Королевская кровь-13. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 8

Знаки засветились сильнее. Их было ровно семь вокруг шести костров.

— Сюда! — прошелестел шаман, внезапно оказавшись перед ними — как дух метнулся. Бубен его завис в воздухе. Тайкахе схватил за руку Ангелину Рудлог, поставил на один из знаков, закрутился вокруг, завертелся. Бросился вновь к ним и взял за руку Василину, и тоже поставил ее на знак. И так всех сестер, и Стрелковского. Остался один знак, сияющий сильнее всего. Для Демьяна.

— А ты, король-медведь, — напевно велел шаман, пока его бубен продолжал бить без него и огонь содрогался в такт, — прежде чем встать на свое место, бери свою жену и клади ее меж костров. Не проснется она пока, не бойся — душа ее человеческая вновь летает в других сферах, а медвежья — крепко спит.

Демьян взял тяжеленькую расслабленную Полину, и, присев, закинул ее себе на холку. Подошел под опасливыми взглядами сестер и внимательным — Стрелковского, к кострам, примерился, переходя в полуформу, и тяжело прыгнул, так, что огонь лизнул его ноги под гъелхтом. Положил Полю в центр и прыгнул обратно.

— Становись, — прошелестел Тайкахе, указывая на знак. Он встал, переводя дыхание. И действо началось.

Вновь, как в прошлый раз, стал закручиваться вихрем огонь и дым костров, образуя под пение пошедшего по кругу шамана огневорот. Вновь пахнуло на присутствующих морозом и льдом, и все поежились — кроме Алины Рудлог, которая недоуменно подняла голову, посмотрев прямо в тьму в центре огневорота, а затем едва заметно улыбнулась. Завыл ветер, вторя песне шамана, вновь вырвался из его рук бубен, сам полетел по кругу, и колотушка ударяла в натянутую шкуру как в опытных руках.

А Тайкахе, склонившись над котлом, зачерпнул вязкой черной жижи, которая казалась глиной — настолько она выварилась. Зачерпнул и пошел к Ангелине Рудлог.

— Вытяни руки, дочь Воина, — попросил он, и та без сомнений вытянула руки. Тайкахе осторожно перевернул их ладонями вверх и, обмакнув в плошку кисть, стал выводить на ее ладонях знаки, что, касаясь кожи, тут же наливались желтым и фиолетовым. Достал нож — Ангелина даже не дрогнула, а он разрезал на ней ворот платья до середины груди и нарисовал там, где было сердце, еще одну руну.

— Крепка связь, крепка кровь, — бормотал он, переходя от сестры к сестре, разрезая на них одежду, чертя знаки на ладонях и над сердцами, — крепка любовь, крепка жизнь, крепка связь…

На ладонях и груди каждой из сестер сияли теперь знаки. Появились они и у Стрелковского. И рук, и кожи над сердцем самого Демьяна коснулась кисть — и холодом защекотало зелье, принявшись тут же светиться. А последним Тайкахе нанес руну на сердце себе. Руки его оставались чистыми.

— Крепка связь, — пел шаман под удары следующего за ним бубна, — крепка кровь…

Он с гортанным, завораживающим пением вновь пошел по кругу, и свет руны от его сердца струился за ним нитью, ложился на землю, перепутывался с лучами, которые шаман теперь чертил ножом от ног каждого из стоявших на знаках к кострам. Шесть раз он так обошел, углубляя линии, и намотался свет его сердца на эти лучи паутиной. Шесть костров, семь линий, по которым тоже побежало от знаков под ногами беловатое сияние. И словно жизненная сила побежала туда, к Полине, усиливаясь огнем и окутывая ее серебристым сиянием виты, словно от каждого обряд брал столько, сколько мог взять — линии сверкали ярко, густо, у двух старших, деликатно струились от Марины и Каролины и Игоря Ивановича, и едва-едва от Алины, которая казалась прозрачной из-за освещения. От самого Демьяна энергия текла такая же плотная, как от старших сестер.

Все это — и пение, и свет костра, и бой бубна, вводили Демьяна в транс. И чувствовал он не только силу замка, беспокойно волнами ходившую под ногами и будто бы даже сильнее светившуюся там, где лежала его Поля, не только свет аур присутствующих и энергии духов, не только то, какие силы закручивались вокруг старика-шамана. Но и казалось ему, будто высоко над замком, склонившись с двух сторон, наблюдают за ритуалом две силы — родная ему, тяжелая, как все горы мира, и пламенная, грозная.

Тайкахе одобрительно поцокал языком, оторвал светящуюся нить от своего сердца, деловито скатал ее, привязал к одному из лучей, а затем шагнул с плошкой в костры. Огонь расступился, даже угли под его босыми ногами погасли, пока он ступал по ним. А когда он опустился рядом с Полиной, уже самой начавшей светиться желтым и фиолетовым, серебристым и зеленым, черным и синим, огонь вспыхнул вновь.

Шаман без усилий повернул Полину на спину — она опять смешно раскинула лапы, — и деловито начал наносить ей знаки-руны на тело. Первую — на лоб, и она вспыхнула мягким светом, четыре — на «ладони»-лапы, и шестую — туда, где слышал Демьян биение ее сердца, слышал сквозь пение и ритм бубна, шум костров и взволнованное дыхание участников ритуала. И стоило появиться шестому знаку, как вспыхнули костры выше неба. Засветились знаки у участников, забились сердца сильнее, и полилась к Полине вита волной. Поднялась паутина на лучах коконом, свернулась шаром, впиталась в королеву — и тут же огонь тоже окутал ее, и опали костры, оставив за собой шесть черных дымов, шесть пятен. И Полю, лежащую на спине в человеческом обличье.

Демьян понял, что все это время не дышал.

Линии связей, линии жизни, продолжали тускло светиться, и едва заметно сияли знаки на телах у всех участников ритуала.

Тайкахе склонился к Полине, положил руки на тело и попросил:

— Живи, женщина-солнце, живи, названая дочь моя. Вот уйдешь ты, и не будет у меня дочери, а нельзя так, ой нельзя. Живи!

И Полина вдруг глубоко вздохнула. Но глаза ее оставались закрытыми.

Шаман торжествующе выпрямился. Повел рукой в сторону бубна — и тот скользнул ему в руки, — и забил в него снова, затанцевал по кострам кругом, раскручивая спираль. Склоняясь и разгибаясь, обошел всех девочек и велел Ангелине:

— Иди первой, дочь Воина, как старшая. Прикладывай ладонь к телу сестры своей и говори ей, зачем ей жить, зачем сюда, к вам человеком насовсем возвращаться, душой навсегда, пока тело живо, пришиваться. Не думай только, что говорить, говори то, что первое на ум пришло!

В голове у Демьяна стало пусто — он старательно гнал из головы мысли, что хотел бы сказать Полине, и продолжал держать вытянутыми руки.

Ангелина Рудлог шагнула к сестре и опустилась перед ней на колени. Приложила ладони со знаками ей к груди и проговорила так уверенно, как приказала:

— Ты должна жить, потому что наша семья не полна без тебя, Поля.

Из-под рук ее разлилось сияние и впиталось в Полину. И знак, на котором она стояла до этого, погас, и линия жизни запульсировала — и погасла. А Полина вновь вздохнула глубоко и умиротворенно.

Ангелина с нежностью провела рукой по плечу сестры и пошла обратно.

— Теперь ты, — велел шаман, указывая на Василину.

Королева Рудлога тоже опустилась у сестры и тоже прижала ей руки к груди.

— Живи, потому что мы любим тебя, — сказала она тепло, и под ее руками вспыхнуло сияние, и погас ее знак и линия. И раздался ответный вздох.

Марина Дармоншир на колени опускалась так тяжело, что Демьян едва не сорвался ей помочь. Но подхватил ее шаман, что-то причитая доброе, хорошее, и помог ей опуститься аккуратно, легко.

— Возвращайся, потому что мне скучно без тебя, Пол, — проговорила она и шмыгнула носом. И расплакалась там, пока звучал вдох Полины и свет впитывался в ее тело.

Тайкахе по-отцовски помог ей подняться, погладил по голове и отвел на круг. И пошла, медленно ступая, к сестре Алина. Отказалась от помощи Тайкахе, рухнула на колени.

— Живи, потому что жизнь удивительна, — прошептала она едва слышно. И ее слабый свет тоже вошел в тело Поли вместе со вздохом.

Младшая Рудлог шла легко и будто даже удивленно. Села в позу лотоса, безбожно пачкая длинное белое платье, и положила на сестру руки. И уверенно, звонко заявила:

— Ты вернешься и будешь жить, потому что я тебе такое расскажу! Вот увидишь, как ты удивишься!