Теория снежного кома (СИ) - Моран Фэя - Страница 62

Утешение в объятиях Эйса Муди.

20. Спуск в Лиллехаммер

Осознание произошедшего заставило меня раскрыть в ужасе глаза и толкнуть Эйса в грудь. От неожиданности он даже отшатнулся назад.

– Зачем ты пришёл?! – крикнула я, не узнавая собственного голоса. – Ну зачем ты пришёл сюда?!

Он молчал, и от этого мне стало ещё хуже.

С пеленой в глазах я направилась к двери, понятия не имея, куда идти дальше и что мне вообще делать в этой ситуации, Мир перед глазами расплылся в серую массу. Единственное, что я хотела – бежать. Бежать как можно дальше от этого кошмара.

Но Эйс схватил меня за руку и дёрнул в свою сторону. Резко, властно, не давая мне шанса опомниться. Он взял меня за плечи и настойчиво потребовал:

– Прекрати. Прекрати это. Хватит.

Его руки, обычно холодные и отстранённые, сейчас казались горячими.

Сейчас я внушала себе, что мне не нужно всё это – слова утешения или объятья. Потому что это не в моём стиле. Я не люблю обниматься и выслушивать, как меня жалеют. Это унизительно. Особенно в компании человека, перед которым мне нельзя было показывать слабину.

– Отвали! – выкрикнула я, пытаясь вырваться из его хватки. – Ты ничего не понимаешь!

– Понимаю, что ты сейчас не в себе, – ответил он, его голос был на удивление спокойным и мягким. – Ты в шоке. Ты расстроена. Но тебе нужно успокоиться.

– Я спокойна! Всё!

Он промолчал. В его взгляде не было того холода, с которым я сталкивалась каждый раз, когда мы пересекались. Сейчас он казался тёплым. Его руки всё держали меня за плечи, чтобы я не дёргалась. И мне было бессмысленно сопротивляться.

– Это была твоя мама? – спросил он.

Стало ещё отвратнее на душе.

У меня скривилось лицо, когда я вспомнила её. И в очередной раз вспомнила то, что мы пережили после её ухода.

Мне пришлось прикрыть глаза и сделать вдох.

– Да, – сдалась я.

– Мне жаль.

Я истерично засмеялась от абсурдности его слов.

– О, тебе жаль? – переспросила я. – Может быть, прекратишь это? Тебе не жаль. Ты злорадствуешь, ведь мне в очередной раз сделали больно.

Эйс покачал головой и прижал меня спиной к стене. Он наклонился, чтобы наши лица находились на одном уровне.

– Прекрати это, – повторил он. – Я устал.

– От чего, интересно?

– От притворства.

На мгновение он опустил голову, и я наблюдала только за его макушкой. Чёрные волосы, чуть взъерошенные, сияли в тусклом свете. Он скрывал лицо, может, чтобы я не увидела выражение, которое на нём отразилось. Но когда он поднял голову, взгляд стал ещё более незнакомым. Мягким и добрым. Без той надменности, сарказма, самовлюблённости, которые я привыкла видеть в его синих глазах.

Взгляд был… уязвимым.

– Я не могу больше так, – выдал он хрипло. Слова вырывались из него с трудом, словно он произносил их через силу. – Мне так жаль, что я сделал с тобой, Мила, и я ненавидел себя за это каждый долбаный день, поверь. Я никогда ничего так не ненавидел, как себя. И пусть это звучит как долбаное оправдание.

Моё сердце сжалось от неожиданности. Эйс Муди? Ненавидел себя? Это звучало настолько неправдоподобно, что я не могла поверить своим ушам.

– Не ври, – прошептала я. – Ты никогда не был одним из тех, кто жалеет о своих поступках. Ты слишком самоуверен, чтобы считать, что можешь совершать ошибки.

Он не ответил. Просто смотрел на меня, и от этого взгляда, в котором как будто не было ни капли лжи, мне становилось неловко. Его глаза были на одном уровне с моими, и для этого ему пришлось сильно наклониться. Он словно не хотел прерывать зрительного контакта.

Я начала сомневаться. Сомневаться во всём, во что верила до этого момента.

А потом он сказал:

– В тот день всё изменилось.

В голове крутились тысячи вопросов. Я хотела спросить его обо всём, но не знала, с чего начать. А момент был таким неподходящим, что слова никак не хотели вылезать наружу.

Эйс стоял близко, всё так же держа руки на моих плечах, вжимая меня к стене, а я не могла пошевелиться, и не от ужаса, а, скорее, от того, что мне хотелось остаться тут, чтобы никуда не выходить и не спускаться. Здесь было безопаснее.

Я повела себя как маленькая истеричка. Что подумает Айварс?

– Скажи мне правду, – прошептала я. – Правду о себе. Правду о своих чувствах. Правду о… своей болезни.

Его лицо застыло в немом выражении, и именно в этот момент он выпустил меня и отстранился.

– Почему ты никогда не рассказывал мне об этом?

Я удивилась собственному голосу. Он впервые прозвучал так: без агрессии, без нападок рядом с Эйсом.

Эйс сел на кровать, и тот мягкий взгляд стал в мгновение сломленным. Как будто ему вспомнилось всё самое плохое, что было в его жизни.

– А что я должен был рассказывать? – тихо сказал он.

Я подошла к нему и неуверенно села рядом. А потом ответила:

– Правду.

– Правду о том, что у меня не всё в порядке с головой? Что я псих?

– Да, именно это.

Он фыркнул, опустил голову, и чёрные волосы полезли ему на глаза. Эйс схватился за них, ероша ещё сильнее, чем они были взъерошены до этого.

Я не хотела жалеть его. Даже после того, как узнала правду о его психическом расстройстве, я хотела вести себя с ним как прежде. Холодно, отстранённо, с ненавистью в сердце.

Но всё пошло не по плану.

Идиотский лёд, которым я покрыла сердце, начал таять и выпускать наружу ту Милану, которой я была раньше. Это раздражало. То, что я не могу контролировать в себе даже такие мелочи. Что всё вышло из-под моего контроля.

Минуту мы просидели в абсолютной тишине. Слышались лишь детские голоса за окном.

– Все теперь об этом знают? – спросил Эйс, в его голосе проскользнул искренний страх, хоть он и попытался его скрыть.

Я качнула головой:

– Нет. Я никому не рассказывала.

Он выдохнул и откинулся назад, ложась на кровать.

– Давай ненавидеть друг друга по-другому? – произнёс Эйс спустя какое-то время в тишине. – Без войн. Без битв. Просто молча. Словно у нас перемирие.

Я нахмурилась и повернулась к нему.

– Притворимся, что ненавидим друг друга, – продолжил он. – Без оскорблений. Без унижений. Без попыток друг другу навредить. Просто… будем держаться на расстоянии.

– Притворимся? – переспросила я. – Когда ненависть искренняя, это нельзя считать притворством.

– Я никогда не был искренен в этом.

У меня открылся рот, но я так ничего и не ответила.

Эйс лежал молча, в номере стало так тихо, что я начала слышать, как тревожно бьётся сердце. Слёзы уже высохли, а образ мамы отошёл на второй план, как будто это не было такой уж и трагедией для меня – снова увидеть её.

В моменте Эйс коснулся моей руки. От этого прикосновения внутри всё завибрировало и запаниковало. Но я не спешила убирать её, просто сидела и делала вид, что ничего не происходит. Будто это в норме вещей.

– Пожалуйста, – сказал Эйс, погладив большим пальцем мои костяшки.

И тогда я вытянула ладонь из его руки и встала с кровати, а он всё продолжал лежать, глядя в потолок.

– Хорошо, – кивнула я. – Будем ненавидеть друг друга молча.

Отсюда было видно, что его губы дрогнули в улыбке, и он слабо кивнул. Тогда я развернулась, двинулась к двери, а потом вышла из номера, убеждая себя в том, что ничего не произошло.

Мне понадобилось несколько минут для того, чтобы спуститься в столовую. Перед этим я заскочила в общую уборную, находящуюся в холле, и умылась, чтобы скрыть следы от слёз. В зеркале сильных покраснений и опухших глаз я не обнаружила, так что спокойно вышла и пошла дальше.

Айварс сидел за тем же столом. Его взгляд тут же метнулся ко мне, едва он заметил движение у дверей. Он встал, спрашивая:

– Милана, всё нормально? Что случилось? Ты…