противопоставишь?

— Правду, — пожал я плечами, отламывая кусок лепешки. — То, что я сделал здесь… Видят все.

Хальвдан фыркнул. Его лицо, изуродованное старым шрамом от уха до подбородка, исказилось в подобии усмешки.

— Правду на тинге покупают серебром и железом. Или силой родичей. У Сигурда и того, и другого — воз и маленькая тележка. А у тебя — доброе имя да дюжина крепких воинов. Немало, но… маловато будет. Против ярла-то…

— Не совсем так, — встрял Ивар, вертя в руках деревянную чашку. Его цепкие, быстрые глаза блестели в свете огня. — У Сигурда власть держится на страхе. А у нашего Рюрика… уважение. Многие бонды, даже те, кто его побаивается, ему должны. Кому с молотьбой подсобил, кому инструментом помог, кому — советом. Надо это использовать. Превратить долги в поддержку.

Гуннар, будучи вечно мрачным великаном, просто кивнул. Он нарезал вяленое мясо тонкими ломтиками с каким-то садистским упоением.

— Нужно устроить большой пир. Прямо здесь. Пригласить всех, кто колеблется. Кто смотрит и на Сигурда, и на тебя. Угостить их так, как не умеет никто в этой округе! Напоить так, чтобы они забыли, как зовут их отцов. Сделать их своими друзьями! Чтобы им стало стыдно голосовать против тебя.

— И отправить гонцов, — добавил Эйвинд, хлопнув ладонью по столу. — Быстрых, как ветер. На Буян. К Асгейру. К Торгриму-кузнецу. К самой Астрид, пусть она пробьется к дядьке. К другим дружинникам, что были с нами в походе и относятся к тебе хорошо. Пусть знают, что тут творится. Пусть Бьёрн знает, как его наместник хозяйничает. Нужны люди, которые встанут там, на тинге, и скажут за тебя слово, если возникнет нужда. Иначе Сигурд просто задавит тебя одним своим видом и голосом. Авторитет старого ярла — страшная сила.

Я слушал их, и кусок хлеба застревал у меня в горле. Они говорили о вещах, к которым я еще не успел привыкнуть. Я думал об урожае, о качестве стали, о КПД мельницы. Они думали о людях. О связях. О политике. Это была другая война…

— Хорошо, — сказал я, делая глоток сидра. На вкус он был терпким и кислым. — Мы подготовим пир. Самый большой пир, что видела эта долина. Чтобы его вспоминали следующие десять зим!

Ивар усмехнулся.

— А чем поить будем, предводитель? Этим кислым сидром? Или детским элем, что у всех есть? Поверь, слава о медоварах Сигурда гремит по всему Буяну уже многие годы. Это настоящие трактирные мастера, способные уложить каждого из нас одной каплей! Нужно что-то… особенное. Что-то, что пошатнет их репутацию.

У меня была идея. Рискованная, почти безумная. Но другого выхода не было. Нужно было ошеломить. Поразить.

— Поить будем моим напитком. Таким, какого здесь еще не пили. Чистым огнем. И называется он «самогоном».

Наступило задумчивое молчание. Все четверо уставились на меня.

— Это какое-то колдовство? — осторожно спросил Хальвдан, и его рука непроизвольно потянулась к амулету на шее.

— Нет, — я улыбнулся, чувствуя, как во мне просыпается азарт экспериментатора, берущегося за сложную задачу. — Никакой магии. Только тепло, пар и холодная вода. Ловкость рук, брат. Просто ловкость рук и душа викинга!

Самогонный аппарат…

Как его собрать здесь и сейчас, имея под рукой лишь примитивные инструменты и обрывки знаний из далекого будущего? Это была непростая задача.

Я взял большой медный бак — когда-то в нем солили мясо, потом он валялся в развалинах на окраине хутора. Невероятное расточительство бывших хозяев! Я вычистил его до блеска и нарек перегонным кубом.