Варяг I (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 12

— Твой язык… наш язык… как ты его узнал? Ты говоришь с акцентом, но практически чисто.

— Я изучал языки многих северных народов, хозяин. Это часть моей… науки. Я слушал речь твоих людей на корабле, в усадьбе. Старое ранение головы… оно стерло многое из моей памяти, но язык… язык вернулся ко мне сразу.

Я рискнул. Я закрыл глаза, сделав вид, что пытаюсь собраться с мыслями, и начал нараспев, тихо, но четко, декламировать. Я перевел древний норвежский отрывок из «Речей Высокого», вставляя пару слов из родного — русского, чтобы звучало экзотично и неузнаваемо:

'Молот Бога

Бьет в барабан

Тверди небесной,

Человеческих ран.

Ворон черный

На крыльях судьбы

Пляшет над миром,

Над гроздьями лжи.

Мудрый в покое

Черпает суть.

Глупый за силой

Падает в путь.

Но правда одна —

Доблесть и честь.

Лишь им удается

Человека вознесть.'

Я замолчал, открыл глаза. Бьёрн сидел, не двигаясь, уставившись на меня. Его лицо было каменным, но в глазах плескалось что-то новое — не просто интерес, а почти благоговение. Для него, человека устной культуры, ритмичная, образная речь, да еще на «древнем языке», была признаком высшей мудрости.

— Вот это да… — наконец выдохнул он. — Ты и вправду скальд. Такой ритмичной речи я не слышал даже от стариков на тинге.

Он отпил из рога, задумчиво сгреб в ладонь крошки со стола.

— Ладно, Рюрик-скальд. Пока что ты заслужил право дышать под моей крышей. Но смотри… — его взгляд снова стал жестким. — Если твои «знания» навлекут на мой дом гнев богов или принесут вред… твоя голова полетит с плеч быстрее, чем ты успеешь вспомнить свою следующую песню. Понял?

— Понял, хозяин.

— Иди. Осмотри усадьбу и наше славное поселение. Но далеко не уходи. Балунга! — крикнул он.

Тот тут же возник в дверях.

— Проследи за ним. Пусть погуляет. Но чтоб не дальше частокола.

Балунга кивнул, поджав губы. Роль няньки ему явно не нравилась.

Выйдя на улицу, я вздохнул полной грудью. Воздух был свежим, с примесью дыма и хвои. Я был не просто рабом на побегушках. Я был… почти вольноотпущенником под присмотром. С новым статусом пришла и новая возможность — осмотреться.

Я пошел не спеша, делая вид, что просто разминаю затекшие ноги. Балунга шел в десяти шагах сзади, как тень. Я чувствовал его взгляд между лопаток.

Поселение было больше, чем я думал. Не просто кучка домов, а настоящее укрепленное селение — хутор. Длинные дома, похожие на дом Бьёрна, стояли поодаль друг от друга, каждый со своим двором, загоном для скота, кузницей или мастерской. Их окружали хорошо обработанные поля, уже тронутые первой зеленью.

В центре, на возвышении, стояло большое, грубо сколоченное здание с высокой крышей — явно место для тинга, народного собрания. Рядом находилось пустое пространство для тренировок дружинников и празднеств.

Я дошел до высокого, бревенчатого частокола, что находился севернее бухты. Сторожевые вышки грозно стремились к облакам. И это были серьезные укрепления. Значит, угроза набегов была вполне реальной.

Отсюда, с возвышенности, открывался потрясающий вид на фьорд. Изумрудная вода, темные скалы, уходящие в небо. У причала качались знакомые силуэты драккаров. Возле одного из них, поменьше, кипела работа. Его вытащили на берег, положили на бок. Несколько человек со скребками и ножами очищали днище от водорослей и ракушек. Другие осматривали обшивку, конопатили щели паклей, пропитанной смолой.

Я не удержался и направился к ним. Балунга нахмурился, но не остановил меня. Спустившись к берегу, я наблюдал, как работают мастера. Руки сами потянулись поправить, посоветовать. Я видел недостатки, очевидные для меня, псевдоисторика, изучавшего чертежи и археологические отчеты.

Один из викингов, коренастый, с седой бородой и умными глазами старого волка, заметил мой пристальный взгляд.

— Чего уставился, трэлл? — проворчал он, не отрываясь от работы.

— Шпангоут, — вырвалось у меня. — Вот этот. Он стоит почти прямо. Если бы его поставили под чуть большим углом к килю… остойчивость была бы лучше. Меньше бы кренилось на волне.

Воцарилась тишина. Все работы остановились. Мастер медленно выпрямился, отложил свой инструмент. Он посмотрел на меня так, будто я только что заговорил на языке троллей.

— Что ты сказал? — спросил он тихо.

Я понял, что совершил ошибку, но отступать было поздно.

— Я сказал… что угол установки шпангоута… ребра жесткости… влияет на остойчивость судна. У вас он близок к прямому. Это делает корабль более поворотливым, но менее устойчивым. У людей с Юга… я видел такие… угол больше. Корабль меньше качает.

Мастер подошел ко мне вплотную. От него пахло смолой, потом и старой кожей.

— Ты откуда это знаешь? Кто тебя учил?

— Я… видел много кораблей, — уклончиво ответил я. — В дальних плаваниях.

Он долго смотрел на меня, потом внезапно хлопнул себя по лбу.

— Так это ты тот самый! Чужеземец-целитель! Тот, что Асгейрову жену с того света вытащил!

Я кивнул. Репутация уже работала на меня.

Мастер почесал затылок, разглядывая свой драккар новыми глазами.

— Угол… остойчивость… — пробормотал он. — И правда, «Морская Змея» последний раз здорово клалась на борт при сильном ветре. Думал, балласта мало… А ты, выходит, в корабельном деле шаришь?

— Я много чего видел, — снова повторил я свою мантру.

Мастер хмыкнул, кивнул, вернулся к работе. Но теперь он поглядывал на шпангоуты уже с пристрастием. Я видел, как в его голове крутятся мои слова.

Я двинулся дальше. Балунга шел за мной, но теперь его молчание было задумчивым.

Мы вышли к дальнему краю поселения, туда, где частокол заканчивался и начинался лес. Тут стоял маленький, почти игрушечный домик, крытый мхом и дерном. От него веяло древностью и тишиной. Перед ним, на пне, сидела старуха.

Она была так стара, что казалось, время сплело ее из корней, кожи и тени. На лице змеилась сеть глубоких морщин. Ее волосы серебрились из-под темного платка. В костлявых пальцах она держала посох, унизанный резными рунами и мелкими птичьими черепками. Я впервые в жизни столкнулся с самой настоящей вёльвой!

Я замер. Старуха глядела куда-то внутрь себя, или сквозь время. Но когда я сделал шаг, чтобы обойти ее по широкой дуге, ее голова медленно повернулась. И взгляд… ее глаза были молочно-белыми, слепыми. Но я почувствовал, как этот взгляд пронзает меня насквозь. Она видела. Видела не мою молодую оболочку, а то, что было внутри. Мою душу. Душу из другой реальности.

Она подняла свой посох и медленно, почти невесомо, ткнула им в мою сторону. Ее сухие и потрескавшиеся губы шевельнулись, и тихий, шелестящий, как осенняя листва, голос произнес:

— Дважды рожденный… Печать иной крови на челе твоем… Тень великого змея за спиной… Иди. Твой путь только начинается. Но помни… за всякое знание надо платить. Всегда.

Она опустила посох и снова уставилась в пустоту, как будто ничего не произошло.

У меня по спине побежали мурашки. Она знала. Чувствовала. Это была не театральность — это была тихая, леденящая уверенность. Магия этого мира была реальной. И она уже положила на меня глаз…

Я поспешил уйти, чувствуя, как холодок страха скребется у меня под сердцем. Балунга, шедший сзади, сделал жест, призывающий защиту Тора.

— Не связывайся с ней, знахарь, — пробормотал он. — Она и не таких, как ты, на корм рыбам пускала.

Мы пошли обратно, и я услышал, как местные, указывая на поселение, называют его. Не «деревня» или «хутор». Они называли его гордым, звучным именем.