Королевская кровь-13. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 12

— Я рад, что они выбрали тебя и Вей Ши, — проговорил дракон. — Вы оба этого достойны.

— Только я ничего не умею, — пробурчал Ситников с неловкостью. — Поэтому я решил, что все-таки хочу быть у вас учеником. Еще и маме с Машкой тут нравится, мама говорит, что если будет школа, останется здесь… — он спохватился. — Если не передумали и возьмете меня, конечно.

— Мне Алина уже сообщила, — ответил дракон. Ему тепло было на сердце оттого, что о нем заботятся, тепло оттого, что старая история закрывалась и потомок Лаураса будет у него учеником, а сын Четери Марк — стал их с Лаурасом общим потомком. Было в этом что-то правильное.

— Она уже и здесь побывала? — удивился Матвей. А затем подумал и кивнул серьезно. — Ну конечно же побывала.

— Она и сегодня будет после заката, — ответил Четери. — И каждый день будет приходить. Хочешь дождаться ее?

Ситников задумался. Глотнул чая. Покачал головой.

— Не могу, у нас все строго. Увидимся еще, я обещал ее навещать. Я все равно, — голос его смягчился, — ощущаю, что она вне опасности. Но сны от ее лица прекратились. Это значит, что связь ослабла?

— Твой предок Лаурас говорил мне, что связь обостряется тогда, когда тому, кого ты защищаешь, угрожает опасность, — покачал головой Чет. — Сейчас ее нет.

— Все же мне действительно надо у вас учиться, — вздохнул Ситников и тоже потянулся к чему-то на столе. — Я из-за этой связи как больной хожу, не понимаю, где мои чувства, а где магически наведенные. Только, — он снова замялся, — я смогу к вам прийти после того, как закончу универ. И если согласитесь, что смогу совмещать ученичество с работой.

— У тебя будет выбор, — пообещал Четери, дивясь тому, как в этом огромном мужчине, волей судьбы имеющем великую силу, как физическую, так и магическую, осталось столько деликатности, скромности и доброты. Он еще не возмужал окончательно и было в нем еще что-то от неуклюжего щенка-подростка, но то, каким он станет в какие-то десять лет, ощущалось и сейчас. — Ты сможешь работать у Нории, я поговорю с ним, и он будет счастлив иметь придворным магом такого сильного мага как ты, поверь. А захочешь — сможешь работать тут же, в Тафии, и учиться у меня, и еще и преподавать в университете. Ты выберешь то, что тебе больше по душе.

— Спасибо, — ответил Ситников со вздохом. — Но до этого еще год как минимум. А с клинком мне нужно учиться взаимодействовать уже сейчас. Вы не покажете мне хотя бы начальный минимум?

Четери покачал головой. Нащупал на столе миску с остро пахнущим мясом, ложку, принялся есть.

— Я пока не хочу брать в руки клинки, — сказал он через некоторое время и от Матвея потянуло сдерживаемой, невыносимой жалостью. — Но я решу этот вопрос. Подожди немного, хорошо?

— Хорошо, — снова вздохнул Матвей. — Вы думаете, я когда-то научусь с ним работать, как вы?

— Нет, — ответил Четери честно. Почти точно взял питьевой кувшинчик с холодным морсом, но не стал пить из него, заставил себя найти чашку, налить в нее. — Слишком поздно ты придешь в ученичество, ты негибок, да и нет в тебе той тяги к оружию, что была у твоего предка — той, что определяет склонность к бою, талант ощущать его. Ты по натуре — защитник, а не атакующий, твоя сила тяжеловесна, и я сейчас не о физическом весе. — От студента пошло расстройство, и Чет закончил: — Но раз клинок признал тебя достойным, я научу тебя на твой максимум, и это будет полезным для тебя умением.

— Спасибо, — задумчиво ответил Матвей. — Спасибо за откровенность.

Кольцо, подаренное Ситниковым, холодило указательный палец, но Чет не торопился использовать его. Он вытащил лист из конверта, разложил его и аккуратно провел по нему кончиками пальцев, пытаясь ощутить буквы.

Он по опыту знал, что нельзя полностью полагаться на артефакты. Если есть возможность использовать потенциал своего тела — нужно это делать.

Света упоминала, что в газетах Рудлога писали о случаях, когда слепые учились читать пальцами. Но пальцы его, чрезвычайно чувствительные, ощущали лишь разницу между пустым местом и заполненным строками. Он не расстроился: на все нужно время.

При мысли о Свете его кольнуло чувство вины. Он, привыкающий жить в мире без зрения, делал вид, что все в порядке. Она, от которой волнами шла тревога и сочувствие, горячая любовь и нежность, поступала так же. Но понимала, что все не так, как любая любящая женщина, и тратила силы, которые должна была тратить только на ребенка, на него, Чета. Укачивала ночью малыша — и, укладывая его между ними, целовала и ребенка, и Чета, и он сквозь сон слушал, как кормит она, и успокаивался этим звукам и запаху молока. А то и сам вставал и подносил Марка Свете, и ждал, пока она покормит, и после носил его на себе, не давая ей вставать.

Его бой уже был позади, но она именно сейчас проходила свою битву. Уставала, не высыпалась, и часто спала днем, когда родители или Чет забирали малыша. И при всем этом ухаживала за Четери, расчесывая ему волосы и заплетая их, приносила ему иногда обед в кабинет — хотя были слуги, но она хотела сама, — обнимала, рассказывала, как дела в городе, где она гуляла каждый день, пыталась шутить, а внутри истекала тревогой и горем.

Его сенсуалистская эмпатия, еще более обострившаяся в темноте, делала это почти невыносимым.

Лишь одно утешало ее — Марк. Да и сам Чет уже несколько раз брал ребенка на прогулки в парк, положив его в смешной слинг, похожий на платки, в которых жительницы Песков носили своих младенцев. От малыша, укутанного в стихийный дух гармонии, шла такая безмятежность, что это позволяло забыться, и Четери испытывал мягкое умиление, глядя на него внутренним зрением или качая его. И некоторое сожаление, что старших детей в младенчестве он и не видел — хотя так было у драконов принято. Было в этом единении с младенцем что-то новое для него, удивительное, и он был благодарен и миру, и Светлане за то, что перед закатом своей жизни смог познать новую его грань.

Благо, Света ни разу не сказала, что боится, что Четери упадет или наткнется с ребенком на что-либо. Она боялась, но отпускала их вдвоем. И за это он был ей тоже благодарен.

Бумага пахла жасмином и лотосом, и уже поэтому Четери понял, что письмо из Йеллоувиня. Повел над ним кольцом, и начал слушать:

'Владыке Четерии, Мастеру Клинков.

Владыка, с огромным прискорбием воспринимаю тот факт, что по состоянию здоровья вы не могли присутствовать на моей коронации и я не мог лично выразить вам свое почтение и безмерную благодарность за ваш вклад в спасение Туры. Ваша слава в Йеллоувине не утихает уже пять сотен лет и йеллоувиньский народ в моем лице смиренно склоняет голову перед вашим мастерством и вашим путем. Очень надеюсь, что мы сможем лично пообщаться во время моего визита в Пески, даты которого сейчас согласовываются.

Однако пишу я вам для того, чтобы попросить содействия в другом вопросе. Мой сын, Вей Ши, волей моего отца и его деда, восславленного в веках Хань Ши, проходит у вас обучение. Однако ближайшие несколько месяцев его присутствие потребуется на Юге Рудлога: я хочу отправить на помощь в зачистке иномирян несколько полков и поставить его командующим. Как отец Мастеру могу сказать вам, что мог бы отправить туда кого-то из славных генералов Йеллоувиня, однако решение это продиктовано тем, что Вею Ши полезно нести ответственность за разных людей, в том числе простых, и это послужит делу его воспитания, а также закроет некоторые политические вопросы.

Я не посмею испытывать недовольство или как-то давить на вас в том случае, если вы посчитаете это лишним или способным помешать вашему обучению и воспитанию. Однако если вы тоже посчитаете, что это пойдет на пользу, прошу отпустить его не позже 16 мая, чтобы он смог получить все указания и отправиться вместе со своими бойцами на Юг Рудлога.

Обещаю, что это первый и последний раз, когда я прошу вас о подобном одолжении. До окончания обучения, помимо этого случая, единственное, когда Вей Ши должен будет отлучаться — это при участии в памятных семейных церемониалах, да на свои свадьбы.