Красавчик. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей - Страница 13

Я отметил, что воздух в жилом корпусе был влажным и пропахшим карболкой, как в больнице. Порошин чиркнул спичкой, закурил. Струйка табачного дыма зазмеилась в воздухе и медленно поплыла к окну. Я посмотрел на Валентину — та уселась на чемодан, вытянула едва подкрашенные слабым загаром ноги (стройные и симпатичные, почти как у генеральской жены).

Я отмахнулся от проплывшего у моего лица дымного облака и спросил:

— Раз уж нам нечего делать… Может, на пляж сходим? Заодно разведаем, где он находится. Море сейчас тёплое. Искупаемся. Ветер слабый — больших волн не будет.

Кудрявцева дёрнула плечом.

— Почему бы и нет? — сказала она. — Неплохая идея, Серёжа. Я бы тоже окунулась в воду. Смыла бы с себя дорожную грязь. Только я купальник не одела.

Валентина посмотрела мне в глаза.

Рита усмехнулась.

— Кудря, зачем тебе сейчас купальник? — спросила она. — На пляже темно. Кто тебя там будет разглядывать? А Сергей отвернётся. Ведь так же, Сергей Юрьевич?

Я кивнул. Не отвёл взгляда от глаз Валентины.

— Сейчас можно и без купальника, — сказал я. — Вряд ли это нарушит общественный порядок.

Кудрявцева улыбнулась, чуть приоткрыла рот — блеснула зубами.

Пётр Порошин махнул рукой, оставил в воздухе шлейф из табачного дыма.

— Мои плавки тоже где-то в чемодане лежат, — сообщил он. — Да и чёрт с ними. Пусть себе лежат. Обойдусь без них. Действительно: кто там нас в темноте увидит?

На прогулку к морю мы отправились втроём: я, Валя и Пётр. Рита и Ольга остались рядом с задремавшими на диване детьми. Я первым покинул душное здание, замер на верхней ступени широкой лестницы. Огляделся. Там, откуда доносились звуки разбивающихся о берег волн, сейчас я заметил лишь деревья — тропинок, ведущих напрямую к морю, я не увидел. Спустился по ступеням к дороге, что проходила вдоль жилого корпуса. Повернул вправо: в сторону, противоположную той, откуда мы недавно пришли. Валентина и Порошин последовали за мной — к аллее освещённой изогнутыми буквой «Г» фонарями.

Дорожка между фонарями была не заасфальтирована, а вымощена крупной тротуарной плиткой. Она вела вдоль тёмного забора из аккуратно подстриженных кустов и мимо стоявшего за этим забором частокола деревьев, мимо однотипных скамеек и урн. Из щелей между плитками то здесь, то там выглядывала трава. Около ярких ламп фонарей беззвучно кружили мотыльки и мошкара. На фоне негромкого, но вполне различимого шума морского прибоя звучало многоголосое стрекотание прятавшихся в траве газонов цикад. Беззвучно покачивали ветвями ивы. В воздухе витали ароматы сухих трав и морской воды.

— Как здесь тихо, — едва слышно произнесла Валентина.

— Это тебе не Москва, — в полный голос ответил Порошин.

Он закурил — ветер унёс в темноту к деревьям облако табачного дыма.

Посмотрел на меня и добавил:

— Даже не Владивосток.

— Серёжа, а ведь у вас во Владивостоке тоже есть море? — сказала Кудрявцева.

Я кивнул.

— Есть.

— Ваш город находится примерно на той же широте, что и Сочи. Но я ни разу не слышала, чтобы Владивосток называли городом-курортом. Почему так? Все мои знакомые летом рвутся к морю в Крым и в Сочи. Но не во Владивосток. Это потому что ваш город далеко от Москвы? Какое у вас там море?

Я почувствовал, как Валентина плечом будто бы случайно коснулась моей руки.

Представил географическую карту, мысленно нашёл на ней Владивосток.

— Владивосток находится на берегу Японского моря, — ответил я.

— Летом оно тёплое?

— Широта крымская, долгота колымская, — произнёс Пётр. — Японское море — это тебе, Валечка, не Чёрное. Чёрное море — внутреннее море. Оно хорошо прогревается. Здесь нет океанских ветров и холодных течений. Я правильно говорю, Серёга?

Петр сейчас говорил в точности, как мой бывший коллега по работе Сергей Петрович Порошин: тот же голос, те же интонации.

Я невольно взглянул на лицо своего спутника, кивнул.

— Всё верно, — сказал я. — Океан. Течения. Далеко от Москвы. К нам на поезде примерно неделю ехать.

— Неделю? — переспросила Валя. — Если столько ехать в поезде летом по жаре…

Она покачала головой — в её глазах отразился свет фонарей.

— … Я бы такое не выдержала.

— На такие поездки никакого отпуска не хватит, — добавил Порошин. — Неделю туда, неделю обратно…

— На самолёте быстрее, — сказал я.

— Быстрее, — согласился Пётр. — Но только билеты на самолёт дорогущие. На них моей зарплаты точно не хватит. Особенно если со всей семьёй к вам лететь.

— Это потому что ты мало зарабатываешь, Петя, — сказала Валентина. — Во Владивостоке, наверняка, зарплаты побольше московских. Я права, Серёжа? Сколько ты получаешь?

— Сейчас я временно безработный. Уволился. Забыла?

— Точно. Ты же говорил. В автобусе.

— Почему уволился? — удивился Пётр.

Он взмахнул сигаретой.

— Серёжа к нам в Москву переезжает, — сказала Кудрявцева. — Работу там найдёт. Невесту будет искать.

— Ну, а когда ты, Серёга, работал, сколько ты получал? Рублей… триста выходило?

Порошин стряхнул с сигареты пепел — тот подобно снежинкам полетел к кустам.

Я пожал плечами и ответил:

— Выходило.

Кудрявцева улыбнулась.

Пётр присвистнул.

— Тогда поня-я-ятно, — протянул он. — Получается: ты, Серёга, буржуй. Все вы там буржуи. Не удивительно, что вы к нам ездите, а мы к вам — нет. С вашими заработками и на самолётах полетать можно.

Я снова почувствовал прикосновение тёплого плеча Валентины. Отметил, что волосы Кудрявцевой сейчас, в свете фонарей, выглядели тёмно-рубиновыми. Встретился взглядом с Валиными глазами. Кудрявцева снова прикоснулась к моей руке: прижалась к ней плечом — теперь уже точно не случайно. Улыбнулась. Краем глаза я заметил примыкавшую к аллее дорогу, не освещённую. Она вела влево: туда, где разбивались о берег пока невидимые для меня волны. У самого поворота я увидел очередную иву. Над ней, будто маяк-указатель застыл чуть приплюснутый с правой стороны лунный диск.

Пётр указал на иву сигаретой и спросил:

— Нам туда?

— Похоже на то, — ответил я.

Разорвал контакт между своей рукой и Валиным плечом, повернул влево. Луна сменила положение на небе: зависла над смутно видневшейся впереди аркой. Следила за нашим приближением. Шум прибоя звучал всё громче. Теперь он заглушал и наши шаги, и стрёкот цикад, оставшихся в траве около освещённой аллеи. Шумно выдохнул табачный дым Порошин. Струя дыма устремилась в направлении арки (всё чётче проявлявшейся на фоне усеянного звёздами неба) и примыкавшего к арке забора. Уже через пару секунд струя дыма превратилась в туман. Затем она и вовсе растворялись в темноте.

Мы прошли под аркой, остановились. Почти минуту стояли плечо к плечу и смотрели, как не далее чем в двадцати шагах впереди нас набегали на берег и разбивались о песок пляжа волны. Волны бежали нам навстречу. Они расстилали на тёмном песке ковер пышной белой пены. Ковёр тот жил недолго. Он тут же распадался на клочки, когда вода замеляла ход, а потом и вовсе поспешно отползала обратно: прочь с пляжа. Несильный порывистый ветер то и дело швырял мне в лицо тёплые капли. Одна из них замерла на моей губе. Я прикоснулся к ней языком, почувствовал её солоноватую горечь.

— Вот оно… море, — тихо произнесла Валентина. — Как же красиво.

— Красиво, — согласился я.

Посмотрел на едва заметную вдали линию горизонта, улыбнулся.

Порошин отбросил сигарету и шагнул вперёд. Он запрокинул голову, с громким сопением втянул в грудь воздух. В театральном жесте развёл в стороны руки.

— Свершилось, товарищи, — сказал Пётр. — Мы на море.

Он обернулся; посмотрел сперва на меня, затем на стоявшую рядом со мной с босоножками в руках Валентину.

— Я ждал этого момента весь год, — сообщил Пётр.

Он снова запрокинул голову и прокричал:

— Ура-а-а!!!

Я снял кроссовки и носки, ступил босыми ногами на холодный песок. Пошел к линии прибоя, оставляя за собой похожие на ямки следы. Сделал два десятка шагов, прежде чем моих ног коснулась теплая морская вода. Её прикосновение было ласковым и нежным. Пусть она и накатывала на берег стремительно, разбрасывала пену. Очередная волна обогнула меня и пробежала ещё пару метров за моей спиной — туда, где тихо взвизгнула от испуга встретившаяся с ней Валентина. Я невольно усмехнулся и обернулся. Увидел, что Кудрявцева замерла, пугливо приподняла плечи. Она посмотрела мне в лицо — в свете луны я увидел её улыбку.