Королевская кровь-13. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 45

Семейство его, встречая принцессу одну или со Святославом Федоровичем, почтительно замолкало и склоняло головы. Но Алина редко выходила в общую зону, предпочитая закрытую для придворных.

Собственно, и горделивая седовласая тидусская старушка, и красавица жена с пронзительным взглядом, тонкой, несмотря на живот, талией и крутыми бедрами, сделали образ начальника разведуправления в глазах Алины чуть человечнее. А их говорливость объяснила его работоспособность.

— Скажите, полковник, — спросила Алина, когда Тандаджи поднял на нее глаза и встал, чтобы поприветствовать поклоном, — не осталось ли у Управления крови профессора Тротта после его пребывания в бункере? Или другого его генетического материала?

Тандаджи чуть сузил глаза, но вопросов задавать не стал. Она же опустилась в кресло сбоку от его стола.

— Я не давал такого указания, поэтому нет, — ответил он. — Смысла нет, даже для сличения образцов не хранится кровь, а выделяется днк и уже из нее формируется генетический паспорт. По нему потом и работаем. Да, у вас и профессора бралась кровь из катетеров для оценки состояния, но после проведения анализа хранить кровь смысла нет, образцы уничтожаются.

— А слепок ауры не делали? — расстроившись, уточнила Алина. — Я читала о разработках, — уточнила она, так как глаза полковника сузились еще больше. — Около трех лет назад Таис Инидис разработала способ записи стихийных характеристик ауры на сильные носители…

— Научно-магический центр Управления пока не смог сделать эту методику достаточно дешевой для того, чтобы пустить ее в массы, — покачал головой Тандаджи. — Помимо сильного накопителя, которые недешевы, требуется участие сильного мага, владеющего методикой, а таковых в бункере не было. И, поверьте, первыми мы сделаем слепки аур семьи Рудлог.

«На случай, если вы еще раз потеряетесь», — повисло в воздухе.

Алина вздохнула.

— Ну что же… Тогда у меня еще две просьбы, полковник.

— Сделаю все возможное, — очень любезно откликнулся Тандаджи.

— У вас записана история моего пребывания на Лортахе. Мне нужно найти темных, с которыми я шла к долине Источника на Лортахе. Которые погибли там… я надеюсь, что их туринские половинки живы.

— Конечно, — с каменным лицом сказал тидусс и зачем-то перевел взгляд на аквариум с рыбками, который побулькивал пузыриками воздуха. — Я дам задание отделу аналитики, моя госпожа. А вторая просьба?

— Мне нужно полное досье на полковника Михея Севастьянова, — Алина посмотрела на заваленный бумагами стол, на окно, за которым моросил дождик. — Он был другом моего мужа. Я хочу знать о нем все возможное.

За закрытой дверью гудело управление, в кабинете пахло благовониями и кофе. Тидусс взглянул на нее блестящими черными глазами так проницательно, что узкий круг посвященных в тайну показался ей не таким уж и узким. Но Тандаджи лишь сложил руки на столе в замок и кивнул.

— Зеленое крыло сейчас перегружено, ваше высочество, и существует проблема со связью, но если вы дадите мне неделю-две, то у вас будет самая полная информация.

— Конечно, — ответила она. — Это совсем не срочно, полковник.

Через неделю Алине в покои доставили папку с фиолетовой полосой повышенной секретности. И когда она открыла ее, усевшись за стол, на полированный ясень выскользнуло несколько фотографий.

Черно-белая — где Михей Севастьянов совсем юный на фоне общежития МагУниверситета. Еще одна — где он в компании Свидерского, фон Съедентента, Виктории и Макса. Они сидят в каком-то баре, все смеются, Михей обнимает Александра Даниловича, барон смотрит на Викторию, Макс одновременно весело и высокомерно салютует бокалом с пивом.

Алина смотрела на молоденького, тощего, невысокого Тротта и улыбалась. Эту фотографию она отложила в сторону.

Несколько фото из личных дел — от университетского до с последнего места службы. Алина смотрела на кровного отца и ловила черты, которые она видела в зеркале. Да, она была очень похожа на маму. Но что-то неуловимое проглядывало и в форме глаз, и носа, и губ, и резкой линии скул. Лишь челюсть была другая — у него тяжелая, квадратная, у нее — изящная, не перегруженная, в маму.

Она брала в руки фотографию за фотографией. Свадебная. Жена Севастьянова — невысокая, очень симпатичная, видно, что добрая, в свадебном рудложском сарафане, в венке и с цветами в руках, сам Михей — в форме, статный и красивый. Фото со Свидерским — они оба уже сильно старше, все в грязи, усталые и довольные, сидят на подножке тяжелой военной машины, борт которой подран когтями и весь в подпалинах и слизи, которая остается от уничтоженной нежити. Фото с построений, с повышений званий, газетные вырезки о его достижениях и разработках. Целая чужая жизнь проходила перед ее глазами, а черно-белые фотографии постепенно сменялись цветными. Фото где-то в горах, с загорелым лицом и белыми пятнами вокруг глаз от очков. Среди женщин-военных магов. И, — она замерла, разглядывая, — серия ярких снимков с бала восемнадцатилетней давности. Придворный фотограф запечатлел сбор гостей, официальную часть, фуршет после. И на них был кровный отец — а на одной фотографии, в парке, освещенном праздничными огнями — и Макс рядом с ним. Оба с алкоголем, Севастьянов — в форме, идеальный Макс в идеальном костюме.

Что ее поразило, так это насколько расслаблен был Тротт, сжимающий бокал под темным небом, подсвеченным иллюминацией. Как редко она его видела таким: наверное, когда он в самом конце пути подшучивал над ней, а она над ним, в редкие минуты безопасности — тогда такое бывало. И еще когда они лежали, засыпая, после их первой и последней пронзительной близости. Но все равно складывалось впечатление, что тот Макс, которого она знала, и человек, с улыбкой небрежно попивающий алкоголь в парке рядом с ее кровным отцом — два разных человека.

Она с усилием оторвалась от фото и принялась читать досье. Краткая биография. Достижения. Награды. Происхождение. Родственники. Старое фото матери и отца Михея Севастьянова — получается, ее бабушки и дедушки? И затем статьи-доклады-отчеты-приказы. Вся жизнь кровного отца в фото, в газетных вырезках и военных документах прошла перед ней. И она через несколько часов обнаружила себя застывшей на кровати, где раскладывала бумаги и фотографии, читая отчет о последних днях полковника Севастьянова. Официальный отчет — о том, как он ценою своей жизни сдерживал недоброго духа смерти.

Но она знала и помнила то, что случилось на самом деле.

Она выдохнула и подняла глаза к небу.

— Мне жаль, что так вышло с тобой, — сказала она шепотом. — И… спасибо тебе, что я есть. Я буду вспоминать тебя и ставить за тебя свечи… отец. Ты был достойным человеком.

Она снова добрела до Тандаджи в этот же день.

— Я хотела поблагодарить вас, — сказала она поиссохшему тидуссу. — Я могу оставить папку себе?

— Конечно, — не моргнув глазом ответил Тандаджи. — Вам, ваше высочество, сделали копии, оригиналы есть у нас.

— Спасибо, — повторила она. И решилась. — Мне нужна такая же подборка о моем муже, Максимилиане Тротте, полковник. Я уверена, что она у вас есть, он же сотрудничал с вами.

Тидусс сдержанно улыбнулся. Повернулся к полкам за его спиной и достал оттуда еще одну толстенькую папку с фиолетовой лентой.

— Я знал, что вы попросите, — сказал он. — Пожалуйста, ваше высочество.

— Вы, как всегда, на высоте, — сказала она с искреннем восхищением.

— Благодарю, — отозвался он тоном «а теперь мне нужно работать», и Алина, прижав к себе папку, пошла обратно в Семейное крыло.

И эту папку она за прошедшие несколько дней зачитала до дыр. Фотографий было больше, потому что он светился на публике больше, и Тандаджи удалось достать копии самых ранних детских фотографий — от крошечного спящего Макса на руках у очень красивой женщины в окружении похожих на него братьев и сестер и отца до недавнего снимка на приветствии первокурсников в МагУниверситете. Алина со смущением увидела себя рядом с ним, с поджатыми губами рисующим в блокноте схему расположения светильников, строгую Викторию, ухмыляющегося барона, и так долго разглядывала эту фотографию, что зарябило в глазах.