Винляндия - Пинчон Томас Рагглз - Страница 2

Уже смешавшийся Зойд, чьи инстинкты выживания, вероятно, недотягивали до нормативных, решил извлечь мотопилу из сумки.

– Бугай, – жалобно крикнул он хозяину за стойкой, – а журналье-то где?

Устройство его тут же привлекло всеобщее внимание бара и вызвало не только техническое любопытство. То была дамская бензопила ручной работы, сделана под заказ, «лиха для лесоповала», как гласила реклама, «но и компактна для косметички». Направляющая шина, рукояти и кожух отделаны настоящим перламутром, а по шине стразами выписано в окружении зубьев, готовых взреветь, имя той девушки, у которой он ее позаимствовал, и его-то зрители полагали именем Зойда в прикиде, «ЧЕРИЛ».

– Полегче давай, пастушка, тут у нас все нормалек, – лесоруб, отступая, ибо Зойд, как он надеялся, застенчиво, дернул шелковый шнурок на изящном стартере, и дамская мотопила с перламутровыми рукоятями оживилась.

– Ты послушай, как мурлычет эта малютка.

– Зойд, на хрена ты это делаешь ажно тут у нас, – Бугай, решивши, что пора вмешаться, – никакой канал в такую даль никаких журналюг с камерами не пришлет, ты почему не в Эврике или Аркате где-нибудь?

Лесоруб воззрился.

– Эта личность вам знакома?

– Играли вместе на старой доброй Конференции Шестиречья, – Бугай сплошь улыба, – во деньки-то были, а, Зойд?

– Я тебя не слышу! – проверещал Зойд, стараясь не выйти из стремительно вянущего образа личности угрожающей. Свою переливчатую красотку он неохотно задросселировал сперва до воспитанно-дамской басовой партии, а затем и вовсе заглушил. В оставшееся эхо: – Вижу, ты косметику тут навел.

– Заглянул бы в прошлом месяце со своей пилочкой, так помог бы нам тут все выпотрошить.

– Прости, Бугай, наверно, я и впрямь не в тот бар зашел, не могу ж я пилить тут у тебя ничего, ты столько денег, должно быть, угрохал… я тут потому тока, что Южную Спунер, Две-Дороги и другие места буйств познакомей облагородили, там ставки подскочили так, что мне не по бюджету, там счас публика чуть что – сразу в суд, да на огромные бабки, из Города эти хваты понаехали, адвокаты по ЛУ[5], я об их дизайнерскую салфетку только нос вытру – и уже вляпался.

– Ну и мы уж больше не ширпотреб, какими нас помнят, Зойд, вообще-то как Джордж Лукас со всей своей группой сюда понаехали, сознание тут натурально переменилось.

– Угу, я заметил… скажи-ка, не хочешь мне тут начислить, дамское пивко вот такое… знаешь, у меня до этой картины еще толком руки не дошли?

Они беседовали о «Возвращении Джедая» (1983), частями снимавшегося в этих местах и, по мнению Бугая, изменившего жизнь здесь навсегда. Хозяин возложил массивные локти на примерно единственный тут предмет, который не заменили, – первоначальную барную стойку, вытесанную еще на рубеже веков из одного гигантского бревна секвойи.

– А под низом, мы-то по-прежнему простые сельские ребята.

– Судя по твоей парковке, село должно быть в Германии.

– Мы с тобой, Зойд, тут как йети. Времена проходят, а мы не меняемся, вот, в барах меситься – не для тебя, я ж вижу жажду новых переживаний, но человеку со стези лучше не сходить, а у тебя она, по сути, есть трансфенестрация.

– М-м да, сразу видно, – заметил другой лесоруб, голосом почти неслышимым, подходя бочком и возлагая длань на бедро Зойда.

– Кроме того, – продолжал Бугай невозмутимо, хотя взор его теперь не отлипал от руки на ноге, – теперь это для тебя ОД[6], в окна нырять, начнешь что-то другое делать в такую поздень, штату придется тогда заменить то, что у тебя в компьютерном досье, чем-нибудь еще, и это их к тебе не расположит: «Ага, бунтует, что ли?» – скажут они, и вскоре поймешь, что чеки эти ходят к тебе медленней, даже теряются, в почте и слышь-ка, Лемей! дружище и старина, давай-кось поглядим-ка на твою ладошку, ну-тка выложи-к нам на стоечку, а? Ща судьбу тебе предскажу, о как, – странным жовиальным магнетизмом притягивая лапищу лесоруба, коя с той же радостью была б и кулаком, с ноги уже ментально парализованного Зойда, сиречь, как уже (судя по всему) втрескавшийся Лемей продолжал его звать, Черил. – Жизнь у тебя будет долгая, – Бугай глядя в лицо Лемею, отнюдь не на руку, – потому как наделен ты здравым смыслом и сечешь в реальности. Пять дубов.

– А?

– Ну – может, тогда возьми нам всем выпить по разику. Зойд у нас и впрямь странновато смотрится, но он по государственному делу.

– Я так и знал! – воскликнул Лемей. – Агент под прикрытием!

– Псих, – поверился Зойд.

– Ой. Ну… тоже вроде интересная работа.

Тут затренькал телефон, и звонили Зойду. Его напарник Ван Метр – из салона «Огурец», прискорбно известной в округе Винляндия придорожной таверны, в высочайшем возбуждении.

– Шесть мобильных съемочных групп ждут, сеть из Города приехала, плюс санитары и фургон с закусью, все в нетерпении, где ты.

– Тут. Ты мне только что позвонил, помнишь?

– Аха. Резонно. Но тебе полагалось сегодня прыгать в витрину «Гурца».

– Нет! Я всех обзвонил и сказал, что всё тут. Что произошло?

– Кто-то сообщил, что перенесли.

– Драть. Я знал, что настанет день, и этот номер меня перерастет.

– Давай-ка лучше возвращайся, – сказал Ван Метр.

Зойд повесил трубку, сунул пилу обратно в сумку, допил пиво и сошел со сцены, широко рассылая всем вокруг эстрадные воздушные поцелуи и напоминая, чтоб не забыли смотреть вечерние новости.

Участок салона «Огурец» тянулся от неоновой таверны с дурной славой вглубь, на несколько акров девственной рощи секвой. Под сенью высоченных и смутных красных дерев гномами ютилась пара десятков хижин мотеля, с дровяными печками, крылечками, барбекю, водяными постелями и кабельным телевидением. Краткими летами Северного побережья они предназначались туристам и путешественникам, а весь дождливый остаток года жильцами их преимущественно становились местные, и платили они понедельно. На дровяных печках хорошо было варить, жарить, даже печь немного, а кроме того, в отдельных хижинах имелись и бутановые плитки, поэтому к печному дыму и строгому аромату деревьев примешивался круглодневный соседский запах стряпни на воздухе.

Стоянку, на которой Зойд попробовал найти себе место для парковки, так и не замостили, и местный климат годами чертил на ней овраги. Сегодня стоянка принимала гостей – журналистов плюс экспедиционный корпус полицейских транспортных средств, как штата, так и округа: они мигали огнями и сиренами играли тему из «Риска!»[7]. Повсюду телефургоны, софиты, кабели, съемочные группы – даже пара станций из района Залива. Зойд занервничал.

– Может, все-тки надо было найти у Бугая что подешевле и там распилить, – пробормотал он.

Наконец пришлось заехать на зады и поставить машину на одно из парковочных мест Вана Метра. Его прежний басист и соратник по дебоширству жил тут уже много лет – по его описаниям, в коммуне, с поразительным количеством нынешних и бывших супружниц, молчелов бывших супружниц, детей от комбинаций родителей как присутствующих, так и отсутствующих плюс разнообразной публики, прибившейся из темной ночи. Зойд видал по телику Японию, там показывали места вроде Токио: люди обитали в неописуемой скученности, но, поскольку все по ходу истории научились вести себя цивильно, ладили они друг с другом прекрасно, несмотря на толчею. Поэтому, когда Ван Метр, пожизненный искатель смысла, переехал в это свое бунгало салона «Огурец», Зойд понадеялся на побочку в виде некой японоподобной безмятежности, но дудки. Покойному разрешению всей этой проблемы перенаса «коммуна» предпочла энергичное – свару. Неослабная и высокодецибельная, свара эта поднялась до уровня ритуала – и даже породила вскоре собственное домашнее печатное издание, газету «Больное место», свару эту даже на трассе слышали дальнобойщики, мчавшие на восемнадцатиколесных фурах, некоторые считали, что у них радио сбоит, некоторые – что это неупокоенные призраки.