Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон - Страница 76

Надо помнить, что в те дни Лондон был больше любого другого города в Англии (да и в мире, если на то пошло) до такой степени, какую сегодня люди не могут оценить. В 1794 году для чужаков Лондон был просто ослепителен. Бостон был славным городом, как я уже говорил на этих страницах, и Портсмут — не просто деревня, но любой из них был бы поглощен Лондоном и едва замечен. В Лондоне было так много народу, стоял такой непрекращающийся шум, толпы были такими невообразимо большими, а улицы такими извилистыми, и все это место было настолько, черт возьми, сложным, что мы с Сэмми, оба толком его не знавшие, заблудились куда сильнее, чем когда-либо на дороге.

Как и всякий в таких обстоятельствах, мы то и дело ссорились и винили друг друга в том, что пошли не той дорогой. Нам было жарко, мы злились, и даже Сэмми вышел из себя. А когда мы спрашивали дорогу, мне приходилось удерживать его, чтобы он не пустил в ход свой мешок с песком на какого-нибудь остряка-кокни с его сочувственным презрением к деревенщинам-лапотникам, не знающим, как пройти в Уоппинг.

Но в конце концов мы пробрались мимо Тауэр-Уорф, мимо древней крепости, по Кэтрин-стрит мимо пивоварни «Красный лев» и так до Уоппинг-стрит, которая тянулась на мили, с Темзой по правую руку. И всегда: люди, люди, люди, все разные. Бесконечная череда новых лиц — богатых, бедных и средних — какую мог представить только Лондон.

Но теперь мы были на верном пути, и наконец, когда я вел под уздцы лошадь, которая шаталась и была негодна для работы, а Сэмми шел рядом, и оба мы были в таком дурном настроении, что уже не разговаривали друг с другом, Сэмми узнал ориентиры и сказал, что мы почти у цели. Около десяти часов вечера, когда небо еще было светлым, мы нашли верфь Боуна. Она находилась на Уоппинг-стрит, лицом к реке, между Кинг-Эдвард-стрит и Уоррен-сквер, чуть ниже по течению от Новой Уоппингской пристани.

Верфь Боуна располагалась в ряду подобных же заведений, каждое из которых состояло из пары тяжелых ворот, запиравшихся со стороны улицы и ограждавших двор для приема повозок, дома, нескольких сараев и склада, короткого пирса, уходившего в реку, и эллинга. На каждой паре ворот висела вывеска владельца или была поднята над ними в виде арки. Их было с полдюжины: тесная маленькая эскадра оживленных предприятий, и один их вид меня взбодрил.

Я перевел лошадь через дорогу, убрал повозку с пути движения, остановился перед воротами верфи Боуна, и Сэмми забарабанил по дереву рукоятью кнута. Наконец, маленькое окошко в воротах распахнулось, и показался брат Сэмми, такой же маленький человечек, как и сам Сэмми, с такими же острыми глазами и настороженным видом, но значительно моложе Сэмми, всего с несколькими седыми прядями в волосах. Я бы сказал, ему было лет сорок. И, клянусь Юпитером, как же он был рад видеть Сэмми!

Как только его глазок распахнулся и он увидел, кто снаружи, он широко улыбнулся и крикнул через плечо:

— Пен, — сказал он, — это наш Сэмми! — и распахнул ворота, чтобы впустить нас.

Что ж, не могу сказать, что было много мест, где меня принимали так же радушно, как на верфи Боуна. Тоби Боун жил со своей женой, двумя сыновьями и тремя дочерьми. Парни были уже взрослые, старшие девочки почти, а младшая — кроха лет шести. Вся их команда высыпала наружу и ввела нас в дом, словно мы были королевскими особами.

Они распрягли нашу лошадь, растерли ее и поставили в уютную конюшню рядом с собственными лошадьми Тоби, а нашу повозку припарковали во дворе. Наши пожитки внесли внутрь, а нас с Сэмми усадили во главу стола в гостиной и поставили перед нами еду и питье. Все говорили одновременно, а Сэмми сиял от восторга, то и дело поглядывая на меня и кивая. Он хвастался ими, понимаете, ибо гордился своей семьей и их щедростью.

Что до меня, то я впервые в жизни видел семью — то есть семью в движении, в действии: «под парами», как мы говорим сегодня. Сэмми и его брат были так похожи, и это сходство можно было увидеть в лицах остальных.

Одни были похожи на Тоби, другие — на их матушку, а некоторые — на обоих сразу, что, конечно, естественно, но я никогда раньше этого не видел. Не сидел за одним столом, где все кричат, смеются и толкают друг друга локтями. Я подумал, что это очень похоже на обеденный стол в кубрике. Это было странно и знакомо одновременно, и, наверное, я впервые осознал, как много я упустил, будучи воспитан сиротой.

Другой странностью было ощущать себя таким великаном. Я и среди обычных людей крупный, но Тоби был одного роста с Сэмми, а его жена, Пен, — еще меньше, и все дети пошли в родителей. В результате я чувствовал себя Гулливером в стране лилипутов, и когда я вставал, то смотрел сверху вниз на комнату, полную крошечных людей. Мне казалось, что я должен держать руки сложенными и двигаться осторожно, боясь их сбить.

Младшая дочь была похожа на прелестную маленькую куколку с ярким фарфоровым личиком и большими голубыми глазами. Мне она казалась невероятно крошечной и хрупкой. Будучи самой младшей, она была любимицей всей семьи, и когда ее подтолкнули к моему стулу, чтобы представить, она выпрямилась, заложив руки за спину, и повернула ко мне щеку. Я догадался, что она ждет поцелуя, но не знал, как себя вести. Я не умел обращаться с детьми. Я никогда раньше их не встречал, не считая юнг, а мое общение с ними обычно сводилось к пинку сапогом. Так что я быстро взглянул на Сэмми, он кивнул, и я наклонился и поцеловал ее в личико, едва осмеливаясь прикоснуться, боясь что-нибудь сломать.

После того как нас всех представили друг другу и мы с Сэмми поели, Тоби вывел нас с Сэмми на улицу, через двор, в каморку над конюшней, где у него был своего рода кабинет с видом на эллинг и реку. Он держал там бутылку бренди, и там было уединенно, так что мы могли поговорить.

— Ну что ж, наш Сэмми, — сказал он, — по твоему лицу вижу, что-то затевается, так что теперь, когда жены и детишек нет поблизости, можешь мне рассказать, что к чему.

И Сэмми объяснил. Он рассказал своему брату обо мне все, ничего не утаив. Мне было не по себе слышать, как рассказывают столько моих секретов, но я доверял Сэмми и должен был доверять его брату. Ибо мы определенно не смогли бы сделать все, что я хотел, без его помощи.

И, клянусь святым Георгием, Тоби Боун мог оказать немалую помощь. Он явно был человеком куда более состоятельным, чем казался. В течение следующего часа или около того в его разговоре всплыли всевозможные вещи: другая собственность вверх и вниз по реке, тихие склады, где были надежно спрятаны всевозможные товары, речные лодочники, которых он мог призвать на бой с оружием в руках, а когда Сэмми спросил, не боится ли Тоби, что вербовщики заберут его людей (лодочники пользовались популярностью у вербовщиков, если не удавалось заполучить настоящих моряков), Тоби лишь ухмыльнулся.

— Покровительство лорда-мэра, Сэмми, — сказал он, подошел к шкафу и достал коробку с большими медными значками, показывающими, что их носитель — лодочник ливрейной компании и, следовательно, защищен от вербовки. Это никак не могло быть законным. Не с тем родом деятельности, которым занимался Тоби, и не с тем, что у него под рукой была целая кипа значков. Так какими же взятками Тоби мог пользоваться могущественным именем лорда-мэра Лондона, я не знал и предпочел не спрашивать.

Наконец, когда Сэмми и Тоби вволю обсудили меня, они повернулись ко мне.

— Ну вот, наш Тоби, — сказал Сэмми, — такова история. Но я вот что хочу знать: что нам теперь делать с этим чертякой? — Он ткнул в меня большим пальцем. — А то, если меня спросишь, я не думаю, что он сам знает, что с собой делать!

Они оба посмотрели на меня, два проницательных, умных лица, одно старше, другое моложе, но в сущности — два сапога пара. Они даже хмурились одинаково, с теми же складками на лбу. Мне стало не по себе. Беда была в том, что Сэмми был прав. Я знал, что флот меня повесит, если я предстану перед судом за боцмана Диксона, и потому я сбежал. Но я не знал, что делаю в Лондоне, кроме того, что следовал глубокому, всепоглощающему чувству, которое не позволяло мне оставить Кейт Бут на милость Сары Койнвуд.