Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб - Ларина Елена - Страница 6

Он демонстративно порвал мое заявление. Я сидела, положив руки на колени, и наливалась черной злостью. Я для себя уже все решила. И сложностей не предвидела. Именно в этом и заключалась моя ошибка. С этим человеком без сложностей у меня не было ничего и никогда.

– Это что же – рабство? – спросила я отчаянным шепотом. – От вас что, думаете, нельзя уйти?

– А ты попробуй! – предложил он, вальяжно откидываясь на спинку кресла. Но расслабленная поза была лишь иллюзией. Я прекрасно видела, как нервно он барабанил пальцами по столу.

Он старше меня на восемь лет. А значит, скоро у меня тоже будет уютная лысая голова, почему-то подумалось мне. От «нерьвов». Если, конечно, сегодня меня не уволят.

– Я не могу здесь работать, – начала я спокойно и рассудительно. Только не нервничать! – Ведь вы мне теперь не доверяете. И вообще, на меня теперь все так смотрят… Не хочу. Отпустите.

– Да кто на тебя смотрит?! – он вдруг разъярился. – Кто на тебя смотрит! Да никто даже понятия не имеет… Идиотка! Даже Жорж об этом не знает. Я сказал, что отдал отчет в бюро переводов, а ты болела. Поняла? Смотрят на нее… Может, из-за чего другого смотрят, а?

– Пожалуйста, не надо кричать! – ледяным голосом ответствовала я, вызывая огонь на себя только для того, чтобы переключить поток его мыслей.

– Что-что? – спросил он, делая вид, что не расслышал.

– Не надо кричать, пожалуйста! – повторила я холодно, как последняя стерва. И почувствовала, что ужас тает у меня под коленками, как будто у колготок синхронно спускаются петли на обеих ногах.

– А вот мы сейчас посмотрим, кто здесь кричит, – неожиданно тихо сказал он и угрожающе встал из-за стола. Я вскочила тоже. Стул с грохотом упал. Сцена явно ускользала из-под моего контроля.

– Я у вас больше не работаю и шефом своим не считаю! Помыкайте вашими девочками! – картинно указала я на дверь. И приложив ладонь к груди, задушевно добавила: – А меня оставьте в покое!

И я, печатая шаг, стала гордо уносить ноги.

Но поворачиваться спиной к зверю было неосмотрительно. Потому что не успела я дотянуться до ручки двери, как горячая ладонь плотно накрыла мне рот так, что я не смогла даже пискнуть. Я стала молотить локтями ему в живот и тщательно прицелилась каблуком ему в ногу. Но прицел был сбит, потому что он прихватил меня свободной рукой под ребра.

Я инстинктивно согнулась. Так, повиснув на его руке и болтая в воздухе ногами, я была унесена в комнату для переговоров, в недосягаемую для секретариата глубину. Дверь он захлопнул ногой. После чего выпустил меня и разжал мне рот. В общем-то зря…

– Ты что, идиот?! Зарвавшийся придурок! Маньяк! – Внезапно я почувствовала себя так, как будто с меня сняли намордник. Какое изумительное чувство свободы слова! Раньше я себе такого не позволяла. Ну сейчас-то он меня точно выгонит с работы. – Немчура поволжская!

Я кричала так, что голос начинал хрипнуть. Жаль, раньше не тренировалась. Оказалось, что мощность моя от природы невелика.

Он стал на меня надвигаться. Я кинулась ему навстречу и стала лупить кулаками в грудь. Раньше я мужчин никогда не била. А потому не знала, что удовлетворения от этого ноль. Кулакам стало больно. Онемело основание ладони, которым я ударилась обо что-то твердое.

О пуговицу, что ли… А на его лице не отразилось и тени страдания. Он ничего не чувствовал, а я теряла силы. И вот, когда он вдруг перехватил мои руки в запястьях, я поняла, что все только начинается.

Я попыталась вырваться, но мне не удалось выиграть даже полсантиметра. Он припер меня к стенке в полном смысле этого слова. Я тянулась зубами к его рукам, но недотягивалась. Попыталась задействовать ноги, но он плотно прижал меня к стене. Я еще некоторое время боролась, с зажмуренными от усилия глазами и кряхтеньем. Но статическое напряжение без всякой свободы маневра – вещь очень выматывающая.

– Ненавижу! – с чувством крикнула я, глядя в его прозрачные и до омерзения трезвые глаза. – Пусти, гад!

– А говорила, что любишь! – с мрачной усмешкой упрекнул он. – Или уже все прошло?

В этом-то и заключался основной философский вопрос моей жизни на данном этапе. Сказать ему, что все прошло, я не могла бы даже в истерике. Я не могу говорить такие вещи в лицо. А говорить, что не прошло, было выше моих сил. Врать в лицо я тоже не люблю.

– Ну так что? Кто здесь кричал? – сказал он сквозь сжатые зубы, разводя мои руки, которыми я пыталась его отпихнуть.

Не люблю ему проигрывать. И я решилась на змеиную хитрость. Резко перестала сопротивляться. Я знала, что ему тут же станет неинтересно и он меня отпустит.

Он почувствовал перемену и мягко поцеловал меня в лоб. И пока я не передумала, торопливо поцеловал еще и еще, пунктиром передвигаясь от одного виска к другому. Скорее всего, ему просто очень не хотелось подыскивать кого-то на мое место. Иначе с чего бы это такие нежности?

Было бы неправдой утверждать, что на меня это не действовало совершенно. Но действовало уже не на уровне чувств, а на уровне разума, если допустить, что он у меня все-таки есть. Чувства иссякли давным-давно, в самом начале этого провального порыва, когда я еще была студенткой филфака. А он закончил свой сербо-хорватский и мыкался с ним, пытаясь найти какую-то работу по специальности.

Сейчас я видела эту сцену со стороны, и внутренний голос без всяких эмоций подводил итоги: когда-то ты мечтала о том, чтобы все так и было. Получила – распишись! А о сроках никто не договаривался. Поддаваться порыву в этой ситуации имело смысл только для галочки. Что да, мол, все сработало. Все вышло по-моему. Мечтать вообще опасно. Все обязательно сбудется, только тогда, когда ничего уже не надо.

Но я еще раз напомнила себе, что пытаюсь уйти с работы именно для того, чтобы все это в конце концов прекратить. Освободить себя и его. Порвать этот порочный круг.

Я уже дожила до такого состояния, когда все не только отболело, отцвело, но и пожухло. Остатки следовало убрать граблями. Теперь это только мешало жить нормально. Хотя, по правде говоря, нормально жить это мешало с самого начала.

Я устала от черной дыры наших отношений. Она высасывала мои силы. И его силы тоже. И чтобы не ухнуть туда безвозвратно, оба мы выгребали из нее в обратную сторону, отталкиваясь друг от друга. А она все тянула и тянула в свою пропащую бездну.

Два года прошло в топтании друг против друга, взглядах исподлобья и бдительном сопении. Я сама все это затеяла. Мне и следовало бы прекратить.

Но противник попался азартный. Он никак не желал меня отпускать. Чтобы уйти, мне нужно было повернуться к нему спиной, а этого я боялась. Потому что до конца ему не доверяла. И только что еще раз убедилась в том, что опасения мои небезосновательны.

Мне стало казаться, что я загнана в угол сторожевым псом. Я не делаю резких движений – он сидит, высунув язык. Стоит мне попытаться уйти – щерится и дыбит загривок. Страшно!

В это время «сторожевой пес» Антон Альбертович Дисс, не встречая сопротивления с моей стороны, прикоснулся губами к моим прикрытым векам.

Еще немного, и двину ему со всей силы коленом, решила я. Усыпив его бдительность кротким поведением, я сделала энергичную попытку двинуть. Но размаха не получилось. Двинула я, прямо скажем, весьма посредственно.

Зато разбудила лихо. Он вцепился в мои запястья, как змеелов в шею ядовитой змеи.

– Да больно же, дурак! – прошептала я, пытаясь освободиться. – Пусти!

– Дурак, может, и отпустил бы. А я нет! Потерпи, сердце родное! Потерпи! Кто-то тут придурок! Кто-то – идиот! Кто-то собрался увольняться от этого идиота. Давай! Вперед! -интимно советовал он мне на ухо.

Но, по-моему, сам уже не очень хорошо понимал, что со мной делать дальше. И за что, собственно, он только что так яростно боролся и почти победил.

Его, как всегда, вел инстинкт. И, как я чувствовала, вовсе не основной. Ему просто нужно было самоутвердиться. Отыграть все по-своему. Не дать мне осуществить задуманное просто потому, что это задумала я, а не он. Решать должен был только он. А иначе он терял почву под ногами.