Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон - Страница 24

— Да, сэр, — ответила она, строя мне рожицы за его спиной, где он не мог видеть. Она медленно провела кончиком языка по губам. Затем, когда он взглянул на нее, ее лицо застыло в неподвижности. Она вежливо кивнула, и он снова повернулся ко мне.

— Просто отправляйтесь на Кинг-стрит, Флетчер, старина, — сказал он. — Вам любой скажет, где найти контору моего дяди. — Затем он снова ухмыльнулся, довольный собой по какой-то причине.

Я видел, что что-то затевается, и уверен, что он хотел, чтобы я спросил его, что именно. Но этот человек раздражал меня своей напыщенностью и позерством, не говоря уже о том, что он ограбил меня в открытом море. Так что я промолчал.

Полчаса спустя я уже шел по улицам Бостона в своем лучшем воскресном наряде. Люсинда нашла мне приличный черный сюртук, который сидел на мне (более или менее), и с круглой шляпой, чистой рубашкой и шейным платком, новыми бриджами и парой щегольских сапог я был вылитый джентльмен. На самом деле я никогда в жизни не был так шикарно одет. Я был и чернильным клерком, и морским волком, но никогда — франтом. Более того, я обнаружил, что стал знаменитостью. Дамы улыбались, а джентльмены приподнимали шляпы.

Все это было благодаря Куперу и его длинному языку. Бостонское общество в те дни было маленьким мирком. Все друг друга знали, и Купер потчевал их своими небылицами. В них, конечно же, входило и превознесение моей репутации для возвеличивания собственной. А я слишком высок, чтобы спрятаться в толпе. Так что, когда светское общество замечало меня, они толкали друг друга и указывали на меня пальцами. Не все были дружелюбны, и я ловил на себе несколько суровых взглядов от проклинающих короля республиканцев, но американцы, как правило, народ щедрый и гостеприимный, так что в основном мне улыбались. Особенно дамы, и это, скажу я вам, вскружило мне голову.

Так я и расхаживал с важным видом, приветствуя свою публику и спрашивая дорогу ради удовольствия быть узнанным и послушать их болтовню о Бостоне, которым они ужасно гордились и по-детски стремились похвастаться перед чужаком.

— Вы ведь британец, не так ли, сэр? — спросил пожилой купец, пока его толстая жена таращилась на меня. — Вы, случайно, не английский лейтенант мистера Купера?

— О, непременно посмотрите наши прекрасные мосты, — прощебетала милая блондинка, вышедшая за покупками в сопровождении лакея, с хихикающей сестрой под руку. Одной лет шестнадцать, другой пятнадцать, я бы сказал. Пухленькие и с ямочками на щеках, с курносыми носиками, как у розовых поросят. Я бы съел их обеих. — Да что там, — продолжала она без передышки, — мост через реку Чарльз стоил пятьдесят тысяч долларов и имеет полторы тысячи футов в длину, с семьюдесятью пятью дубовыми опорами, а новый мост Уэст-Бостон, открытый в прошлом ноябре, одно из чудес света, простирается на три с половиной тысячи футов и стоил сто тысяч долларов… — Клянусь святым Георгием, американские женщины умеют говорить!

— Строительство нового Капитолия, сэр! — сказал драгунский офицер в кожаном шлеме и с саблей на боку. — Вы должны это видеть! Величественное здание, способное соперничать с любым в Европе. Купол будет покрыт чистым золотом!

Дело в том, что Бостон в 1794 году выворачивался наизнанку от нового строительства, перестройки и улучшений. Они даже срывали холмы, чтобы засыпать заливы и создать больше земли! Это было захватывающее время в захватывающем месте: достаточно похожем на Англию, чтобы англичанин чувствовал себя как дома, но и отличном от нее. И отличном в тех отношениях, которые мне нравились. Это был город, широко открытый для бизнеса, торговли и предпринимательства — естественных путей для моих талантов и склонностей. Шум и гул торговли в районе Эксчейндж-стрит и Маркет-сквер заставляли мой пульс учащаться. Банки, страховые конторы и компании всех мастей выстроились, как гвардейцы в плотном строю. Это был рай.

Контора дядюшки Иезекии занимала большую часть кирпичного здания в пять этажей с длинными, закругленными наверху окнами и рифлеными каменными колоннами между ними. Оно стояло на углу Эксчейндж- и Стейт-стрит, недалеко от Лонг-Уорф. Здание было совершенно новым, и у входа стоял огромный черный швейцар в зеленой ливрее и двууголке с кистями по углам и страусиными перьями, торчащими сверху. Трудно было сказать, кто выглядел нелепее: он или генерал лягушачьей армии. Он отдал честь, когда я приблизился, и распахнул двери. По его виду я понял, что он ожидает за это как минимум полкроны. Но генералу не повезло, ибо денег у меня не было.

Внутри я поймал взгляд маленького лысого человечка, который сидел в застекленной каморке портье, откуда ему открывался прекрасный вид на подходы. На нем была такая же ливрея, как у генерала, но без шляпы. Он встал, когда я вошел.

— Мистер Флетчер? — спросил он, глядя сквозь очки.

— Да, — ответил я, уже привыкнув к тому, что меня узнают.

— Вас ожидают, сэр, — сказал он и, помедлив, добавил последним словом с благоговейным трепетом: — …наверху!

— Наверху? — переспросил я.

— Наверху, — подтвердил он. — Не будете ли вы так любезны следовать за мной, сэр?

И мы пошли, мимо рядов клерков и гроссбухов, рядов чернильниц и высоких конторок. Я словно вернулся домой. И дальше, вверх по лестнице на второй этаж. Дальше, через приемные, где сидели все более и более старшие служащие, до самой двери большой, центральной конторы, где дядюшка Иезекия ждал меня с улыбкой, сияющей, как солнце.

— Мистер Флетчер! — воскликнул он, хватая меня за руку. — Входите, сэр! Входите! Будете портвейн или бренди?

Дверь за мной закрылась, солнечный свет лился сквозь высокие окна, играя на полированной поверхности стола Иезекии. Под ногами лежал толстый турецкий ковер, а вокруг поблескивали серебряные и медные украшения. Комната источала богатство, а стены были увешаны семейными портретами. Это было больше похоже на библиотеку аристократа, чем на контору, но таковы уж янки. Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и мне следовало быть начеку. Но я был слишком ошеломлен радостью.

Иезекия усадил меня, улыбнулся, сказал, как весело мы провели вчерашний вечер, и сказал, что у него есть для меня предложение.

— И тем охотнее я его делаю, зная, что у вас есть деловая хватка, мистер Флетчер! — сказал он.

При этих словах у меня на глаза навернулись слезы, ибо здесь, передо мной, был один из великих людей этого великого торгового города, готовый сделать мне деловое предложение. Здесь, думал я, был шанс исправить ту ужасную кривду моей жизни, которую я претерпел с тех пор, как эти проклятые Койнвуды силком затащили меня на флот. Дайте мне только любую зацепку в бостонской торговле, думал я, и я рвану вперед, как клипер в штормовой ветер. Короче говоря, это будет начало той жизни, о которой я всегда мечтал.

11

… но самое странное, моя дорогая Люси, были джентльмен и его жена, сидевшие напротив нас в почтовом дилижансе из Лондона. Я так мало в этом понимаю, что лишь когда мой дорогой муж все объяснил, я осознала, что же я видела.

(Из письма от 21 сентября 1793 года к миссис Люси Гардинер от ее невестки Рут, гостившей у друзей в доме 98 по Хай-стрит, Лонборо.)

*

Ровно в три часа, когда пробили часы на церкви Святого Луки, лондонский почтовый дилижанс свернул во двор гостиницы «Джордж» в Лонборо. Трое пассажиров на крыше в страхе пригнули головы, проезжая под низкой аркой и через короткий темный тоннель, ведущий во внутренний двор. Грохот и стук четырех окованных железом колес и шестнадцати копыт метался между булыжной мостовой внизу и кирпичными стенами по бокам, отражаясь и усиливаясь.

— Тпр-р-ру! — крикнул кучер, натягивая вожжи.

И вот огромная высокая карета; ее нетерпеливо переступающие кони, начищенная до блеска медь, шоколадная ливрея и сверкающий королевский герб; ее команда в алых мундирах, гора увязанного багажа и семеро усталых пассажиров — все это замерло на месте. Со всех сторон сбежались конюхи, чтобы обслужить животное и машину, стоявшие здесь во всем своем великолепии, — последнее слово в сухопутных путешествиях на дальние расстояния, чудо новейшей конструкции.