Варяг I (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 21

Когда я проходил мимо, возвращаясь на свое место, она сделал быстрый, почти незаметный шаг вперед и сунула мне в руку маленькую коробочку.

Я открыл ее. Внутри, на мягком слое мха, лежали темно-синие, иссиня-черные сушеные ягоды можжевельника — известные и как лакомство, и как лекарство от грусти и хворей. Сладкие и горьковатые одновременно, как и сама жизнь.

Девушка ничего мне сказала. Просто отвернулась и быстро скрылась в темноте сеней. Но этот простой жест, эта выдавленная слеза и дар говорили красноречивее любых поэм.

Ночь опустилась на Буян плотной, почти осязаемой пеленой. Я лежал на охапке свежего сена во дворе — хотелось вдоволь надышаться этим волшебным воздухом. И эта моя новая постель была куда комфортнее голых досок. Рядом, на свернутой плащевке, лежал сакс Торгрима. Его рукоять, обмотанная потертой кожей, казалось, хранила тепло рук прежнего владельца.

Я уже почти провалился в сон, убаюканный усталостью и странным умиротворением после вечерней песни, как вдруг услышал крадущиеся, приглушенные шаги.

Адреналин резко хлынул в жилы. Я приоткрыл глаза, не двигаясь. В слабом свете луны я узнал двух приплывших с нами воинов — тех самых, что всегда крутились вокруг Балунги. И — о, да — самого Храни. Его лицо, испещренное шрамами, было искажено холодной, расчетливой ненавистью. Он не лез вперед, оставаясь в тени, — явно был зачинщиком. Не понравились ему мои уроки… Почувствовал себя униженным.

— Спишь, выскочка? — прошипел тот, что был постарше. Кажется, все его звали Гуннаром. Он обнажил кривые зубы в ухмылке. — Хорошо устроился! Место теплое, сено мягкое. Только вот чужое оно.

Я медленно приподнялся на локте и молча посмотрел на них. Сердце колотилось, но дыхание я выровнял. Страх был. Но я не подавал вида.

— Ты занял не свое место, — второй, молодой и прыщавый Эйнар, тыкнул пальцем мне в грудь. — Это место свободного человека. Смотри под ноги, пришелец. Здешняя земля неровная, камни скользкие. Можно и шею свернуть. Случайно.

Храни молча вышел из тени. Его взгляд скользнул на нож-сакс, лежавший рядом со мной. Он медленно, с демонстративным презрением, плюнул. Густая слюна ударила в полированную сталь и медленно, противно поползла вниз по лезвию. Это был ритуальный вызов, плевок на память предков и на мою принадлежность к кругу воинов.

Они замерли, ожидая моего взрыва. Ждали, что я кинусь на них с голыми руками, заору, потребую сатисфакции — и дам им законный повод затоптать меня здесь же, в темноте, списав все на бытовую драку.

Но я не двинулся. Мои пальцы сжали холодный, шероховатый камень-оберег, подаренный вёльвой. Я впился взглядом в каждого по очереди, задержавшись на лице Храни. Мой взгляд был спокоен, пуст и тяжел, как галька на дне фьорда.

Мое молчание и эта напускная, нечеловеческая уверенность в собственных силах подействовали лучше любого крика. Конечно, я блефовал! Но они ждали зверя, а встретили стену. Гуннар и Эйнар неуверенно переглянулись. Храни стиснул челюсти, его глаза метнули молнию ненависти, но он сдержался. Плевать на лежачего — одно. Начинать драку первым у порога дома ярла — совсем другое.

— Сладких снов, скальд, — бросил Гуннар через плечо, уже отступая. — Смотри, чтобы они не стали последними.

Они развернулись и растворились в ночи.

Я еще несколько минут сидел неподвижно, глядя в пустоту, пока адреналин не отпустил. Потом встал, взял сакс. Сначала промыл его водой из бочки у входа, смывая осквернение, и лишь затем насухо вытер о край своего плаща.

Затем подошел к столбу, где висела готовая факельница. Достал из-за пазухи вощеную дощечку и острый гвоздь, найденный возле кузни. И по странному наитию стал записывать имена. Столбиком.

Слева были те, кто проявлял ко мне открытую неприязнь или скрытую угрозу: Храни. Гуннар. Эйнар.

Справа я разметил лояльных и нейтральных людей: Эйвинда. Торгрима. Ингвильд. Астрид и Бьёрна — с огромным знаком вопроса.

Раб борется за еду и жизнь. Свободный человек — за место под солнцем. А чтобы его удержать, нужна не только личная сила. Нужна своя стая. Своя сеть влияния, долгов и обязательств… Именно такие мысли пришли мне в голову этой ночью…

Глава 9

* * *

Он ненавидел это место всей своим естеством, привыкшим к простору фьордов и ясности боя.

Воздух в лачуге вёльвы был густой, спёртый — он смердел старой костью, сушёными травами и чем-то ещё, что въедалось в ноздри и не выветривалось, как запах гниющих зубов.

Бьёрн стоял посреди убогой хижины, подавляя привычный рефлекс — схватиться за рукоять меча. Паутина и переплетённые корни свисали с низкого потолка, цеплялись за волосы. Под ногами хрустел разный сор.

Пришел сюда ярл не из суеверия… Чёрт с ними, с суевериями! Он был прагматиком. Просто перед большой игрой нужно было проверить все переменные. Даже самые скользкие и туманные.

Особенно такие.

Неведомое могло перевесить чашу весов в бою. Игнорировать это было глупо. А грядущий поход на ярла Эйрика, давнего врага и соседа, был именно большой, рискованной игрой.

— Я принес дары, старуха, — его голос, привыкший рубить с плеча, здесь прозвучал приглушённо и неуверенно, будто завяз в болоте. Он швырнул на грубый, закопчённый стол добрый кусок свежей баранины и небольшой глиняный горшок, доверху наполненный густым, тёмным мёдом, — ценная вещь.

Из глубокой тени, с лежанки, застланной потёртыми шкурами, послышался шорох. Сухой, как шелест осенних листьев…

Слепая вёльва, напоминавшая высохшее, пролежавшее век в земле яблоко, протянула костлявую, дрожащую руку. Пальцы с кривыми, жёлтыми ногтями нащупали мясо. Она безразлично, почти с презрением, швырнула его в угол хижины. Оттуда сразу же донеслось довольное, низкое урчание — громадный чёрный кот, сливавшийся с темнотой, принялся терзать дар.

— О чем ты пришел спросить меня, ярл? — просипела она.

Вопросы Бьёрна посыпались чёткими и лаконичными выстрелами. Поход? Успех? Добыча? Потери? Он не верил в предсказания, но верил в закономерности и знаки. Может, старуха слышала что-то от купцов или странников? Может, смогла уловить настроения, которые он, погружённый в свои дела, упустил?

Вёльва сперва какое-то время помолчала, а потом хрипло и беззвучно рассмеялась.

— Определенно, успех ждёт тебя, Бьёрн Весельчак… Но если ты возьмёшь с собой Того-Кто-Стремится-Все-Знать. Чужого. Дважды-рождённого!

Ярл нахмурился, сразу догадавшись, о ком она… Рюрик. Опять он. Этот странный вольноотпущенник. Его успехи были полезны, но его присутствие всё чаще вызывало смутную тревогу. Как сквозняк из щели в хорошо укреплённом доме.

— Но сначала — ЖЕРТВА, — продолжила старуха. — Не монета, и не мёд. Голова Белого оленя из Сумрачного леса вполне сгодится. Принеси мне её сюда. Тогда твой путь будет благословен!

Холодок пробежал по спине Бьёрна. Все знали байки про тот лес. Все с детства… Про тропы, что меняются для тех, кто им не рад. Про тени, что шепчут и сбивают с пути. Про то, что оттуда иногда не возвращались самые лучшие охотники. А Белый олень? Ярл был уверен, что это миф. Небылица для запугивания детей.

— Бредни старух, — буркнул он, но привычной уверенности в его голосе уже не наблюдалось. — И каков будет исход охоты?

— Яркий и доблестный! Угодный богам! — резко воскликнула вёльва, и это прозвучало, как насмешка или проклятие.

Мужчина замер, обдумывая услышанное, а затем задал главный вопрос. Тот, что глодал его изнутри и не давал спать по ночам. Он спросил о войне с конунгом, чья жадная тень уже легла на земли Буяна.

Вёльва потребовала серебро.

Настоящее.

Он, скрипя зубами, швырнул ей тяжёлую монету с грубой чеканкой. Та подбросила её, поймала и мерзко облизнула, словно пробовала на вкус металл и судьбу. Чёрный кот, бросив мясо, бесшумно запрыгнул ей на плечо и упёрся мордой в её щёку. Тишина стала звенящей, плотной.