Белые пятна Великой Отечественной войны - Исаев Алексей - Страница 3

Таким образом, нельзя не согласиться с полковником Дэвидом Гланцем, прямо утверждавшим, что Красная армия к 22 июня 1941 г. была армией мирного времени[17]. К этому можно добавить: «находившейся в разгаре процесса реорганизации». Для перехода в статус армии военного времени требовалась мобилизация, которая была сорвана немецким нападением. Дивизии приграничных армий получить людей и технику по мобилизации в первые дни войны просто не успели. С отмобилизованными соединениями в близкой к штатной численности вермахт столкнулся уже в июле 1941 г., на рубеже Днепра, после разгрома войск особых округов.

Всего вышеописанного самого по себе было бы достаточно для серьезного поражения в столкновении с отмобилизованной армией, реорганизация которой завершилась еще в 1940 г. Однако главной причиной катастрофического развития событий летом 1941 г. все же было другое. Если в Перл-Харборе повышение боеготовности достигалось нажатием кнопок, закрывающих гермодвери и заслонки, создание группировки на границе, способной отразить нападение главных сил германской армии, требовало куда большего времени и усилий.

В мирное время в приграничных, именовавшихся «особыми» округах содержалось ограниченное количество стрелковых дивизий. Если их выстроить у границы, то каждой достался бы фронт около 30 км на всем протяжении от Карпат до Балтийского моря. Советские уставы рекомендовали для обороны фронт в 10–12 км на дивизию, т. е. вдвое-втрое меньший. Чтобы образовать такой заслон на границе, нужны были, во-первых, дивизии из глубины построения особых округов (их так и называли в переписке «глубинными»), а во-вторых, дивизии из внутренних округов, т. е. с Урала, Северного Кавказа, Сибири и Поволжья. Перевозка этих войск требовала в общем случае около 30 дней. Таким образом, чтобы Красной армии встретить врага во всеоружии, нужно было принять решение о формировании у границ крупной группировки войск минимум за три-четыре недели до нападения. Вскрытия планов противника и однозначной трактовки группировки войск у границы на рубеже мая и июня 1941 г. в Москве не было. Осознание опасности стало фактом 10 июня 1941 г., но за оставшиеся 12 дней выдвижение войск из глубины округов и внутренних округов не было закончено.

В итоге против 40 стрелковых дивизий на границе, растянутых на 30 км и более, немцы утром 22 июня 1941 г. выставили более 100 дивизий. На направлениях главных ударов превосходство было подавляющим. Все это предсказуемо привело к поражению армий особых округов и многочисленным прорывам фронта, причем не только на направлениях ударов танковых групп. Имея численное превосходство, немецкая пехота прорывала оборону на границе на львовском направлении, под Гродно и в Прибалтике.

Возникает закономерный вопрос: почему развертывание к границе не было начато ранее? Распространенный ответ – это опасение вызвать ответные меры со стороны Германии. Говорят даже о «маниакальной» боязни И. В. Сталина спровоцировать немцев[18]. С другой стороны, нельзя не признать, что перевозки крупных масс войск к границе действительно можно было интерпретировать по-разному. Это может быть оборонительный заслон, а может быть формирование ударных группировок. Независимо от реальных планов Германии вскрытие перевозки соединений из глубины страны может вызвать ответные меры и обернуться войной. В связи с этим следует сказать, что Г. К. Жукову ошибочно приписывается идея «превентивного удара», якобы отраженного в «Соображениях об основах стратегического развертывания» от 15 мая 1941 г.[19] Предложения Жукова носили достаточно осторожный характер, документ же не читают дальше первых абзацев. Фактически он предлагал лишь подтянуть войска внутренних округов «ближе к западной границе»[20] (в районы Вязьмы, Брянска, Минска, Шепетовки, Бердичева и т. д.), что сократило бы время их перевозки к границе в случае угрозы войны. Однако даже эта мера была принята только после 10 июня 1941 г.

Запуск процесса развертывания войск с высокой вероятностью означал войну. Такое развитие событий было нежелательно ни ввиду развернувшихся реорганизационных мероприятий, ни ввиду состояния экономики. Дело не только в налаживании массового производства танков новых типов КВ и Т-34. Проблемной точкой СССР были боеприпасы. Так, согласно справке, подготовленной в Главном артиллерийском управлении РККА на имя Г. И. Кулика 24 мая 1941 г., сдача Наркомату обороны комплектных выстрелов была «совершенно неудовлетворительна». Вместо 37 % по плану по выстрелам средних и крупных калибров сдача составила 16–18 %, т. е. отставала вдвое. Снаряды крупных калибров (210, 280 и 305 мм) вообще не сдавались[21]. По состоянию на апрель 1941 г. накопленных боеприпасов по некоторым позициям (37-мм и 85-мм зенитные пушки, 122-мм и 152-мм гаубицы новейших систем обр. 1938 г.) в Красной армии имелось меньше чем на месяц ведения боевых действий[22]. Достижение приемлемого уровня запасов ожидалось к 1942 г.[23] Призрак «снарядного голода» существовал еще до катастрофического развития событий в 1941 г.

Проблема возникла не в последние месяцы перед войной. Планы по боеприпасам средних и крупных калибров систематически недовыполнялись в 1937–1939 гг. В январе 1941 г. народному комиссару государственного контроля СССР Л. З. Мехлису докладывалось о «глубоких пороках» в системе обеспечения армии боеприпасами[24]. Помимо череды проблем общего характера (преждевременные разрывы, массовый брак по корпусам снарядов и т. п.) узким местом были пороха. Начатые строительством на рубеже 1920–1930 гг. пороховые комбинаты были завершены постройкой только к 1941 г. Ввод новых мощностей позволил выйти на отметку выполнения мобилизационного плана по порохам к 1941 г. в 75 % (118 200 тонн при плане 156 600 тонн)[25]. Тем не менее до 100 % было еще далеко. Более того, в докладе наркома боеприпасов И. П. Сергеева[26] в адрес К. Е. Ворошилова прямо признавалось: «Эти мощности надо считать недостаточными и немедленно приступить к созданию в СССР дополнительных мощностей по порохам, доведя общую мощность минимум до 500 000 тонн»[27]. Причем для реализации этого плана требовался переход на производство нитроглицериновых порохов, а производство основных в тот момент для СССР пироксилиновых порохов ограничивалось, например, мощностями страны по производству этилового спирта как растворителя.

Все эти факты были известны на самом верху, и предпринимались усилия по исправлению ситуации. В этих условиях принятие решения, с высокой вероятностью приводящего к вооруженному конфликту, представлялось не вполне обоснованным. Особенно ввиду отсутствия объективных и убедительных данных разведки. Группировка германских вооруженных сил на советской границе до июня 1941 г. вполне могла быть интерпретирована как оборонительная (нормативы плотностей на оборону – они универсальные и к вермахту применимы точно так же). Здесь необходимо также напомнить, что вопрос о возможности внезапного нападения в советской военной теории не был окончательно решен. Существовало мнение: «Мы не такая страна, как Польша», высказанное на совещании командного состава в декабре 1940 г. генерал-лейтенантом П. С. Кленовым[28]. То есть предполагалось, что намерения противника все же будут своевременно вскрыты разведкой. Это предположение, к сожалению, не оправдалось.

Реалии, возникшие в результате удара 100 немецких дивизий по 40 советским, являли собой маневренные сражения невиданных доселе масштабов. Такой характер боевых действий усугубил и вскрыл проблемы со средствами тяги артиллерии Красной армии. Основным тягачом артиллерии корпусного звена и артиллерии РГК в Красной армии были сельскохозяйственные тракторы С-60 и С-65, передвигавшиеся со скоростью пешехода. Не лучше обстояло дело в отношении дивизионных тягачей. Еще до войны комиссия ГШ КА констатировала: «Тракторы СТЗ-5, предусмотренные штатами для артиллерийских частей танковых и мотострелковых дивизий […] не обеспечивают их как по скорости движения, так и по мощности двигателя»[29]. В результате маневр артиллерии, как дивизионной, так и корпусной, систематически запаздывал. В последующем те же самые сельскохозяйственные тракторы дотянули артиллерию РККА до Берлина, но маневренные сражения лета 1941 г. обернулись катастрофой, в том числе ввиду малоподвижности артиллерии. В вермахте артиллерия подвижных соединений (танковых и моторизованных дивизий), а также артиллерия резерва Главного командования была полностью моторизована и оснащалась скоростными тягачами, обладавшими паспортной скоростью около 50 км/ч[30]. Также к лету 1941 г. артиллерия Германии существенно усилилась в отношении тяжелых орудий. Если на 1 мая 1940 г. вермахт располагал 163 сверхтяжелыми орудиями калибром 210–420-мм, то к 1 июня 1941 г. таковых насчитывалось уже 442 единицы[31]. Это позволяло вермахту прорывать укрепленные полосы, подходя к ним подвижными соединениями, не ожидая пехоты армейских корпусов.