Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 7

Мы с Анькой переглянулись. Что сказать? Офицер без денег? Да сплошь и рядом. Но есть нюанс. Допускаем, что в прошлый раз у человека закончились деньги, не хватило пятидесяти копеек на почтовую карету, но, чтобы два раза подряд?

— Мне кажется, здесь у вас проживает какой-то пожилой дядюшка, возможно — другой родственник, которому вы оставляете все свои деньги, — предположил я.

— Вы почти угадали, — кивнул поручик. — В Озерках — это село недалеко от станции, живут мои друзья. С деньгами у них и на самом деле туго, поэтому, помогаю, чем могу. Обычно просто выворачиваю карманы, а уж добираюсь до Петербурга либо пешком, либо с какими-нибудь доброхотами.

Мы снова переглянулись с сестренкой. Пожалуй, поручик вырос в наших глазах. Наверное, и я поступил бы также, за некоторым исключением — вывернул бы карманы, если бы был уверен, что отыщу потом для себя денег, да еще обязательно бы оставил на проезд.

А поручик, между тем, продолжал:

— В Озерках как раз и живут люди, ставшие последователями графа Толстого. Заметьте — они образованные, независимые. Большинство имело либо службу, либо какое-то дело, которое приносило пусть небольшой, но стабильный доход. А теперь они, бросив все — службу, а кто-то и семью, занимаются хлебопашеством!

— Но так как хлебопашеством добывать себе пропитание сложно, вы им подкидываете денег из своего жалованья? — догадался я.

— Разумеется, — закивал Салтыков. — Жаль, что мое жалованье невелико, да и самому нужно на что-то жить. Иначе я бы отдавал им все свои деньги. У них вот, беда случилась — лошадь пала, а на новую деньги нужны.

Сколько жалованье поручика? Как у меня, в мою бытность коллежским секретарем или больше? Пусть рублей 700 или 800 в год. Значит, в месяц выходит… рублей 60. Квартирные парню платят, но все остальное — за свой счет. Жить можно, но особо не пошикуешь. А он еще «толстовцам» свои деньги возит. Уважаю.

Последнее слово я произнес вслух. Видимо, прозвучало оно как-то не так, потому что поручик слегка взъерепенился.

— Вы меня осуждаете?

— Ну что вы? — хмыкнул я. — Я и сам отдаю часть своих денег на полезные или благотворительные дела. Я совсем о другом подумал… Вот, скажите, ваши друзья, которые пашут землю — они кто?

— В каком смысле? — не понял Салтыков.

— Кто они по своей профессии? Вы сказали — образованные люди. А где они образовывались?

Поручик задумался, потом стал перечислять:

— У двоих имеется университетское образование — один филолог, а второй математик. Есть инженер. У остальных — их еще четверо, закончены гимназии.

— Теперь скажите, кому польза от их труда? — поинтересовался я. — Им самим? Обществу? Империи?

— Это вы о чем? — снова не понял поручик.

— Давайте мы вместе с вами уточним — каковы идеи графа Толстого? Я начну перечислять, а вы меня поправляйте и дополняйте.

Все-таки, учитель истории, основные принципы учения помню.

— Давайте с самого первого начнем: непротивление злу насилием, — начал я. — Вы, как офицер, согласны с тем, что такое возможно? Или нет?

— Нет, Иван Александрович, про этот принцип нам пока лучше не говорить. Возможно, в будущем, когда люди перестанут воевать друг с другом, перестанут существовать враждебные государства, так и будет. Но такое будет, если все государства поймут, что насилие — это зло. Они обязательно придут к этому мысли. Наверное, вам странно слышать подобное от офицера?

— Нет, что вы, напротив, — поспешил успокоить я поручика. — Вы как раз и рассуждаете, как настоящий офицер. Армия должна быть готова к войне именно для того, чтобы никакой войны не было. Не станет армии — нас просто сожрут.

— Именно так, — согласился поручик. — Мой род служит уже в четырех поколениях, дед погиб на Кавказе, прадед стал инвалидом при Бородино, но я сам войны не хочу. И не стыжусь этого.

— Тогда про необходимость существования государства мы с вами дискутировать не станем? — поинтересовался я и сам же ответил: — Все понимают, что государство — это зло, это принуждение, но, опять-таки, как в случае с армией — без государства мы попросту не выживем. Увы, нет идеальных людей, а будут ли они в будущем — неизвестно.

— Но главное-то бесспорно! — почти что вскричал поручик. — Труд облагораживает! Человек должен постоянно трудиться. Вот, мои друзья пашут сохой, работают в поте лица.

— Ужас-то какой — сохой пахать, — вмешалась в разговор Анна.

— Почему ужас? — оторопел поручик.

— Так тяжело же, сохой, — пояснила Анька. — И лошади тяжело, и мужику. Вон, в нашей деревне, все мужики только плугом пашут. Плугом и легче, да земля лучше вспахивается.

— В деревне — это в вашем имении? — снисходительно поинтересовался поручик. — Вы, наверное, любопытствовали — как мужики землю пашут?

— А чего там любопытствовать-то? — пожала плечами сестричка. — Если твой отец пашет, дядьки, соседи, так не любопытствовать нужно, а помогать. Камней у нас много — сколько лет пашем, а они снизу лезут. Откидывать надо. А все наше имение — домик с огородом. У нас с батькой своего поля нет, только огород, так все равно, перед тем, как картошку сажать, сначала надо навоз разнести, а потом вспахивать. Батька весной лошадь у брата брал, да и пахал. По осени, конечно, картошкой рассчитывался. А лошадь у ваших товарищей пала, так наверное, они ее по собственной дурости загубили. Небось, пахать-то никто из них не умеет?

Пожалуй, если бы эти слова произнес я, дело закончилось бы скандалом, со всеми вытекающими. Но когда такое говорит красивая и хорошо одетая юная особа — совсем иное дело.

— Вот тут я даже не знаю, — растерялся поручик. — Возможно, что так и есть.

— Позвольте, выражу свое мнение, — вступил и я в разговор. — То, что граф Толстой говорит о нравственности, это прекрасно. Это я вам как судебный следователь говорю — нравственные люди закон преступают гораздо реже, нежели безнравственные. Но то, что с десяток — или, сколько там? образованных людей занимаются — Анька, заткни уши (Аня послушно приложила ладони к ушам) — так вот, занимаются всякой х…й — это глупость. Подождите, — пресек я попытку Салтыкова обидеться на нехорошее слово.— Я к тому, что есть люди — простые русские мужики, которые умеют пахать и сеять гораздо лучше, нежели приезжие горожане. Даже если и предположить, что приезжие научатся, какой в этом смысл?

— Они через физический труд придут к нравственности, к самоочищению.

— Ну да, самосовершенствование, саморазвитие… А для общества-то какая польза? Они получили возможность приобрести образование — так пусть потрудятся. Вашим приятелям не стыдно? Они сидели на лекциях, занимали место, а кто-то, из тех же крестьян, мечтал выучиться, не смог. Где справедливость? Не лучше ли, чтобы люди с университетским образованием отправились работать в школу? У нас учителей не хватает не то, что сельских школах, даже в гимназиях. Про инженеров вообще молчу. Пожалуйста — на завод, производством руководите. А гимназисты? Хотят заняться физическим трудом — пусть идут в землемеры. Этих-то тоже не хватает, а из-за межей постоянные споры и драки. У нас железные дороги прокладывают — возьмут в помощники геодезистов. Будет им труд, и трудности всякие. Получается, что ваши друзья — они попросту эгоисты.

— Почему эгоисты? — слегка растерялся Салтыков.

— Но вы, например, в пахари не идете. Понимаете — вас учили, вы давали присягу. Предположим — случись война — тьфу-тьфу, от вас, как от командира роты, больше проку, чем от меня. Меня, в лучшем случае, в унтер-офицеры возьмут. Согласны?

— Ну, это само-собой, — не стал спорить поручик.

— Вот и здесь — пусть каждый занимается своим делом. Вас выучили на офицера, у вас семейные традиции — это замечательно! А они, в сущности, следуют своим собственным капризам, вместо того, чтобы служить обществу. И не нам с вами опрощаться следует, как советует граф Толстой, а сделать так, чтобы пахарь образованным был, на пианино играл, иностранные языки знал.

— Ваня, а когда пахарю, если он устосается на пахоте, иностранные языки учить? И зачем? — съехидничала Анька.