Беспринципная (СИ) - Резник Юлия - Страница 16

Арман Вахтангович стискивает зубы. Хрясь! Полено разлетается на куски. И снова — хрясь! Поговорили, блин…

— Отпусти ее со мной в город. Пусть хоть чуть-чуть развеется, — вдруг выдаю я.

— Я ее не держу. Хочет — пусть едет.

— Отлично.

Разворачиваюсь резко и, вдавливая пятки в землю, возвращаюсь к качелям:

— Завтра поедешь со мной.

— А? — переспрашивает разомлевшая на солнце подруга.

— Со мной в город поедешь. Посмотришь, где я буду жить. Ну и с покупками поможешь. Я собираюсь потрепать свою заначку.

— Даже не знаю… — радость в глазах Седки гаснет, когда она оборачивается к виднеющемуся в зарослях сада дому. — А мама?

— С мамой побудет сиделка.

— А если она обидится?

— Что за глупости? Тетя Ануш будет только рада, если ты немного развеешься. Не веришь мне — спроси у нее.

Седка вскакивает на ноги и, бросив мне «Я тебе напишу», резвым кабанчиком мчит к дому. Я растираю лицо, не зная, правильно ли поступила. Может, не надо было мне в их жизнь лезть? Это дела семейные. Да только я ничуть не преувеличила, когда высказала Арману Вахтанговичу все, что думаю. Как бы дела не обстояли со здоровьем тети Ануш, жизнь ее близких не ограничивается одной этой напастью.

Погрузившись в свои мысли, шагаю к своему участку. И вдруг слышу отрывистое:

— Постой…

Облизав губы, упираю взгляд в землю. Не хочу я смотреть на его потный торс. Слишком много воспоминаний эта картинка будит.

— Что? Еще не все претензии высказал?

— Я спросить хотел.

Мне все-таки приходится поднять взгляд на Армана Вахтанговича, чтобы не выглядеть идиоткой.

— О чем?

Гаспарян как будто бы мечется. Растирает темную бровь. Цыкает, отчего нерв на его щеке дергается.

— У тебя месячные были? Ну, после…

И этот вопрос… И сами его интонации… Они настолько в его духе, что мне аж смешно становится. Хотя казалось бы — что тут смешного, да? Никакой ведь скидки на чувства. Никаких тебе «прости», или «я налажал, Зойка». Ладно, хрен с ним! Не в том он был состоянии, чтобы мыслить здраво. Спросил, и на том спасибо, как говорится. Это только в моменте обидно.

Я моргаю. Губы дрожат, но я не даю себе никаких поблажек.

— А если не было? Что ты сделаешь? Сгоняешь за тестом?

— А надо? — спрашивает, поиграв челюстью. И руки в карманы шорт запихивает.

— Не думаю. Месячных не было, но у меня в принципе неравномерный цикл. Если тебе будет спокойнее, могу к врачу сходить, чтобы убедиться, что все нормально. Ну и…

Арман Вахтангович кивает. Дескать, да. Давай. А когда я замолкаю, подталкивает:

— Что?

— Чтобы мне противозачаточные назначали, — скороговоркой выпаливаю я. Скулы его темнеют. Взгляд исподлобья меняется.

— Не угомонишься ты никак, я смотрю?

Ну, и что это означает?!

— Я тебе все еще там сказала… Надо — приходи. Или… ты с этой? — сощурившись, киваю куда-то в сторону. Пусть я больше и не видела Марину в нашем магазине, это ничего не значит. Может, она заболела. А может, я просто не попадаю на ее смену.

— Ты совсем? Думаешь, у меня сейчас есть время на б**дки?!

— Так… у вас… типа все? — и себе бросаю на него взгляд исподлобья. Одно дело — тетя Ануш, да. Другое — эта крашеная шалашовка. Вот уж с кем я не хочу делиться даже крохами его внимания.

— Иди куда шла, — рявкает Гаспарян. Я с психом выполняю его просьбу, но тут он снова меня останавливает, окликнув: — Постой… Чуть не забыл. На вот, — достает из кармана бумажник. Вынимает несколько крупных купюр и вкладывает мне в ладонь.

— Ч-что это?

— На врача, то се… Нормального найди, ясно?

Его глаза бегают, у меня во рту сохнет. Отчаянно дергаю кадыком в попытке сглотнуть, но от этих усилий только горло дерет — и все.

— Ага. Я Седу с собой позвала. Ты же ей разрешишь?

— Езжайте. Только с водителем. Не надо ей по такой жаре в автобусе трястись. Ей в любой момент может плохо стать. У нее вегетососудистая дистония.

— Сейчас не ставят таких диагнозов, — шепчу я. Гаспарян хмыкает:

— Умная больно, что ли?

— Не жалуюсь.

— Ладно. Ты поняла, — бросает напоследок и уходит, как ни в чем не бывало. А у меня под ложечкой екает. Не от обиды, нет. От какого-то тихого, остро щемящего чувства… Будто стоишь босиком на горячем асфальте — и вроде терпимо, но долго так не протянешь. Ладошки потеют. Купюры в кулаке намокают. Это то, чего я хотела, но почему-то нет никакой радости. Это же не забота! Или… все-таки да? Топорная, неловкая, но от этого не менее важная. В мыслях хаос. И не радует меня, да, что тут и на врача, и на одежду хватит. Арман Вахтангович явно не поскупился. Откупаясь от меня? Или все-таки так поддерживая?

В любом случае, я свое дело сделала. Дала понять, что рядом, несмотря ни на что. А там… Как он сказал? Ему сейчас не до этого? Еще бы! С другой стороны, когда-то ему захочется передышки. А я тут как тут.

Телефон в кармане жужжит — Седа пишет. «Во сколько выезжаем? Папа дает нам водителя!» И куча восторженных смайликов. Я отвечаю коротко: «Чем раньше — тем лучше. Комендант к восьми подойдет. Оформлюсь, а там и ТЦ откроются».

«Можем еще погулять в парке».

«По такой жаре?»

«Да, не лучшая идея», — соглашается Седка.

«Мне еще в больничку надо будет заскочить».

«Зачем?»

Ну, вот и как мне выкрутиться? Что-то я совсем не подумала.

«За справкой в общагу?» — сама о том не ведая, Седка подкидывает мне годный предлог.

«Ага».

Я, наверное, впервые в жизни ей вру. Но это такая сущая мелочь! Да и… Это же в ее интересах, так-то. Какой с меня спрос?

Остаток вечера провожу, перебирая вещички Алиски и братьев. Генка и сам прибарахлится, а этим тоже надо будет что-то купить. За полтора месяца лета они вымахали — дай бог! И матери что-то приобрести. Будет ей красивое платье на выписку. Может, порадуется.

Потом заваливаюсь на свою лежанку и утыкаюсь в телефон. Удивительное дело, даже за деньги найти гинеколога летом — проблема! У всех запись на неделю вперед. Отчаявшись, решаю сделать тест — и тем пока ограничиться.

Глава 11

Зоя

Дядя Вася — водитель, которого нам на сегодня выделил Седкин отец, высаживает нас у обшарпанного трёхэтажного здания, больше похожего на тюремный барак, чем на студенческое общежитие, и уезжает по каким-то своим делам. Даже Седа, до этого щебетавшая без умолку, прикусывает язык, с растерянностью разглядывая открывшуюся нам разруху.

— Это точно оно? — выдавливает с плохо скрываемым ужасом.

— Адрес сходится, — криво усмехаюсь я, и сама с трудом пряча разочарование. В мечтах моя студенческая комната была пусть и скромной, но не нищенской. Тут же даже заходить внутрь не надо, чтобы понять, насколько завышенными были мои ожидания. Запах пыльной ветхости, просачивающийся сквозь закрытую входную дверь, говорит сам за себя.

— Пойдем, поищем коменданта, — нервно улыбаюсь я, еще не зная, что нам никого не придется искать. Милая бабулечка сидит за стеклянной перегородкой прямо напротив входа. Приветливость, с которой она нас встречает, совсем не вяжется со сложившимся стереотипом вокруг фигур общажных комендантш. Она с улыбкой берёт мой паспорт, пробегается взглядом по спискам, находит мою фамилию и кивает:

— Третий этаж, двадцать седьмая комната. Ключи вот. Поднимайтесь, девочки, если что — кого-нибудь попросите показать вам душ и кухню, чтобы мне с вами не тащиться. Ноги совсем не ходят.

Мы с Седкой заверяем, что справимся сами, и поднимаемся по скрипучим, покрытым вытоптанным линолеумом лестницам. Стены в пятнах и трещинах, краска кое-где облупилась, на перилах — пыль. Я уже жалею, что не попросила дядю Васю подождать у подъезда. Может, мы бы просто глянули и сразу рванули… нет, не прочь — альтернативы у меня пока нет, но хотя бы за краской, что ли.

Комната оказывается в точности такой, как я и боялась: желтые, местами вздувшиеся обои, окна с расшатанной рамой, из которой зимой будет немилосердно дуть, пол, противно поскрипывающий при малейшем движении.