Королевская кровь-13. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 42

— Я знаю, — Катя погладила его по руке. — Пойдешь со мной?

— Если буду свободен, Кать, — покачал головой Алекс и она понимающе вздохнула. — Не могу обещать. Сейчас иномиряне отступают дальше в долины, у нас передышка, но пленные говорят, что их тха-норы готовятся к прорыву. Мы их дожмем, конечно, но работы еще много. Я постараюсь, хорошо? Мне тоже интересно. Это событие историческое. Но если за полчаса до назначенного времени меня не будет, идите без меня.

Глава 10

25 мая, Рудлог-Инляндия, Алина

Этой ночью проснулась в постели Макса и Алина Рудлог, которая упорно именовала себя Алиной Тротт. Она разглядела над собой темные крылья — и сердце успело зайтись от безумной надежды, когда ночное зрение включилось, и она увидела сомнариса, который недвижимо парил под потолком.

Конверт упал к ней на кровать, а темный дух развернулся и развеялся дымной вуалью. Алина, включив ночник, прочитала письмо. Сердце все еще билось, как ненормальное.

— Что же, — прошептала она, положив послание на колени, — можно же просто посмотреть на него?

Строки расплывались перед глазами, но она не плакала. Выплакала все уже, и теперь с каждым днем набиралась сосредоточенности, крупица за крупицей собирая то, что может ей помочь вернуть Макса.

— Я просто посмотрю, — повторила она, словно убеждая кого-то.

Ей перестали по утрам сниться сны про Макса — мозг привык к тому, что он теперь на Туре, и больше не обманывал ее. Теперь Алине иногда казалось, что образ Тротта ускользает из памяти, она боялась этого и скучала еще отчаянней. Так, что приходилось гнать от себя мысль уйти в Нарриви, и не просто навестить Жреца, а напроситься поселиться у него во дворце, чтобы быть рядом постоянно.

Ворон бы не запретил, она знала. Но какая-то рассудительная и хладнокровная Алина внутри говорила, что это только растравит ей душу и делу не поможет.

— Но это исторический момент, — проговорила она упрямо. — Я обязана присутствовать…

Да и среди тех, кто придет к Жрецу на Арену, наверняка будут те, кто помогал им с Максом в Нижнем мире. Тандаджи говорил, что их ищут — но вот же возможность увидеться. Сказать спасибо, немного притушить давнее тупое чувство вины оттого, что они погибли из-за нее. До сих пор иногда она просыпалась от кошмаров, в которых они убегали от лорташцев, а их отряд догоняли и уничтожали по одному.

Алина перечитала письмо, и тут взгляд наконец-то зацепился за первые строчки. Она изумленно подняла голову к небу и спросила:

— Какая же я глава рода, Великий?

Повеяло холодом.

— В отсутствие мужа ты — глава, — прошелестел мир голосом Ворона. — Я жду тебя как всех своих детей. Пройди своими ногами по дороге к Арене, посмотри на народ, к которому ты принадлежишь. И не играй с тьмой, девочка. Ты не вернешь его таким способом.

Алина поджала губы.

— У меня свои методы, — пробурчала она.

Она не стала добавлять: «Раз уж у тебя, отец, никаких методов и вовсе нет». Первопредок и так все знал — не раз и не два она за прошедшие недели рыдала, уткнувшись в подушку, и кричала ему слова упрека и отчаяния.

Холодок погладил ее по голове с усталой укоризной и исчез. А принцесса Рудлог поправила перекрутившуюся штанину Максовой пижамы и побрела на улицу.

Ходила она по-прежнему с трудом переставляя ноги, едва не шаркая, как старушка после тяжелой болезни. Всего неполных три недели прошло после возвращения, и восстановление обещало быть долгим. Но желудок уже принимал больше еды, она стала крепче, хотя бы не шатаясь от любого усилия. А еще у нее всегда оставались крылья. Сильные, мощные крылья.

Она уже летала накануне вечером. Но сейчас, после пробуждения, когда над Инляндией стояла ночь и разлита была вокруг темная стихия, нужно было попробовать снова.

— «Не играй с тьмой», — проворчала она, упрямо распахивая крылья. Светила голубоватая луна, темной точкой колола глаз черная, шуршали тревожно дубы. Им тоже не нравилось то, что она делает.

Алина полетела вверх, высоко-высоко, сквозь потоки стихий, в которых чувствовались стылые течения темной, выше, выше, еще выше, пока держали крылья. А когда стало холодно, и она вынырнула над облаками, она закрыла глаза, сложила крылья, и рухнула вниз.

«Спаси меня. Спаси. Спаси!».

Она распахнула глаза — и раскрыла крылья, сделав вираж метрах в пятидесяти от земли. И, мягко спустившись на землю, побрела к скамеечке и села на нее, укутав себя теплыми, материализовавшимися перьевыми конечностями.

Каждый раз она забиралась все выше. И верила, что в этот раз Макс обязательно подхватит ее.

Он же всегда ее спасал. Это должно подействовать.

— Просто нужно забраться еще выше, — упрямо сказала она себе. Мотнула головой. — Или, — она посмотрела на небо, — и вовсе не раскрывать крылья…?

Ночной холодок под шум дубов стелился по земле, поднимался по траве к ее голым пяткам, и она ставила ступни одну на другую, а затем и вовсе подобрала их под себя на скамью. После таких полетов ей не хотелось уходить — все казалось, что сейчас соткется из тьмы Макс и отругает ее за то, что рискует собой.

— Вам нельзя простужаться, Богуславская, — прошептала она себе строго, — вы ослаблены, любая простуда отсрочит ваше восстановление. Где ваш здравый смысл?

Она вздохнула и засмеялась тихо, то ли над собой, то ли от воспоминаний о его тоне. Поднялась, доковыляла до душа, и долго стояла там, греясь под горячей водой и глядя на бледно-лиловую пижаму Макса, которую она бросила на пол.

Вытрется, наденет ее — и почувствует запах его туалетной воды. Она нашла ее здесь же, в ванной, и добавила капельку на всю одежду, которую она у него стащила и носила сейчас. «Эссенция: Ландыш», — суховатая, типично инляндская вода с нотками дыма, мокрой земли, травяного тумана и ландыша. Он пах как их путешествие на Лортахе. Если добавить еще пота, слез, страха и муравьиной кислоты.

Алина, расслабляясь под водой, вспоминала водопады в долине перед Долиной Источника, — как мылись они там, а Макс рассказывал про ее кровного отца, и как труден был путь, который привел их туда. Как многого в нем она тогда не понимала — и как многое поняла, вспоминая взгляды, слова, прикосновения!

Душ утомил ее, и она пошла досыпать. С утра, как обычно, следовало появиться во дворце — родным нужно было увидеть, что она жива и здорова, а ей — обсудить приглашение на Арену.

Но сначала она еще раз полетает. И постарается забраться еще выше.

Иногда Алина ощущала себя в зыбком безвременье. Вокруг продолжали свершаться грандиозные дела: старшие сестры занимались восстановлением своих владений, правил далеко на юго-востоке бог смерти с лицом Макса, кое-где продолжались бои, столицу постепенно восстанавливали, ловили и уничтожали по всей стране разбежавшихся и разлетевшихся инсектоидов.

А ее дни шли размеренно и одинаково, как в санатории.

Просыпаешься утром в доме Макса и лежишь, закрыв глаза, прислушиваясь к шелесту дубов вокруг. Делаешь себе травяной чай в его кружке, зачерпываешь его ложкой солнечный мед, принесенный сюда из дворца, капаешь утреннюю настойку Тайкахе, от которой тело согревается, а по жилам растекается жидкий огонь. Накидываешь едва пахнущий мужской туалетной водой синий кардиган на плечи и идешь на скамеечку, если на улице солнце, или открываешь дверь, прислоняешься плечом к косяку и пьешь чай, глядя на падающий дождь.

Иногда она гуляла с утра меж дубов, а то и сидела на нагретых солнцем корнях, читая что-то из библиотеки Макса, или отдыхала, закрыв глаза, а деревья что-то шептали ей, тянулись к ней веточками, пели песни вместе с ветром. Иногда в эти моменты ей казалось, что Макс совсем рядом, и она, не открывая глаз, касалась рукой потока темной стихии, надеясь, что он ощущает ее.

Постель она не застилала. Ей нравилось наводить тут беспорядок — дом сразу наполнялся жизнью. А может, она надеялась, что Макс увидит то, в каком уютном хаосе пребывает его педантичное, вылизанное жилище, возмутится и воплотится.