Тай-Пен (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 14

При упоминании имен великого князя и Долгорукова лица чиновников вытянулись. Прокурор побледнел, жандарм вытянулся в струнку. Они поняли, что речь идет не просто о скандале…

— Ваше благородие… господин Тарановский… не нужно… — залепетал прокурор. — Мы все сделаем! Немедленно!

— Мы разберемся… — поддакнул жандарм.

Я обвел их тяжелым, презрительным взглядом. Они были напуганы. Они были готовы на все.

— Хорошо, — произнес я, сменяя гнев на ледяное спокойствие. — Возможно, я не стану беспокоить князя. Если вы докажете, что способны наводить порядок во вверенной вам губернии. Немедленно. Это мое первое и последнее условие.

Следующие два дня Тобольск гудел, как потревоженный улей. Чиновники, еще вчера смотревшие на меня с ленивым высокомерием, теперь летали по городу, боясь навлечь на себя гнев не столько губернатора, сколько таинственного столичного гостя с пугающими связями.

Мой визит к Деспот-Зеновичу в этот раз был коротким. Он доложил мне о ночном происшествии так, будто это была его собственная блестящая операция по поимке опасных преступников. Губернатор заверил, что следствие будет проведено в кратчайшие сроки, а виновные понесут самое суровое наказание. Он был в ужасе от случившегося, но еще больше — в восторге от возможности выслужиться и показать свою эффективность. Я молча слушал, давая ему насладиться своей ролью, и понимал, что теперь у меня в Тобольске есть могущественный и очень сговорчивый союзник.

Так же удалось сговориться с губернатором, что дом Хвостова заберут в казну и выделят под новый приют, и детей сегодня же из тюремного замка перевезут туда.

Встреча с владыкой Варлаамом прошла в совершенно иной тональности. В тишине кабинета, пахнущего ладаном и старыми книгами, я поблагодарил его за отеческую помощь. Он внимательно выслушал мой рассказ о ночных событиях, и его лицо стало еще более строгим.

— Зло должно быть наказано, сын мой, — произнес он весомо. — Но добро должно быть деятельным. Я прослежу, чтобы дом этот, оскверненный грехом, был очищен и освящен. И чтобы дети, в нем поселившиеся, не знали более горя. Можете на меня положиться.

Последними были городской голова и городничий. Я принял их прямо в трактире, не желая тратить время на визиты. Они явились ко мне бледные, потные, с заискивающими улыбками. Я не стал тратить на них много слов. Холодно и по-деловому объяснил, что они, как отцы города, несут личную ответственность за то, чтобы приют был обустроен в кратчайшие сроки. Что я выделяю на это значительную сумму и, если хоть один рубль из нее пропадет, не буду обращаться к губернатору. Я напишу напрямую князю Долгорукову. Они ушли от меня, согнувшись в три погибели, и я знал, что теперь они будут охранять стройку и сирот лучше любой стражи.

Через день в доме городского головы состоялось экстренное заседание Тобольского благотворительного общества. Атмосфера там была напряженной. Все понимали, что чудовищный скандал удалось замять лишь чудом и виной тому был человек, который сейчас сидел во главе стола и спокойно пил чай.

Я взял слово последним.

— Господа, — произнес я, обводя взглядом их пристыженные лица. — То, что произошло, — общая беда и общий позор. Но я предлагаю не искать виновных, а исправить содеянное и сделать так, чтобы подобное никогда не повторилось.

Я объявил о том, что дом коллежского асессора Хвостова передается обществу под новый сиротский приют. Я лично вношу пять тысяч рублей на его ремонт, обустройство и содержание на первый год.

— Но этого мало, — продолжил я, и в зале повисла тишина. — Мы не должны просто кормить и одевать этих детей. Мы должны дать им будущее. Посему я предлагаю при приюте немедленно организовать школу. Мальчиков будут обучать грамоте, счету и основам ремесел. Девочек — рукоделию и ведению хозяйства. А я, как учредитель нового акционерного общества «Сибирское Золото», даю вам слово, что каждый выпускник этого приюта, достигший совершеннолетия, получит возможность найти честную и хорошо оплачиваемую работу на наших предприятиях. Мы вырастим не побирушек, господа. Мы вырастим инженеров, мастеров и достойных подданных Российской империи. Этот приют должен стать лучшим в Сибири. И я буду часто его навещать и лично проверять, как расходуются средства.

Последние слова были адресованы всем. Я создавал не просто благотворительное учреждение. Я создавал свой собственный социальный проект и брал его под личный контроль.

Все дела были улажены. Оставалось последнее, самое главное. Бумаги на усыновление, благодаря содействию губернатора, были готовы с поразительной скоростью. С замиранием сердца я направился в маленький домик Прасковьи Ильиничны.

Ванечка сидел на полу. Я опустился перед ним на колени и протянул ему официальную, с гербовой печатью, бумагу. Мой пропуск в отцовство.

— Здравствуй, сын, — прошептал я.

Он смотрел то на меня, то на бумагу, не понимая ее значения. Я осторожно взял его на руки. Он был теплый, тяжелый, пах молоком и хлебом. Мой. Родной.

И в этот момент он повернул голову, посмотрел на стоявшую у двери Прасковью Ильиничну, и протянул к ней свои маленькие ручки.

— Ма… ма… — отчетливо произнес он.

Мир для меня остановился.

Я подошел к ней, все еще держа сына на руках.

— Поедемте с нами, Прасковья Ильинична, — сказал я тихо, но твердо. — Чего вам тут оставаться? Видите, Ванечка без вас не сможет, да и должен за ним кто-то присматривать.

— А как же? Дом? Хозяйство? — округлив глаза, охнула она.

— Будет новый дом и новое хозяйство, вы ни в чем не будете нуждаться, — улыбнулся я ей по-доброму.

— А, согласна! Как же я Ванечку-то брошу? — произнесла Прасковья, будто бросалась в омут. Хотя и было видно, что ей страшно бросать насиженное место.

На следующее утро огромный санный караван тронулся от окраины Тобольска на восток. В головной, самой большой и теплой кибитке, укутанный в меха, сидел я. На моих коленях спал Ваня, а рядом сидела, кутаясь в шубу, Прасковья Ильинична.

Тобольск остался позади. Впереди лежал долгий путь до Иркутска, а за ним — Кяхта. Мои мысли снова вернулись к делам. Инженеры, нанятые в столице, ехали со мной. Я думал отправить их в экспедицию на Бодайбо прямо из Иркутска, но отбросил эту мысль. Слишком рискованно. Нет. Сначала в Кяхту. Я должен познакомить их с Верещагиной, моим главным партнером. Она поможет организовать все как следует: с большой охраной, опытными проводниками и всем необходимым, чтобы заложить на дикой реке полноценный базовый лагерь. С него и начнется настоящая золотая лихорадка.

Бесконечный Сибирский тракт снова расстилался перед нами белой, скрипучей скатертью. Дни сливались в недели, а недели — в однообразное движение на восток. Наш караван растянулся на добрую версту.

Спустя почти месяц пути, когда пришла весна, мы наконец достигли Кяхты. После белого безмолвия тайги торговая столица Забайкалья оглушила шумом и пестротой. Скрип сотен полозьев, гортанные крики монгольских погонщиков, лай собак, густой запах дыма, крепкого чая и верблюжьего пота — все это смешивалось в один густой, пьянящий дух пограничного города. Здесь Европа встречалась с Азией, здесь делались огромные состояния, и воздух, казалось, был пропитан золотой пылью.

Мы разместились на большом постоялом дворе. Едва я отдал распоряжения, как ко мне подошел Рекунов.

— Степан Митрофанович, — сказал я ему. — Вы с людьми — прямо к Аглае Степановне. Доложите о моем прибытии.

Он молча кивнул и, собрав своих бойцов, растворился в городской суете.

Я не спешил. Мне нужно было смыть с себя долгую дорогу и предстать перед своим главным партнером не запыленным путешественником. Горячая баня, чистое белье, лучший сюртук, идеально повязанный галстук. Я смотрел на свое отражение в мутном зеркале и видел уверенного в себе человека, который только что провернул блестящую операцию и прибыл доложить о победе.

Через час сани уже мчали меня к большому каменному особняку Верещагиной, настоящей крепости в центре торговой слободы. Я шел на встречу, предвкушая сложный, но продуктивный разговор о будущих миллионных прибылях.